Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 1
Разговор получился долгим. Толик и Гродин вспоминали похожие истории, с которыми им на кладбище приходилось сталкиваться чуть ли не каждый день. Решили, что для начала к Полынскому вместе с ним лучше всего поехать Иванычу – двухметрового роста и веса под сто килограмм – и подробно учили его, как говорить с Полынским. Главное – объяснить тому, что деньги лучше отдать по-хорошему, потому что они не его, а точнее – не только его, но и их, и что они-то всегда найдут способ получить их обратно. А надо будет, и «на счетчик поставят».
Толик предложил им взять его «БМВ», но, подумав, решили, что и «форда» Иваныча для первого визита к Полынскому будет вполне достаточно. Не такой уж он и крутой. А в следующий раз, если будет надо, можно будет поехать и на «БМВ» и в другом составе. Он знал, что по вторникам с утра Полынский обычно бывает на месте, и они сразу же и договорились, в котором часу завтра Иваныч заедет за ним на Войковскую.
* * * * *
Дорога заняла у них часа полтора. Ехать пришлось через весь город с севера на юг, с Ленинградки на Симферопольское шоссе, а потом, мимо Битцево, Щербинки и Быково, до Поселка Стрелковой Фабрики. Всю дорогу Иваныч молчал, слушая радио и иногда тихо ругаясь на не вовремя переключавшиеся светофоры и мешавших ему водителей.
Пока ехали, он снова и снова пытался понять, как все это случилось и почему все дороги, которыми он шел в своей жизни, в итоге привели его в этот мир – мир Полынского, досок и мыслей о возможной потере не только своих, но и чужих, и совсем немалых, денег.
Он думал о том, с чего началась эта полоса в его жизни, и никак не мог разобраться. Наверное, думал он, во всем виновата судьба. Мы все что-то предполагаем, на что-то надеемся, а решает все случай. В последнее время вся его прошлая жизнь переплелась с настоящим в какой-то плотный клубок, который ему никак не удавалось распутать.
С Полынским около года назад его познакомил Марик, с которым когда-то в самом конце войны, году в сорок четвертом, после их возвращения в Москву из эвакуации, за одну парту в первом классе случайно сел его младший брат. Евгений Георгиевич, отец Марика, один из первых советских цеховиков, начавший после войны торговать левым лесом, через своего сына познакомился с его мамой и почему-то проникся к ней таким безграничным доверием, что попросил ее (совершенного чужого для него человека) спрятать его деньги и драгоценности, которые из-за их сомнительного происхождения боялся держать у себя дома. Так, где-то в конце сороковых годов, все это богатство оказалось в сорока километрах от Москвы на дачном участке с домиком, в котором в то время круглый год одиноко жил муж погибшей в самом начале войны сестры его мамы. Зарытый в землю за стеной домика тайник с бутылками, набитыми драгоценностями и сберкнижками на предъявителя, пролежал там около сорока лет, до восемьдесят третьего года, когда они с помощью Евгения Георгиевича, который прислал им рабочих и помог недорого купить все, что им было нужно для стройки, сломали старый домик и на его месте построили новый.
За прошедшие с того времени годы Марик несколько раз обращался к нему с просьбой снять деньги с оставшихся ему в наследство от отца сберкнижек на предъявителя, которых, со слов его брата, у Марика с каждым годом оставалось все меньше и меньше. Но, тем не менее, Марик по-прежнему продолжал жить практически ни в чем себе не отказывая.
И поэтому именно Марика он вспомнил полгода назад после поездки Иваныча в США и покупки там, на продажу, трех машин. С одной из машин проблем никаких у них не было. Ее Иваныч привез «под заказ». А две другие после, естественно, «левой» таможни, зависли. Ожидание постепенно становилось все более и более неприятным, и тогда он решил предложить «тойоту» Марику. Тот сначала поломался для виду, но в конце концов, хотя и мог сразу же рассчитаться сполна, согласился на очень выгодный для себя вариант – в кредит, с выплатой долга по частям в течение полутора лет.
Потом он через Марика свел с Полынским одного из своих приятелей, с которым часто играл в бридж после знакомства во время двухнедельного отпуска в пансионате «Березки». Он знал, что после смерти отца у Марика осталась какая-то доля в нескольких торгующих пиломатериалами магазинах, в одном из которых, в районе Подольска, Полынский и хозяйничал на правах партнера. К сожалению, он тогда не догадывался, что к тому времени Марик полностью растерял авторитет и все отцовские связи и реально не контролировал работу все еще формально частично принадлежавших ему магазинов.
В течение нескольких месяцев его приятель-бриджист продал через Полынского несколько вагонов досок. Вагоны с досками Полынскому приходили из Балахны с большого бумажного комбината. Древесину, из которой комбинат делал бумагу, покупали в Карелии, частично расплачиваясь за нее наличными. Наличные можно было получить только через доверенных людей, которые продавали часть полученных комбинатом из Карелии досок. Полынский разгружал вагоны, в течение двух недель продавал доски и полностью за них расплачивался. Дело шло гладко, и все были довольны. Он в этом деле никак не участвовал и никаких своих денег в это не вкладывал. Он только надеялся, что дополнительные доходы Полынского от продажи пиломатериалов помогут каким-то образом Марику быстрее рассчитаться за взятую им в кредит «тойоту».
Однажды, совершенно случайно, он оказался свидетелем разговора его очень близкого друга Стаса со своими знакомыми ленинградцами, которые рассказывали о недавней поездке в один из леспромхозов в Карелии. И, видно, в этот момент в его голове сработал какой-то невидимый ограничитель, и карусель закрутилась.
Стас знал о его контактах с Полынским и сразу же предложил ленинградцам подумать о возможной продаже через Полынского леса, который они покупали в Карелии. Тут же договорились о том, что через неделю Стасу по факсу из Ленинграда пришлют конкретные предложения, которые можно показать Полынскому. Ленинградские знакомые Стаса сразу же, правда, предупредили, что Полынский должен иметь дело только с ними и что о леспромхозе ему совсем не обязательно знать. Кроме того, оговорили и минимальный объем поставки – четыре вагона и полную оплату сразу же после отправки вагонов из Ленинграда.
Прошло несколько дней, и он поехал к Полынскому. Он знал, что предложение ленинградцев заинтересует Полынского.
– Ну что? Будешь брать?
– Надо подумать.
– Думай, только не долго. У них есть и другие варианты. Но имей в виду, что брать надо, как минимум, четыре вагона и не на реализацию, а с предоплатой.
– Да у меня денег сразу таких не найдется. Может, в долю войдешь?
Он заранее знал, что Полынский не согласится на предоплату, и был готов к этому предложению.
– А сколько я должен вложить в это дело?
– Я думаю тысяч пятнадцать. Но это мы потом уточним. И передай им, что ничего за глаза покупать я не буду. Если договоришься, то поедем в Ленинград. Если доска хорошая, то там же, после отправки, можно будет и деньги отдать.
– Хорошо. С ленинградцами я свяжусь, но мне тоже нужно подумать и кое с кем посоветоваться. Таких денег, как ты понимаешь, у меня нет. Может быть, удастся найти кого-то, кто согласится войти в долю, или у кого-то занять. И мне заранее нужно знать, когда ты сможешь полностью рассчитаться со мной.
– Тут проблем нет: через месяц после того, как доски будут у меня.
– Тогда все, я поехал. Ты думай, и я подумаю. Через несколько дней я или подъеду, или позвоню.
Через два дня он позвонил Полынскому. Как он и думал, предлагаемые ленинградцами цены, с доставкой на место, того полностью устроили. А когда он узнал, что проблема с деньгами решаема и что вагоны уже находятся в Ленинграде, попросил согласовать с ленинградцами день, когда они смогут все посмотреть на месте и там же договориться обо всем окончательно.
– Свяжись с ними сегодня и скажи, что мы можем выехать к ним на машине хоть завтра.
На том и расстались.
Спустя несколько дней водитель Полынского на его черной «Волге» отвез их в Ленинград. Ехали ночью и утром уже были в назначенном месте на каком-то большом и, видно, когда-то закрытом заводе с подъездными путями, на которых уже стояли вагоны с досками.
После того, как он познакомил встречавших их ленинградцев с Полынским и Полынский придирчиво осмотрел все четыре вагона, они поднялись на третий этаж и через пустую большую приемную прошли в кабинет главного инженера. Там Полынский подписал нужные документы и отдал одному из ленинградцев заранее приготовленный пакет со стодолларовыми купюрами. Отметив заключенную сделку неплохим коньяком и пожелав ленинградцам удачи, они сели в машину и в тот же день были уже в Москве.
Вагоны из Ленинграда пришли через несколько дней, а когда еще через неделю он приехал к Полынскому, то увидел, что досок в магазине уже не осталось.
