Фантазии Баранкина. Поэма в двух книгах - Валерий Владимирович Медведев
— Вы со своими детскими лекциями меня просто поражаете: попал в компанию, влюбился, муха какая-то укусила или что Иванов с отклонением. Глупости вы все говорите. Дело, по-моему, гораздо серьёзнее, чем вы думаете.
— Ты, Колесников, свидетель минувших эпох, — сказала Алла Астахова, староста нашего класса. Алла у нас с газетным уклоном, поэтому очень любит выражаться какими-то заголовками. — Ты, Колесников, себя сразу расшифровывай, а не тяни.
— Пожалуйста, я могу не тянуть, я могу вам прямо сказать: Юрий Иванов — это не Юрий Иванов, то есть это не тот Юрий Иванов, за которого мы его принимаем.
За стеной поднялся какой-то невероятный шум, и ни одного слова больше нельзя было разобрать. Потом снова наступила тишина, и Колесников продолжал:
— Мне кажется, что вместо нашего Юрия Иванова кто-то подсунул другого Иванова.
— Кто это нам подсунул другого Иванова? — спросили за стеной.
— Ну кто нам может подсунуть другого Иванова? — переспросил сам себя Колесников. — Другого Иванова нам могут подсунуть только инопланетяне. Я убеждён, что однажды тёмной ночью они на неопознанном летающем предмете приблизились к нашей Земле, спустились на неё, похитили Юрия Иванова, а вместо него оставили нам его двойника. Поэтому и удивляться ничему не приходится…
За стеной снова забушевал шум, пока его не оборвал голос Сергея Жарикова. Он у нас самый рассудительный парень, с физико-математическим уклоном. Жариков сказал:
— Ну, знаете, вы, вообще, знаете, договорились до бог знает чего: от полёта мухи до полёта неопознанного летающего предмета!
— Да, пришелец он! Пришелец! — крикнул Колесников. — Пришелец с летающей тарелки!
— «Пришелец»! — передразнил Колесникова Жариков. — На днях в Америке вышла книга, автор которой совершенно математически доказал, что никаких неопознанных летающих предметов около нашей Земли не появлялось — это раз, а два — не такой человек Юрий Иванов, чтобы его можно было увезти в летающей тарелке. Если бы на Землю прилетел даже целый летающий сервиз, то и он бы не справился с Юрием Ивановым.
— Так в чём же дело? — спросила Алла Астахова. — Что будет на следующей станции?
— На следующей станции? — заговорил Жариков. — Вы, конечно, знаете, что я вундеркинд. Объясняю: вундеркинд — это такой молодой человек, который опережает своих сверстников в развитии умственно на года три-четыре. Так вот… Если я вундеркинд, то кто же такой Юрий Иванов, ведь он же меня в своём развитии опережает года на 33!.. Вот в чём загадка! Как ему удаётся опережать нас всех на 33 года? Что это такое? Трюк? Феноменальные способности? За счёт чего он опережает и где он берёт время опережать всех нас? И клянусь вам, что я эту загадку разгадаю, где он берёт время.
— Ладно, Жариков, — сказала Астахова, — у нас у каждого своя версия. Предлагаю каждому, кто остановился на своей версии, проверить её, и ты тоже, Жариков.
Даже представить нельзя, товарищи потомки, что могли обо мне навспоминать эти жалкие ченеземпры. Дочитайте мои мемуары — поймёте. А позавчера я обнаружил в кармане курточки сложенный вчетверо листок бумаги. Когда я его развернул, то увидел, что весь листок исписан… чем бы вы думали? Тем, что я ненавижу больше всего на свете… Да-да, стихами… Сти-ха!-ха!-ха-ми! Вот полюбуйтесь, что я обнаружил в своём кармане:
Давным-давно когда-то,
Закованные в латы,
Съезжались рыцари на бой.
Но вдруг один сказал: «Постой!
Хочу смотреть в глаза людей,
В глаза избранницы моей,
Хочу в глаза смотреть судьбе,
Тебе, мой враг, в глаза тебе!»
Идёшь на бой,
Лицо открой! —
Вот смелости начало,
Своей рукой
Над головой
Я подниму забрало!
Прошло веков немало
С эпохи феодалов.
Забыты латы и мечи,
Но повторяют смельчаки:
«Хочу смотреть в глаза людей,
В глаза избранницы моей,
Хочу смотреть в глаза судьбе,
Тебе, мой враг, в глаза тебе!»
Идёшь на бой,
Лицо открой! —
Вот смелости начало,
Своей рукой
Над головой
Я подниму забрало.
Прислали человеку, у которого из-за его сильной программы самообучения весь день занят и расписан до секунды — смотрите мой бортжурнал[1], — прислали мне стихи. И главное, я их был вынужден прочитать и даже записать первый раз в жизни и первый раз в бортжурнал.
«12.30— 12.35 — читал стихи.
12.35—12.40 — думал о том, зачем и и кто их мог мне прислать!»
Нет, стихи — это явная провокация. Явная провокация, только зарифмованная. И она может быть истолкована вами, потомками, совершенно неправильно, как неправильно — это я потом напишу. Пока скажу так: конечно, лучше, чтобы ченеземпры меня и не вспоминали, но не вспоминать обо мне совсем нельзя. Ведь мои младенческие годы и так остались незаписанными; что я говорил в три годика, о чём думал, о чём мечтал — не помню. Ни папа, ни мама не догадывались записать хоть что-нибудь. Вот вам и результат, значит, уже какая-то часть моей жизни осталась в лапах времени. Я у кого-то читал: что записано, то вырвано из лап времени. Только, товарищи современники и потомки, не подумайте, будто я собираюсь вести какой-нибудь там дневник или что-то в этом роде, какие пишут обычно девчонки или которые обычно советуют писать безвольным людям. Я читал недавно один детский журнал, впрочем, что это я пишу какие-то глупости про себя? Читал?! Не читал я этого журнала, а так, просматривал. Так вот в этот журнал одна девчонка письмо написала: что, мол, делать? Как избавиться от безволия? Ей в журнале отвечают так: этот вопрос, мол, серьёзный, он волновал ещё и Льва Толстого, который в юношеском дневнике тоже упрекал себя в слабоволии и искал способ укрепить волю. Ну, а дальше девчонке дали ряд советов, и среди них — вести дневник. Он, мол, поможет ей сформировать волю и характер. Дневник, мол, — это в первую
