Фантазии Баранкина. Поэма в двух книгах - Валерий Владимирович Медведев
Так я сидел в пустом классе и ломал голову над стихотворной загадкой. Это вообще, а в частности, кроме расшифровки стихотворения, я ещё думал над тем, как разрешить мои денежные затруднения. Старушка, которой я помогал торговать цветами, вот уже целую неделю не появлялась на Центральном рынке. Навестить её под Москвой, где она жила по Рязанскому шоссе, у меня не было времени. Что же делать? Это во-вторых «что же делать?». А в-третьих, я тренировал кисть левой руки, сжимая в ней теннисный мяч. В-четвёртых, я тренировал стопу правой ноги, наступая носком на второй теннисный мяч, как на педаль.
Где-то выше этажом, наверное в актовом зале, раздавались звуки ненавистной мне музыки. «Всё отвлекает и все отвлекают от основной цели и идеи», — думал я.
Под девизом: «Все физики — все лирики!» — вся школа готовилась к какому-то сверхвечеру самодеятельности. Тут человек готовится к Самой Деятельности!.. Лучше бы каждый подумал о том, что будет делать каждый из них вокруг меня, когда я буду по моей сверхпрограмме «Чедоземпр-псип-сверкс» выполнять самое трудное задание на земном шаре… «Что они все будут делать?» — подумал я.
В это время в коридоре за дверью раздались громкий топот, голоса и звук гитары. Дверь дёрнулась и открылась. В освещённом параллелепипеде двери показались фигуры мальчишек и девчонок.
— Никого! Вот здесь и порепетируем! — пропел под гитару знакомый девчачий голос.
Щёлкнул выключатель. Стало светло.
— Ребята! Да здесь Угрюм-башка сидит! — раздался за моей спиной голос Кашина. — «Печальный демон! Дух изгнанья!»
Но я на его голос даже не повернул головы. Я только подумал про себя: «Припёрлись!.. Тоже мне лирики!..»
— Как никого? Иванов здесь, — сказал Борис Кутырев.
— Иванов — это всё равно что никого, — сказала Данилова Вера.
На такой выпад я, конечно, не мог промолчать.
— Всякие там лирики утверждают, что себя нужно непременно посвящать литературе, поэзии или искусству, ибо только они могут сделать жизнь человека поистине содержательной, интересной, — сказал я, иронически улыбаясь.
— А всякие там физики убеждены, что нет большей силы на свете, чем точные науки, на которых, как они уверяют, держится мир, — отпарировал Лев Киркинский.
— И никто не знает, как долго длится этот спор. И никто не знает, сколько он будет длиться ещё, — сказала Вера Гранина.
— Но есть на свете наука, приверженцы которой могут сказать: «Спорьте не спорьте, а истина, как всегда, лежит посередине». А поскольку на стыке всех дисциплин находится лишь одна наука, то, значит, она и есть самая прекрасная. Имя её — ЭКОНОМИКА, — сказала Нина Кисина. (Я всё никак не мог до этого разобраться, с каким она уклоном, но если она серьёзно верит в те слова, которые она произнесла с умным видом, что у неё явно экономический уклон.)
И тут мне, конечно, нужно было сделать такое заявление, на которое никто бы не смог ответить, поэтому я заявил следующее.
— Знаете, есть такие рыбки — пираньи? — спросил я всех сразу. — Так вот, эта маленькая рыбёшка — гроза тропических рек Южной Америки. Пасть этой хищницы полна острейших зубов. На животное, пытающееся переплыть реку, мигом обрушивается стая свирепых пиратов, и спустя несколько минут от него остаётся обглоданный скелет. Эти маленькие рыбки более кровожадны, чем акулы и крокодилы. И не случайно индейцы присвоили одной из рек, в которой они водятся, имя Смерть! Так вот, бросил бы я вас к пираньям… во время отлива!..
Все замолчали, и никто не попытался даже ответить мне на моё заявление, одна Кисина только пискнула:
— Ну, знаешь, чем это пахнет, Иванов?! Это уже пахнет не злостью, а какой-то просто ненавистью…
После слов Кисиной я с ещё большей яростью молча стал сжимать рукой теннисный мяч, а ногой чуть не вдавил другой мяч в пол.
Хотя Вера Данилова (между прочем, она с артистическим уклоном, мечтает стать киноактрисой) сказала, что я — это, в общем-то, какая-то пустота, но все не сводили с меня глаз, особенно после моего заявления о том, что бы я сделал со всеми. Но смотрели на меня все по-разному. Одни смотрели на меня как на человека, попавшего в дурную компанию, другие — как будто я влюбился, третьи словно меня и вправду какая-то муха укусила. И лишь только тихая и болезненная Лена Марченко, с педагогическим уклоном — между прочим, я её не люблю больше всех девчонок в классе, потому что она красивая: вырастет, наверняка будет истреблять животный мир на модные шубки, — так вот, она одна на меня даже не взглянула. «А напрасно! — подумал я про себя. — Надо на меня смотреть, смотреть и запоминать. Да-да, запоминать».
Мои мысли оборвал голос Кашина.
— И, не повернув головы кочан!.. И чуйств никаких не изведав! — продекламировал он. — Слуша-а-а-ай, Иванов! — пропел на какой-то дурацкий мотив Кашин под гитару. — То-о-о-пал бы ты отсю-у-у-у-да!.. У нас здесь бу-у-у-дет репетиция.
— Учёные Сибири, — сказал я, — открыли, что во время опытов живые клетки общались друг с другом с помощью электромагнитных сигналов на загадочном языке…
Я люблю вот так неожиданно взять и ошеломить своих современников какой-нибудь новостью.
Как всегда в таких случаях, наступила пауза. Все переглянулись, а Вера Данилова сказала:
— «И звезда с звездою говорит…» Это ещё когда поэт заметил… И тоже на неизвестном языке.
— Хорошо, что эти клетки хоть неслышно болтают между собой, — добавил Кашин. — Представляете, если бы все наши клетки вслух стали разговаривать, вот
