Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая - Алексей Хренов
* * *
Несмотря на волнение и тревогу, с утра всё прошло как по маслу. Выдав оговорённую, и, надо заметить, совершенно немаленькую сумму песет, капитан в компании сопровождающего его связного трясся на черепашьей скорости по какой-то узкой просёлочной дороге, которую дорогой-то назвать было невозможно.
Как и было обещано, патруля республиканцев на месте не оказалось. Бодро прокатив мимо мешков с песком и даже небольшого танка с пушкой, развёрнутой прочь, он через полчаса был остановлен передовым патрулём франкистов. Увидев встречающего его молодого, небритого и пахнущего потом, дымом и порохом пехотного лейтенанта, Хосе был готов расцеловать его. Лейтенант встретил кавалькаду, выдал солдата в сопровождающие, и колонна двинулась дальше.
И всё бы ничего, но одна вещь омрачала его состояние. Её нельзя было обойти, купить или победить: её звали диарея. Видимо, ужин был не так хорош, как казалось, и желудок капитана, подпрыгивая вместе с машиной по камням и булыжникам, взбунтовался. Теперь он каждые полчаса останавливал колонну и бодро трусил в придорожные камни, чтобы выпустить на волю злосчастное мясо и соус.
— Мигель, притормози вон у тех камней, — в очередной раз приказал капитан, отъехав буквально восемьсот метров от поста.
Водитель полуторки понимающе оскалился, вызывая у капитана искреннюю ненависть.
— Вот тут подойдёт? — спросил он с ехидной ухмылкой.
Замыкающая машина ткнулась в зад ведущей полуторки и тоже остановилась, ожидая команды. Хосе ничего не ответил. Он пулей вылетел из кабины и, под сияющие ухмылки своих подчинённых, рысцой направился к каменной гряде.
Устроившись на вершине гряды, с которой хорошо было видно дорогу, капитан спустил штаны и, наконец, расслабился. Он сидел, ненавидя весь мир и разглядывая колонну, с мрачной мыслью о том, что этот героический рейд войдёт в историю как «когда капитан обосрался».
И тут он услышал знакомый звук. Так звучали проклятые бомбардировщики республиканцев. Из-за холма, сверкая сине-серым брюхом, выскочил двухмоторный самолёт, идущий на небольшой высоте.
У самолёта резко открылся бомболюк, и Хосе в замедленной съёмке увидел шесть крупных бомб, отделяющихся одна за другой и несущихся прямо к его грузовикам, беспомощно стоящим на дороге.
Время вдруг снова ускорилось. Раздался ужасающий взрыв. Пламя рвануло во все стороны, испепелив коротенький караван в своей безжалостной ярости.
Взрывной волной капитана сорвало с насеста, подняло в воздух и, словно гордого орла, швырнуло в полёт, закончившийся на обратном склоне холма, метрах в двадцати от места старта.
За время стремительного, но короткого полёта, капитан, словно стараясь стать ближе к пернатым, продолжал усиленно гадить.
Покувыркавшись по насыпи, измазавшись в пыли и собственных экскрементах, Хосе замер безмолвной куклой. Его поза, будто насмехаясь, контрастировала с трагедией исчезнувших в огне товарищей.
Через какое-то время он пришёл в себя, потряс зудящей головой и попытался собраться с мыслями. Его мучительно вырвало. Всё тело болело, словно пропущенное через мясорубку, рука не слушалась, голова кружилась, а в ушах стоял невыносимый звон.
Склон был усыпан обломками дерева, металла, горящей резиной, вперемешку с обрывками одежды и частями человеческих тел. Машинально Хосе подобрал несколько обгоревших снаружи восковых колбасок и сунул их в карман.
Взобравшись на вершину холма и посмотрев на дорогу, Хосе застыл в изумлении. Полотно дороги было разорвано огромным противотанковым рвом, которого ранее явно не предусматривали строители. Во рву и вокруг, в пыльной дымке, копошилось с десяток солдат армии Франко. Во главе группы на четвереньках ползал пехотный лейтенант, и эта толпа с азартом что-то выискивали среди обломков, сталкиваясь и ругаясь.
Со стороны республиканцев раздались выстрелы. Тяжёлый стук пулемёта прорезал воздух длинной очередью, а затем резко оборвался, совпав с хлёстким звуком артиллерийского выстрела. С позиций, которые Хосе только что пересёк, доносились лязг, выстрелы и крики.
На дороге появилась маленькая, нелепая железная коробка с тонким «стебельком», торчащим из крупной для неё «головы». Мутное сознание Хосе автоматически выдало: «Русские Т-26».
Танк приблизился и выстрелил. Огненное облако вспухло недалеко от франкистских солдат, заставив их в панике разбегаться. Хосе, не теряя времени, машинально подобрал ещё пару валяющихся обгоревших колбасок, сунул их в карман и, прихрамывая, двинулся вниз по склону. Исчезнув за нагромождением камней, он продолжал идти, понимая: Франко не прощает ошибок.
* * *
Много позже, уже после Второй мировой войны, Хосе Гарсия, ставший одним из крупнейших фермеров Аргентины, качался в кресле на своём ранчо. Однажды он признался входящему в моду психологу, что так и не смог найти способа спрятаться от безумного страха перед распахнутым люком русского бомбардировщика.
Про себя он с усмешкой вспоминал, как уже во время Второй мировой войны, под чужим паспортом он добрался до той расщелины под Картахеной, где когда-то с Рамиро спрятал ящики. Однако на месте их не оказалось. Заметив в пыли золотую монетку с индейцем, он подобрал её и повесил себе на шею. Монета стала его талисманом, напоминанием о бурной молодости и времени, когда от смерти его отделял лишь один случайный шаг.
Глава 34
Попою вперед
Декабрь 1936 года. Аэродром Лос-Альказерас
— Нагруженный как ишак, олень Рудолф повез новогодние подарки франкистам, — пошутил Лёха перед взлётом, поправляя шлемофон.
Тяжело оторвавшись от аэродрома, гружёный бомбардировщик неохотно набирал высоту. Вылет был назначен на раннее утро, и светлеющий горизонт лишь слегка освещал дорогу в сторону Кордобы. Лёха немного нервничал, уж больно неприятная цель была на этот раз. Прямо перед вылетом ему поставили задачу пересечь линию фронта и отбомбиться по железнодорожной станции Кордоба, как выразился Проскуров: «раздолбав в пыль» снабжение наступающего врага.
Лёха не любил подобные постановки задачи на бегу. Он считал необходимым потратить время и детально изучить район, ориентиры, обсудить варианты захода на цель, отхода после бомбёжки и самое главное согласовать с Кузьмичом порядок действий, но чаще всего задачи рождались в самый последний момент и ставились уже готовому к вылету экипажу.
Где-то над линией фронта, спустя примерно час полёта, заскучавший от получасового Лёхиного инструктажа Кузьмич, который всегда славился сочетанием основательности характера и своим умением подколоть товарища, решил развлечь себя и товарищей. На повестке дня стояло опробование внутренней пневматической почты, по мнению конструкторов служившей средством связи между экипажем.
Склонившись над планшетом, он быстро начертал карандашом дурацкие слова: «Будешь ты летать теперь задом наперёд», и пририсовал человечка с маленькими
