Висенте Бласко-Ибаньес - Майский цветок
Вдругъ Ректоръ увидѣлъ, что вторая лодка пары, съ перебитымъ рангоутомъ, съ поломанной мачтой, удаляется, показывая корму. Экипажъ только что отрѣзалъ канатъ отъ сѣти, угрожавшей опрокинуть лодку, и теперь она неслась къ Валенсіи, подгоняемая низовымъ вѣтромъ, который вздымалъ огромныя волны, высокія, какъ стѣны; крутящіяся и жадныя, онѣ разлетались вдругъ брызгами и рушились съ грохотомъ, подобиымъ ударамъ грома.
Было необходимо послѣдовать ея примѣру. освободиться отъ груза, мѣшавшаго поворотамъ и направить носъ къ порту. Итакъ, здѣсь тоже отрѣзали канатъ; масса, обременявшая лодку, исчезла въ волнахъ, и «Цвѣтъ Мая» сталъ лучше слушаться руля.
Ректоръ проявлялъ то чрезвычайное спокойствіе, какое было ему свойственно въ важные моменты.
– Вниманіе, всѣ!
Нужно было слушать команду и быстро исполнять приказанія.
Парусъ почти упалъ на палубу; до реи можно было достать рукой; и, хотя вѣтру была доступна лишь небольшая часть холста, лодка неслась съ головокружительной быстротой. Вода безпрестанно перекатывалась черезъ палубу, и мачта трещала ужасающимъ образомъ.
Насталъ моментъ поворота – моментъ рѣшительный: если бы они попали бортомъ подъ одну изъ этихъ высокихъ волнъ, что падаютъ, подобно разваливающейся стѣнѣ, то могли бы распроститься съ жизнью.
Хозяинъ, стоявшій не выпуская румпеля, наблюдалъ за гигантскими горами воды, быстро подвигавшимися впередъ; и въ этой массѣ движущихся водяныхъ стѣнъ онъ искалъ свободнаго пространства, онъ выжидалъ секунды успокоенія, которая позволила бы ему исполнить поворотъ, не рискуя быть затопленнымъ сбоку.
– Поворачивай!
«Цвѣтъ Мая», лавируя, измѣнилъ свой путь между двумя горами воды съ такою ловкостью и проворствомъ, что, едва маневръ былъ оконченъ, громадная волна настигла лодку съ кормы, подняла почти вертикально, погрузила носъ ея въ пѣну, подбросила кузовъ на своемъ гребнѣ и выкатилась вслѣдъ затѣмъ изъ-подъ лодки, которая, еще вздрагивая, закачалась въ сравнительно спокойномъ пространствѣ.
Матросы, смущенные этимъ ужаснымъ сотрясеніемъ, въ оцѣпенѣніи слѣдили за дальнѣйшимъ бѣгомъ крутившейся волны, отъ которой только что ускользнули. Они увидѣли, какъ она изогнулась, образовавъ изумрудный сводъ надъ другой лодкой, которая шла съ перебитымъ рангоутомъ; потомъ волна разлетѣлась, взорвалась, какъ бомба, разбрызгавъ пѣну, поднявъ столбы водяныхъ смерчей. Когда же она, истощившись, исчезла, уступивъ мѣсто другимъ, не менѣе сильно крутившимся и шумѣвшимъ, люди на «Цвѣтѣ Мвя» уже не увидѣли на водѣ ничего, кромѣ разбросанныхъ поломанныхъ досокъ и округлости бсченка.
– Упокой, Господи, ихъ души! – прошепталъ дядя Батистъ, осѣняя свбя крестнымъ знаменіемъ и опустивъ голову на грудь.
Антоніо и оба матроса, которые такъ часто смѣялись надъ старикомъ, стояли блѣдные, потрясенные; они машинально отвѣтили:
– Аминь!
Въ то же мгновеніе маленькій Паскуало крикнулъ:
– Батя! Батя!
Онъ съ ужасомъ глядѣлъ на Ректора, указывая на носъ лодки.
За нѣсколько мииутъ до поворота, маленькій товарищъ Паскуало, другой «кошка» лодки, былъ тамъ на носу. Но чудовищная волна только что смыла его такъ, что матросы и не замѣтили.
Теперь на «Цвѣтѣ Мая» царствовали тотъ ужасъ и оцѣпенѣніе, какіе испытываются въ первые моменты сознанія серьезной опасности. И, дѣйствительно, опасность была велика. Молніи со всѣхъ сторонъ прорѣзывали свинцовое небо. Удары грома слѣдовали другъ за другомъ безъ перерыва, повторяемые эхомъ и примѣшиваясь къ шуму волнъ, то сухому и рѣзкому, какъ залпы артиллеріи, которымъ далеко вторитъ эхо, то свистящему, протяжному, похожему на непріятный звукъ разрываемой матеріи. Кромѣ того, проливной дождь пронизывалъ пространство, какъ бы для того, чтобы увеличигь громадность валовъ и заставить море выйти изъ береговъ.
Ректору скоро удалось подавить ужасъ сюего экипажа. «Что это значило, чортъ возьми! Кабаньяльскіе рыбаки дрожатъ? Развѣ они въ первый разъ вышли въ открытое море? Развѣ они не знаютъ проказъ восточнаго вѣтра? Штормъ пройдетъ скоро; а если не пройдетъ, то развѣ ихъ трусость тутъ поможетъ?.. Кто храбръ, тотъ долженъ умереть въ морѣ. Они знаютъ пословицу: «Лучше, чтобы тебя съѣли рыбы, чѣмъ чтобы отпѣвалъ священникъ». Смѣлѣе, во имя Господне! И пусть всѣ покрѣпче себя привяжутъ, такъ какъ сейчасъ не нужно дѣлать маневровъ, а необходимо предохранить себя отъ хлещущихъ волнъ».
Дядя Батистъ и оба матроса прикрѣпились поясами къ нижней части мачты; Антоніо привязалъ племянника къ одному изъ колецъ на кормѣ; а самъ онъ, когда увидѣлъ, что его братъ, выставляя на показъ свое безстрашіе, остался у руля ни къ чему не привязанный, захотѣлъ сдѣлать то же самое и ограничился тѣмъ, что присѣлъ на корточки за бортомъ и ухватился за выступъ,
Никто не говорилъ уже на «Цвѣтѣ Мая» Стремительные валы всколебали водоросли дна; пѣна стала желтая, грязная, цвѣта желчи; и бѣдныхъ матросовъ, промокшихъ отъ дождя, исхлестанныхъ волнами, било еще кусками водорослей, жестоко бичевавшими ихъ по грубой кожѣ.
Когда волна подымала ихъ на большую высоту и киль съ секунду висѣлъ въ воздухѣ, какъ бы готовясь страшно высоко взлетѣть, Ректоръ различалъ вдали, затерянныя въ туманѣ горизинта, другія лодки Кабаньяля, плывшія почти безъ парусовъ, гонимыя шкваломъ къ порту, куда войти было еще опаснѣе, чѣмъ бѣжать по вѣтру.
Мужъ Долоресъ испытывалъ такое чувство, словно очнулся отъ кошмара. Ночь, проведенная на улицахъ Кабаньяля, пьянство на берегу и безразсудное отплытіе представлялись ему дурнымъ сномъ; онъ испытывалъ сильныя угрызенія совѣсти, стыдился самого себя, ругалъ себя: «Дуракъ! Несчастный!» Онъ считалъ себя болѣе виновнымъ, чѣмъ тѣ, кто его обманывалъ. Если онъ усталъ жить, онъ могъ бы пойти на Левантскій молъ, привязать себѣ на шею камень и броситься въ воду внизъ головой; но по какому праву его безуміе повело на смерть столько честныхъ отцовъ семействъ? Что скажутъ въ Кабаньялѣ, увидя, что по его винѣ половина жителей должна страдать этъ этой бури? Онъ вспоминалъ о людяхъ другой своей лодки, поглощенныхъ волнами почти на его глазахъ; онъ думалъ о многочисленныхъ лодкахъ, которыя навѣрное уже погибли въ этотъ часъ, и съ уныніемъ смотрѣлъ на своихъ привязанныхъ матросовъ, которыхъ били волны и которые ждали смерти за то, что повиновались ему.
На брата и на сына онъ даже не хотѣлъ смотрѣть: «Если они погибнутъ, бѣда невелика». При этой мысли, бѣшеная мстительность возрождалась въ его душѣ. Но другіе? Но эти два молодыхъ матроса, у которыхъ еще живы матери, бѣдныя рыбачки, которымъ они помогаютъ добывать средства къ жизни? А этотъ старый Батистъ, другъ его отца, избѣжавшій, словно чудомъ, столькихъ опасностей? Нѣтъ, Ректоръ не имѣлъ никакого права вести этихъ людей на смерть, и то, что онъ сдѣлалъ, было преступленіемъ.
При видѣ старика и двухъ молодыхъ людей почти лежащихъ на палубѣ, по которой струилась вода, привязанныхъ такъ крѣпко, что веревки врѣзывались въ ихъ тѣло, захлебывающихся массою воды, которая обрушивалась на нихъ и била, словно дубиной, онъ забывалъ, что самъ также находится въ опасности. Онъ едва обращалъ вниманіе на волиы, которыя обступали его, не сдвигая съ мѣста его сильнаго тѣла, какъ бы вросшаго въ корму; и онъ чувствовалъ въ сердцѣ боль, столь же сильную, какъ и въ минувшую ночь.
Нужно было жить, нужно было выбраться отсюда! Когда онъ будетъ на сушѣ, то приведетъ въ порядокъ свои домашнія дѣла; но въ данный моментъ главное было: войти въ портъ со всѣмъ экипажемъ. И такъ на его совѣсти было достаточно грѣха: бѣдный маленькій юнга, исчезнувшій во время поворота, и люди другой лодки, поглощенные волнами!..
И Ректоръ старался получше управлять «Цвѣтомъ Мая». Его безпокоило не настоящее положеніе: лодка была прочна и вѣтеръ дулъвъ корму, но онъ съ ужасомъ думалъ о входѣ въ портъ, гдѣ предстояла послѣдняя борьба, въ которой столь многіе не могли устоять.
Вдали, въ туманѣ, виднѣлся молъ, похожій на бокъ кита, выкинутаго бурею на сушу.
«Ахъ! Только бы удалось обогнуть его, этотъ молъ!»
Каждый разъ, какъ лодка, низвергнувшись въ пучину, снова подымалась на гребень волны, хозяинъ съ тревогою смотрѣлъ на эту кучу скалъ, куда бросалось море, и гдѣ кишѣли безчисленныя черныя точки: толпа, которая, со сжатымъ сердцемъ, присутствовала при ужасной борьбѣ людей съ бурей.
При первыхъ же раскатахъ грома, эти люди сбѣжались, какъ испуганное стадо, на выступъ, гдѣ маякъ, будто въ этой рѣшительной борьбѣ за входъ въ гавань ихъ присутствіе могло оказать помощь ихъ роднымъ и друзьямъ. Они сбѣжались подъ проливнымъ дождемъ, двигаясь противъ урагана, который крутилъ ихъ юбки, хлесталъ имъ грудь и страшно гудѣлъ въ ушахъ; женщины подняли кверху руки, прикрываясь плащами; мужчины защищались отъ дождя своими клеенками и большими сапогами, и прыгали съ камня на камень, останавливаясь двадцать разъ, чтобы пропустить волну, которая поднималась на молъ и снова падала въ море, за гавань.
