Висенте Бласко-Ибаньес - Майский цветок
И, подавивши гнѣвъ, старикъ помогъ положить послѣднія перекладины, когда уже «Цвѣтъ Мая» касался воды, между тѣмъ какъ другіе волы тащили старую лодку, нанятую Ректоромъ, чтобы составить пару съ его собственной.
Нѣсколько минутъ спустя, обѣ лодки качались у берега, ставили свой большой латинскій парусъ, надулись вѣтромъ и быстро удалялись.
Между тѣмъ, другіе судохозяева собрались на взморьѣ, смущенные и озабоченные, съ завистью глядя на двѣ уже далекія лодки и ведя негодующіе пересуды. «Этотъ рогачъ съ ума спятилъ! Разбойникъ надѣлаетъ хорошихъ дѣлъ, а сами они останутся съ пустыми руками». Это раздражало ихъ, точно Ректоръ могъ присвоить себѣ всю рыбу Средиземнаго моря. Наконецъ, наиболѣе алчные и смѣлые рѣшились.
«Посмотримъ! они не менѣе храбры, чѣмъ кто-либо, и смогутъ плыть всюду, куда плывутъ другіе. Спустить лодки на воду»!
Рѣшеніе это оказалось заразительнымъ. Погонщики воловъ не знали, кого и слушать: каждый требовалъ ихъ услугъ прежде всѣхъ, будто безразсудство Ректора стало общимъ. Казалось, всѣ боялись, какъ бы съ минуты на минуту не выловилась вся рыба.
На берегу женщины вопили отъ ужаса, видя, какъ ихъ мужья рѣшаются на подобный рискъ; онѣ осыпали проклятіями Паскуало, этого рогача, который задумалъ сгубить всѣхъ честныхъ людей въ Кабаньялѣ.
Синья Тона, въ рубашкѣ и юбкѣ, съ развѣвающимися на головѣ рѣдкими сѣдыми волосами, прибѣжала на берегъ. Она была еще въ постели, когда ей пришли разсказать о безуміи ея сына, и она кинулась къ морю, чтобы помѣшать отплытію. Ho обѣ лодки Ректора были уже долеко.
«Паскуало! – кричала бѣдная женщина, приставивъ ко рту руки на подобіе трубы. – Паскуало, вернись, вернись!
Когда же она поняла, что онъ не можетъ ее услышать, то начала рвать на себѣ волосы и разразилась жалобами:
«Пресвятая Дѣва! Ея сынъ отправился на смерть! Материнское сердце подсказываетъ ей это! Ахъ! Царица и Владычица! Всѣ умрутъ, и дѣти, и внукъ! Проклятіе лежитъ на ихъ семьѣ. Злодѣйское море проглотитъ ихъ, какъ уже проглотило ея покойнаго мужа»!
А пока несчастная женщина выла, какъ одержимая, сопровождаемая хоромъ остальныхъ, матросы, мрачные и хмурые, побуждаемые жестокою необходимостью ѣсть, необходимостью добыть хлѣба, заставляющей пускаться на опаснѣйшія предпріятія, влѣзали въ воду по поясъ, взбирались на лодки и распускали большіе паруса.
Немного спустя, рой бѣлыхъ пятенъ прорѣзывалъ туманъ этого бурнаго утра и летѣлъ впередъ, по морю, необузданнымъ бѣгомъ, какъ будто бы магнитъ рока тянулъ этихъ бѣдныхъ людей къ погибели.
X
Въ девять часовъ «Цвѣтъ Мая» плылъ мимо Сагунта, въ открытомъ пространствѣ, которое дядя Батистъ, по своей склонности называть мѣста скорѣе по особенностямъ морского дна, чѣмъ по изгибамъ береговъ, называлъ мѣстомъ между Пюигскими перекатами и водорослями Мурвіедро. Одна эта пара рискнула зайти такъ далеко. Остальныя лодки казались бѣлыми точками, разсыпанными вдоль берега между Валенсіей и Кульерой.
Небо было сѣрое, море – фіолетоваго цвѣта, такого темнаго, что въ блестящей глубинѣ, которая образовывалась между двумя волнами, оно принимало почти черный оттѣнокъ. Продолжительные холодные шквалы волновали паруса и трепали ихъ съ сухимъ трескомъ.
«Цвѣтъ Мая» и другая лодка пары шли впередъ на всѣхъ парусахъ, таща на буксирѣ сѣть, становившуюся все болѣе тяжелой и обременительной.
Ректоръ былъ на своемъ посту, на кормѣ, сжимая рукою румпель. Но онъ едва смотрѣлъ на море, и его рука правила лодкой машинально. Глаза его были устремлены на Антоніо, который, съ того момента, какъ они вышли въ море, держался въ сторонѣ, какъ бы избѣгая брата. А когда онъ не наблюдалъ за Антоніо, то смотрѣлъ на маленькаго Паскуало, который, стоя у мачты, какъ бы всѣмъ своимъ небольшимъ личикомъ бросалъ вызовъ этому морю, поднявшему бунтъ уже со второго путешествія.
Подъ напоромъ валовъ лодка качалась съ возраставшей силой; но матросы хорошо знали море и увѣренно ходили по колебавшейся палубѣ, несмотря на грозившую имъ опасность быть сброшенными въ воду на каждомъ шагу.
Ректоръ процолжалъ разглядывать своего брата и сына, и его взоры переносились съ одного на другого съ выраженіемъ вопроса, словно онъ мысленно дѣлалъ между ними тщательное сравненіе. Его спокойствіе внушало страхъ. Несмотря на смуглый цвѣтъ своего лица, онъ былъ блѣденъ; его вѣки были красны, какъ послѣ долгаго бодрствованія, и онъ сжималъ губы, точно боясь въ гнѣвѣ выпустить ругательства, которыя такъ и просились ему на языкъ и которыя онъ бормоталъ про себя.
Увы! нѣтъ, Росарія не солгала. Гдѣ же у него были глаза прежде, что онъ могъ не замѣтить этого удивительнаго сходства? «Ахъ, какъ смѣялись надъ нимъ люди!» Его безчестіе было очевидно: у дяди и у племянника было одно лицо, одни движенія. Безо всякаго сомнѣнія, маленькій Паскуало былъ сыномъ Антоніо; невозможно было отрицать это.
По мѣрѣ того, какъ хозяинъ убѣждался въ своемъ позорѣ, онъ царапалъ себѣ грудь и бросалъ полные ненависти взгляды на море, на лодку, на матросовъ, которые смотрѣли на него украдкой и не безъ тревоги, такъ какъ воображали, что причиной его гнѣва была дурная погода.
«Зачѣмъ ему продолжать трудиться? Онъ не хочетъ больше содержать эту суку, которая такъ долго дѣлала изъ него всеобщее посмѣшище…» Прощай мечта – создать будущность маленькому Паскуало, сдѣлать изъ него самаго богатаго рыболова въ Кабаньялѣ! Развѣ это его ребенокъ, чтобы онъ сталъ принимать участіе въ его судьбѣ? Онъ ничего болѣе не желалъ въ этомъ мірѣ; ему оставалось лишь, умереть, и онъ хотѣлъ, чтобы съ нимъ вмѣстѣ погибли всѣ его труды.
Теперь онъ ненавидѣлъ свой «Цвѣтъ Мая», который прежде любилъ, какъ одушевленное существо; и онъ желалъ его погибели, погибели немедленной, словно ему было стыдно вспомнить о сладкихъ надеждахъ, которыя онъ лелѣялъ въ то время, когда его строилъ. Если бы море уступило его мольбамъ, то одинъ изъ этихъ валовъ, вмѣсто того, чтобы быстро поднять киль на своемъ пѣнистомъ гребнѣ, раскрылся бы, чтобы его поглотить.
Но, съ минут на минуту, сѣти становились тяжелѣе; и обѣ лодки, обремененныя чудеснымъ уловомъ, двигались въ раскачку и съ трудомъ. Команда старой лодки спросила, не пора ли уже вытянуть сѣть? Ректоръ горько улыбнулся: «Да, можно вытянуть сѣть». Теперь, или послѣ, ему было все равно.
Матросы «Цвѣта Мая» ухватили сѣть за верхнюю часть и начали тащить съ большими усиліями.
Несмотря на тяжелую работу и скверную погоду, Антоніо и другіе казались веселыми. «Какой уловъ! Цѣлыя груды!»
Дядя Батистъ, наклонившись къ носу и мокрый отъ брызгъ, смотрѣлъ на горизонтъ, къ востоку, гдѣ тучи сгущались свинцовыми массами. Онъ окликнулъ Паскуало, чтобы велѣть ему быть осторожнымъ; но глаза Ректора были устремлены на кучку людей, тянувшихъ сѣть. Антоніо и маленькій Паскуало случайно находились другъ возлѣ друга: и эта близость способствовала тому, что сходство ихъ лицъ еще болѣе поразило судовладѣлыда.
– Паскуало! Паскуало! – крикнулъ старикъ слегка дрожащимъ голосомъ. – Вотъ онъ надвинулся на насъ!
– Что?.. – Ураганъ, котораго дядя Батистъ ждалъ еще съ утра. Голубоватая молнія прорѣзала черную массу, которая съ каждымъ мигомъ все приближалась и росла; и вдругъ зарокоталъ громъ, словно небо стало огромнымъ, съ шумомъ разорвавшимся холстомъ.
Тотчасъ вслѣдъ за этимъ налетѣлъ порывъ вѣтра. «Цвѣтъ Мая» легъ на бокъ, будто могучая рука схватила его за киль и старалась поднять на воздухъ. Вѣтеръ ударилъ прямо въ натянутый парусъ и пригнулъ его къ волнамъ. Вода хлынула на палубу; а парусъ, растянутый, какъ простыня, на поверхности моря, бился и трепеталъ, словно умирающая птица.
Такое критическое положеніе тянулось недолго. Дядя Батистъ и Паскуало доползли по палубѣ до мачты и развязали узелъ фала. Этотъ маневръ спасъ лодку, которая, освободившись отъ давленія вѣтра, выпрямилась подъ напоромъ волнъ.
Но, какъ только Ректору пришлось оставить руль, «Цвѣтъ Мая» началъ вертѣться подобно волчку на клокочущихъ водахъ: хозяинъ поспѣшилъ занять свой постъ и снова взяться за румпель.
Лодка подвигалась съ трудомъ, такъ какъ тащила за собой чрезмѣрный грузъ въ видѣ сѣти, которая нѣсколько минутъ назадъ способствовала ея спасенію, служа противовѣсомъ парусу, нагнутому шквалрмъ.
Вдругъ Ректоръ увидѣлъ, что вторая лодка пары, съ перебитымъ рангоутомъ, съ поломанной мачтой, удаляется, показывая корму. Экипажъ только что отрѣзалъ канатъ отъ сѣти, угрожавшей опрокинуть лодку, и теперь она неслась къ Валенсіи, подгоняемая низовымъ вѣтромъ, который вздымалъ огромныя волны, высокія, какъ стѣны; крутящіяся и жадныя, онѣ разлетались вдругъ брызгами и рушились съ грохотомъ, подобиымъ ударамъ грома.
