Громов: Хозяин теней. 2 - Екатерина Насута
Я качаю головой и поднимаю к губам палец.
Один.
А потом ещё два.
Одну тень переварила. Точнее мы на двоих, потому что сила там, внутри меня, гуляет, пытаясь облечься. И новую порцию мы пока поглотить не способны.
— Это… от волнения, — выдавливаю. — Страшно… тетенька… очень. Вы нас убьёте?
И жалобно так.
Жалобно получается плохо, потому как Нина смотрит на меня и кривится, кривится…
— Так, хватит, — Красавчик взмахивает пистолетом. — Вы двое, берите эту падаль…
Он пинает генерала.
А двое — это Алексей Михайлович и Еремей, стало быть.
— А с этой что? И с ними? — Ниночка направляет револьвер в сторону генеральши.
— Оставь, — машет Курощеев. — Она часа на два… пусть лежит. Вот с этими не знаю… у меня сил больше нет. Восстановиться надо бы… надо бы…
И смотрит на Красавчика.
— Погоди.
А тот — на нас.
— Мы с дядькой Еремеем! — ввинчивается в разговор Метелька, явно чувствуя, что вопрос могут решить и иначе. — Мы поможем…
— Помогут они… глянь какие… и уже при шинелях. Ты…
Дуло револьвера внезапно упирается в лоб Лаврентия Сигизмундовича, отчего тот бледнеет.
— Нам этот нужен? Тоже падаль импереалистическая… титулярный советник. Пёс самодержавия.
На пса Лаврентий Сигизмундович не особо походил, разве что имелся в виду какой-нибудь престарелый мопс.
— Погоди, — Красавчик вновь морщится. — Всё по порядку. Мы устроим суд. Снимем всё. И запечатлим казнь предателей, как и собирались.
Экие у них, однако, планы долгосрочные. Но и хорошо. Пока суд. Пока запечатлеть… я икнул и дёрнул тень. Отозвалась она не слишком охотно.
И запах бомбы её, конечно, манил, но не сказать, чтобы так, как прежде.
— Тогда лучше бы в купе. Можно в моё. А то суд в коридоре, право слово, несолидно, — Алексей Михайлович относился к происходящему явно с иронией человека, которого это самое происходящее будто бы и не касалось. — Для казни уже можно, чтоб ковры не пачкать. А суд… нет-нет, моё будет дальше… тут дамское. Поверьте, всякие там духи-крема и пеньюары в кадре изрядно повлияют на общий драматизм ситуации. Суд — дело серьёзное, значит, и проводить надо в обстановке соответствующей, а не средь парфюмов да перьев…
— Заткнись!
Красавчик успел перехватить руку Нины, которая явно намеревалась заткнуть Алексея Михайловича по-своему.
— Он ответит за всё! — пообещал Красавчик.
— Кстати, — Алексей Михайлович придерживал ноги генерала. — Вы ведь скажете, за что конкретно казнить будете? А то все эти пафосные лозунги… как-то оно, уж не сочтите за критику, очень расплывчато.
— Помолчите… ваше превосходительство, — Красавчик сказал это с явной издёвкой. — Иначе вас и вправду пристрелят прямо здесь. В качестве подсудимого меня и Анчутков устроит…
— Вы… пришли? Уже? — дверь очередного купе распахнулась, выпустив покрасневшую Лизу.
А в лицо шибануло лилиями.
Запах был резким, злым и я вдруг понял, что где-то совсем рядом кто-то да умер.
— Елизавета?
Взгляд у неё шальной. И улыбка эта… и пятна на платье выделяются уже тем, что я их вижу цветными. Красными, нарядными… яркими, будто они не тут, а… там?
Да, пожалуй, именно там цвета были чрезмерно насыщенными.
— Что ты натворила?
— Какая разница, — она прикрыла за собой дверь и оперлась на неё. В руке Лизонька держала ножик, вполне себе хозяйственного вида. Правда, судя по тому, что клинок тоже алым светится, резала она отнюдь не хлебушек.
Вот…
Тварь.
Ведь детей траванула она. Не было в вагоне ни Красавчика, ни целителя их психованного, ни Нины.
— Ой… кажется… — Лиза опять хихикнула. — Я испачкалась!
— Обдолбалась, — выдал Красавчик. — Нина, забери у неё нож…
Выражение лица Нины явно говорило, что она обо всём этом думает.
— Да-а-а ла-а-адно тебе, — ноющим голосочком произнесла Лиза. — Всё одно они тут трупы… а если бы ты знал, как она меня достала. Господи, ноет и ноет… истеричка несчастная. И её муженёк не лучше. Козёл похотливый.
Я дёрнул тень.
Так, надо пошевеливаться, пока нервы не сдали или у революционеров, или вон у Алексея Михайловича, который прямо посерел весь. И явно с немалым усилием сдерживается.
— Я тебе говорил, не давать ей…
— Я не давал! — взвизгнул Курощеев. — Она сама взяла где-то…
— Заинька… ну не дуйся, — Лизонька вытянула губки. — Какая разница… главное… я не забыла… вот, видишь…
Она расстегнула верхнюю пуговку, сунула пальчик и, подцепив цепочку, потянула к себе.
— Не забыла… подарочек наш…
Подарочек тускло светился, а ещё фонил тенью.
— Хватит одной лишь малости…
Это походило на кругляш из бумаги, причём вырезанный криво.
— Надави и…
— Дай сюда, — красавчик протянул руку.
— Ты мне не доверяешь? — Лизонька отшатнулась.
— Ну что ты… я о тебе беспокоюсь… я не хочу, чтобы ты брала на душу такую ответственность, — голос Красавчика сделался низким и мурлычущим. — Я понимаю, скольким ты уже пожертвовала…
Тень сунула голову во второй ящик. Теперь она тянула силы неспешно, но от потока прибывающих голова слегка кружилась, и я опёрся на Метельку. К счастью, то ли заряд в этом чемодане был поменьше, то ли мы уже попривыкли, но поток оборвался раньше, чем шум в ушах меня вырубил.
Вот кто бы сказал, что мне с этой силой делать?
— … и не могу требовать от тебя большего.
Лизонька смотрела на Красавчика заворожённо. И не стала сопротивляться, когда он вынул пластинку из пальцев Лизоньки.
Так… хорошо это или нет?
Скорее да.
У этого в голове хоть какая-то стройно-логическая мысль имеется. И вряд ли он взорвёт себя, во всяком случае, пока будет уверен, что есть куда отступить. А вот чего Лизонька вытворит — предугадать сложно.
— Вот и умница… сейчас мы будем их судить.
— Их?
Затуманенный смертью Лизонькин взгляд остановился на нас. А я вот увидел тонкие нити тени, к ней устремившиеся. Они таяли, впитываясь в тело. Нос чесался от запаха лилий, и повинуясь порыву я потянулся к серым ниточкам, зацепившись за них.
Лизонька покачнулась.
— Что?
— Сердце… — почти нормальным голосом сказала она. — К-кольнуло… отпустило уже. Что-то… дряни намешали какой-то.
— Просто хватит уже опиумом баловаться, — не удержалась Нина. — Идём.
А потом добавила с выражением:
— Время…
Да, это правильно. Время надо