Искусство и наука - Джон Рескин
163. Я, может быть, слишком часто испытывал ваше терпение, говоря вам, что вы должны всегда рисовать из любви к изображаемому предмету, а не из любви к картине. То, что вы желаете видеть в действительности, то вы и должны стараться показать в картине или статуе; того же, чего вы не желаете видеть в действительности, вы не должны пытаться и воспроизводить.
Но существует, как я полагаю, очень распространенный взгляд среди лиц, интересующихся искусством: так как нации, живущие в холодных климатах, не привыкли видеть обнаженное тело, то предполагают, что искусство должно взять на себя обязанность показать его им; причем находят, что мысли станут возвышеннее, и характер проще и серьезнее, когда люди увидят, наконец, в красках и мраморе то, что жители юга видят в натуре.
164. У меня нет в настоящее время ни времени, ни желания входить в рассмотрение различных влияний на нравственность наций более или менее свободного выставления напоказ обнаженных форм. Без сомнения, если обнажать что-нибудь, то нужно обнажать безбоязненно, и постоянно видеть это; но я не хочу здесь обсуждать этого вопроса, как не хочу и задерживать вас приведением примеров для уяснения имеющихся у меня доводов. Поверьте мне, что у меня их много и что я могу утверждать, как положительное и неизменное правило, что насколько голое тело в обычной жизни нации может показываться без оскорбления скромности и насколько на него можно смотреть с уважением и восторгом, настолько же, но никак не больше, его и должно воспроизводить национальное искусство как в живописи, так и в ваянии. Если же то или другое искусство обнажает нечто большее, то этим оно, несомненно, извращает вкус, а по всем вероятиям, и нравственность.
165. Это, несомненно, извратит вкус в том существенном пункте, что приличные классы общества придут к убеждению, что живое существо и его одежда изъяты из высших законов вкуса, и что если мужчина и женщина из мрамора действительно должны быть видимы одетыми или неодетыми с достоинством, то они могут быть одеты или неодеты, если и не совсем бесстыдно, то, во всяком случае, менее прилично, в бальной зале или на улице. Но закон всякого живого искусства заключается в том, что живые мужчина и женщина должны быть прекраснее, чем их портреты, а их портреты так же благопристойны, как и живые мужчина и женщина, и что действительные одежды, жесты и манеры должны быть изящнее, чем то подобие их, которое могут дать мрамор и краски.
166. Таким образом, идея об одной одежде в искусстве и о другой в действительности, причем одежда в искусстве признается идеальной, извращает вкус в ней, а изучение редко видимой наготы извращает настолько же вкус и в искусстве.
Из всех известных мне произведений искусства, художественных по исполнению и не преступных по замыслу, без сомнения, самыми вульгарными и наиболее отвратительными, в самом формальном значении этого слова, являются бытовые этюды, считающиеся лучшими в нашу эпоху, – этюды Мюльреди, выставленные как образцы в Кенсингтонском музее.
167. Я не хочу в настоящее время исследовать, насколько изучение редко видимой наготы ведет к извращению нравственности, но я прошу вас заметить, что даже среди народа, где оно происходило наиболее свободно и просто, изучение это вело, несомненно, более к злу, чем к тому добру, которое ему приписывают. Едва ли нравственная сила Греции зависела от ее поклонения красоте и телесной силе. Она зависела от занятия военными упражнениями, обусловливавшими строгую и постоянную аскетическую дисциплину чувств; от совершенного кодекса военного героизма и патриотической чести; от желания жить по законам доступной божественной справедливости и от живой веры в присутствие духовного начала. Простое поклонение физической красоте тела и искусства, старавшиеся выразить ее, не только сильно содействовали падению Греции, но и были причиной ошибок и преступлений в ее лучшее время, что должны навсегда омрачить наши наиболее радостные понятия о ней и сделать ее пример почти бесполезным для будущего.
168. Я назвал четыре причины ее могущества: дисциплину чувств, романтический идеал героической чести, уважение к справедливости и веру в Бога. Но была еще и пятая причина – самая ценная из всех – вера в чистоту и силу жизни в человеке, и это истинное уважение семейной привязанности, самым поразительным образом составляя всегда главную силу любой нации, живущей под солнцем, было, однако, упущено из виду в качестве главного элемента доблести грека, хотя сама Илиада есть не что иное, как история возмездия за похищение Елены, и хотя каждый греческий герой называет себя большею частью родительским именем отца – Тидидом охотнее, чем Диомедом; Пелеевым сыном охотнее, чем Ахиллесом.
Среди новейших знаний, домогаться которых вас соблазняют современные сирены, самое низкое и самое мрачное есть старание найти основу жизни вне любви. Простите, что я коснусь сегодня теологии; эта наука стоит гораздо ближе к вашему искусству, чем анатомия.
169. Все те из вас, которые внимательно читали Евангелие, наверное, иногда задавали себе вопрос, что могут значить следующие слова: «Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем»[74].
Слова эти могут иметь много значений, которых я не знаю; но одно значение я знаю положительно и говорю вам об этом так же правдиво и искренно, как если бы говорил о том, что понимаю значение стиха Гомера.
Те из вас, которые еще ходят в часовню, каждый день читают Символ веры, и, полагаю, с каждым днем все менее и менее веруют в него. Но вы можете перестать верить в два его члена, и это – если признать истинность христианства – все-таки простится вам. Но я могу смело сказать вам, что вы не должны терять веру в третий!
Прежде всего вы говорите, что верите во Всемогущего Отца. Хорошо, вы можете совсем утратить смысл того, что Он вам Отец – и все-таки будете прощены.
Затем вы говорите, что верите в Спасителя Сына. Вы можете окончательно утратить смысл этого богосыновства и все-таки это простится вам.
Но усомнитесь, если дерзаете, в
