Запах снега - Юрий Павлович Валин
— У огня сиди. И до утра терпи. А то, не ровен час, спутаем с кем, — процедил мечник. — Иди с бабой грейся, раз подпустила.
Лит поспешно пошел к огню.
— Эй, еще вздумаешь у воды гадить — зубы пересчитаю, — сказал в спину смуглый. — Понял, сопляк лесной?
Лит кивнул, не оборачиваясь. Ясное дело, раз меч на боку — так и милорд величайший. Только лесной сопляк сам топор у пояса имеет. Хватит, натерпелся. Так что зубы считать или плетью охаживать будете, когда всмерть зарубите. Если получится. Хотя честно сказать, поперся углежог к ручью опрометчиво. Человек в обозе новый, как бы за шпиона не приняли. А то еще и дарком каким-нибудь вообразят.
— Чего они пристали? — озабоченно спросила Фредке.
— Приказали от костра не отходить.
— И то правда. У нас третьего дня вот так часового утащили. Всего пару шагов от костра и сделал. Только вскрикнуть успел. Даже с факелами ни следов, ни его самого не нашли.
— Меня с факелами искать не нужно, — пробормотал Лит. — Я местный. Свободный. Сам кого угодно найду.
— Ишь, храбрец, — тихо засмеялась молодая женщина, накрывая плечи парня плащом. — Ты на них не злись. У Абеля под командой дюжина охранников была. Сейчас четверо осталось. Злятся они, конечно.
— Чего им злиться?
— Да не на тебя, глупый. У нас тут один повод для расстройства — леди Мариэлла. Если взглядом забыла одарить, слово доброго не сказала — темный день. Без нее жизнь — тоска сплошная.
— Чары какие, что ли? — неуверенно прошептал Лит.
— Вот, скажешь тоже! Она когда к тебе подошла, колдовала разве? А ты теперь ей служить будешь с радостью. Светлый человек наша леди. Любят ее все. Со страстью искренней. Она ведь меня с собою в Новом Конгере забрала. А кое-кто за ней еще из-за моря пошел. С самого-то края мира.
— Надо же.
— Да не понял ты еще! Любят ее, правда. Она, хоть и человек, но с дарковой кровью. Мать у нее из паирик. Слышал про таких? Они только на юге жили, да все вымерли. Леди Мариэлла одна такая осталась. Потому одни служат ей преданно, а другие со свету сжить хотят. Много злодеев. Они и сейчас за нами идут. Оттого и тайно к королю пробираемся.
— Ты мне лишнее не болтай, — слабо воспротивился Лит.
Фредке держала за руку, шептала в самое ухо. Теплая, мягкая.
— Я тебе лишнего и не говорю, — пробормотала женщина, касаясь губами отросших волос парня. — Ты теперь наш. Разве я не видела, как ты на нее смотрел? Надейся. Ты молоденький, тебе повезет. Я же понимаю. Теперь никуда от нашей леди не денешься. Без всякого колдовства попался. Только не торопись. Пусть и мне малость перепадет. Не пожалеешь…
Лит уже лежал. Спереди пригревали угли костра, сзади обнимала Фредке. Под плащами было диво как тепло. Фредке украдкой ласкала замершего углежога. Все шептала, неразборчиво и вкрадчиво. Лит только рот безмолвно открывал, — приятно было так, что криком на весь лес кричи. Молчал из последних сил, лишь задом плотнее к женщине прижимался. Потом она заставила повернуться…
Опомнился Лит, когда собственный придушенный хрип еще в ушах звучал. Закусил складку плаща, — сердце барабаном колотилось.
— Да не бойся, — шептала Фредке. — Спят все. А не спят, так какое им дело? Ни от кого не убудет.
Лит попытался на ощупь завязать штаны.
— Не спеши, — Фредке гладила по щеке вздрагивающей рукой. — Поспишь, может, под утро еще обо мне вспомнишь.
— Слушай, у меня в первый раз, — ляпнул углежог.
— Я поняла. Ты славный парень. Сильный, горячий. Вон как меня помял.
— Извини.
— Вот глупый. Сладко ведь. Ты верно госпоже понравишься.
— Да ты что такое говоришь⁈
— Я же не осуждаю. Наоборот. Ты ведь про неё думал. Это хорошо, что ты неопытный. Сразу правильному научишься.
Она шептала, трогала так умело, что Лит снова онемел. Не слушал, — волны, что от бедер блаженство гнали, из головы все до одной мысли вымыли. Снова край плаща закусил, — издыхал парень, но жаловаться и не думал. Потом Фредке чуть подвинулась, не то, предлагая, не то, заставляя нежданного ученика работой заняться. Грязная та работа была, влажная, и до того жгуче-приятная, что нестерпимо умереть хотелось.
* * *Проснулся Лит от холода. Жаркой Фредке рядом не было. Мир едва начал светлеть. Женщины уже встали, начали возиться у костров. Над людьми кружились белые мухи. У, вот и первый снег. Лит плотнее закутался в плащ.
— Эй, кобель! За водой вали, да поживее.
Лит вздохнул и сел. Работа есть работа, кончилась жизнь, в которой сам себе хозяин.
К ручью Лит сходил раз десять. Лагерь ожил. От котлов над кострами несло чем-то сладким и вкусным. Лошадей уже запрягали. Из господского фургона на промерзшую землю спрыгнул лорд Остед, поправил пояс, перетягивающий расшитый нарядный дублет:
— Ешьте поживее. Выступаем сразу. Эй, лесовик, воды в рукомойник принеси.
Лит в очередной раз рысцой отправился к ручью. Этак до дна вычерпаешь. Ручей и так мелкий, а теперь еще и ледок пробивать приходится.
Черпал потихоньку, стараясь листвы и прочего мусора не начерпать. Для господского мытья вода. Раскричатся, если что не так. Вот оно как обернулось — прислуживаешь бегом, весь при деле. И днем, и ночью. Даже поразмыслить некогда. Странно. Нет, Фредке — женщина добрая и приятная, как ни посмотри. Но в голове у нее, как в гнезде разоренном — не поймешь, где правда, а что ветром случайно нанесло. То, что про леди Мариэллу рассказывает — сказки несусветные. Хотя фургоны, вот они, за взгорком стоят. Очень хочется на благородную леди еще раз взглянуть. Если Фредке хоть десятую часть правды сказала, то… Нет, благородная леди потому и благородная, что двусмысленностей не допускает. А тут не двусмысленности, а трехсмысленности и даже четырехсмысленности, вразуми нас боги…
Лит подхватил ведра, полез наверх. Тропинка стала скользкой, сапоги разъезжались…
Наверху закричали, тут же раздался устрашающий рев десяток глоток. Из-за склона Лит ничего не видел. Поскользнулся, с трудом удержался на ногах. Поставив ведра и, уцепившись за траву, вылез.
В лагере во всю резались. Десятка два чужих схватились с охраной и возчиками, от опушки на помощь нападавшим бежали еще фигуры. Свистели стрелы, мелькали копья и тесаки, визжали женщины. Лорд Остед, видимо раненый в первое же мгновение, успел обломить древко стрелы, засевшей в плече, и командовал, взмахивая длинным мечом. Сунувшийся с разбегу разбойник, свалился с рассеченным лицом. Ловко, — вот оно, благородное уменье.
Лит отпустил траву и благополучно съехал к ручью. Они ловкие, а мы еще ловчее. Только мы не благородные, посему под копья соваться, ни за пару «корон», ни даже за десяток, желания не имеем.
Лит перемахнул через ручей. Порядком замочил левую ногу, но сейчас было не до мелочей. Поработал, как говорится. Сумку жалко, орехи в ней остались и книга колдовская. Нет, деру давать нужно. Пусть орехи победители грызут. Разбойники — народ мерзкий, да и странные путники по трезвому размышлению не слишком-то Литу понравились.
Углежог мигом достиг деревьев. За взгорком орали от боли и ярости. Истошно завизжала, потом зашлась криком женщина. Лит чуть с размаху в ствол сосны не врезался. А Фредке? Она же нормальная, добрая. Пусть чуть сумасшедшая. Бросать нехорошо. Мало ли как разбойники с ней сгоряча обойдутся?
Лит завертелся на месте, держась за топор на поясе. Ох, демоны их возьми! Ну не лезть же в битву⁈ Углежогу надлежит своим делом заниматься. Небось, не воин и не охранник. За свою жизнь постоять — это одно, благородные деяния изображать — роскошь не по чину. Ничего разбойнички Фредке не сделают. Она там не одна симпатичная. Переживут, небось, не девицы.
Обратно за ручей Лит перескочил еще быстрее. Ох, и глупость делал. Но Герой в Книге еще в детские годы сражения за честь прекрасных дам изображал. Значит и углежогу-вонючке позволительно бескорыстно башку под меч сунуть.
Шум в лагере вроде бы потише стал. Отбились? Или наоборот? Лит выполз ближе к терновым кустам. Благородная глупость — это само собой, а держать себя
