User - o bdf4013bc3250c39
береги.
Зина и берегла. Похоронив мать, почувствовала вдруг, что виновата перед
сыном, недодала ему в детстве ласки и тепла. Стала уделять больше
внимания учебе, подтянула его по русскому, литературе и истории. В
результате Витя неплохо окончил школу, но поступать в институт не стал: решил сначала отслужить в армии. Однако в армию его не взяли:
обнаружилась какая-то подозрительная болезнь, причину которой врачи пока
что Зине не назвали, однако посоветовали ей внимательно наблюдать за
сыном – во избежание развития у него нежелательных и настораживающих
140
симптомов. Что это могут быть за симптомы, они тоже не сказали. Отметили
только, что особенного внимания требует поведение юноши, так как вполне
возможны нежелательные и весьма неприятные последствия.
«Мудрецы! – подумала Зина. – А чего мудрят, и сами не знают. Здоровый
парень у меня, какие там еще последствия!» - и стала жить по-прежнему. В
институт сын не поступил, идти на платное отделение категорические
отказался, хотя денег у матери хватило бы и на три отделения, решил как
следует подготовиться и пробовать на следующий год честно поступать на
бюджетное отделение. А пока что устроился слесарем механосборочных
работ на подшипниковый завод. Да так вписался в коллектив, настолько
прочно овладел профессией, что в самое короткое время получил второй
разряд, а вскоре после этого и третий.
С недавних пор Зина перешла на легкие напитки, пила пиво, коктейли, сухое
вино, однако и этим зельем могла налакомиться так, что себя не помнила.
А через год после смерти матери Зина Кузихина по пьяной лавочке
познакомилась с Егором Добряковым.
9
О своей жизни Зина, опуская подробности и лирические моменты, рассказала
Добрякову в тот же день, когда, разгоряченные недавними объятиями, они
еще лежали в постели. Зина курила и допивала последнюю бутылку пива,
Добряков свою уже выпил, смотрел в потолок и с наслаждением
прислушивался к тому, как приятная, убаюкивающая нега обволакивает тело.
- Как сам? – спросила Зина, выкурив сигарету и задавив окурок в пепельнице
на прикроватном столике.
141
- Хорошо, когда хорошо, - сладко потянувшись, ответил Добряков и
повернулся на бок – обнять ее.
- Погоди, - отстранилась Зина. – Надо подумать о добавке. Это последнее, - и
она поставила пустую бутылку на пол.
- Так… это самое… мне, конечно, неловко… - смутился Добряков. - Но я в
общем-то на последние тогда в киоске две бутылки купил.
Она закатилась раскатистым трескучим смехом, будто пулеметная очередь
разорвала воздух. Потом еще раз, и еще. Добряков долго, пока она не
остановилась, смотрел на нее с удивлением.
- Ты чего? – не понял он.
- Да ничего, - успокоившись, ответила она. – Все один к одному. Какие же
мне все-таки мужики попадаются!
- А какие? – насторожился Добряков.
- Да все какие-то бесхозные, без гроша в кармане. Что муж был таким…
- Что я, хочешь ты сказать? – Добряков не любил, когда его с кем-нибудь
сравнивали.
- Да ты не обижайся, - улыбнулась она и ласково прикоснулась к его плечу. –
Мне это теперь абсолютно индифферентно.
- Как ты сказала? – в очередной раз опешил он. – Я не въехал. Что за слово
такое?
Она снова усмехнулась и пояснила:
- Все равно, значит. Мне все равно, какой ты. Я самодостаточна. Уже не
первый год, слава богу.
142
- Один к одному… - надувшись, передразнил Добряков. – А тот,
профессоришка твой, он вроде как был не из бедных.
- Тот профессоришка, как ты говоришь, не был моим мужиком, - задумчиво
проговорила она. – Точно так же, как я не была его женщиной. Это было…
как бы тебе сказать… Просто сумасшествие. С моей стороны, по крайней
мере.
- До сих пор забыть не можешь? – Добряков почувствовал, как в глубине
души заворочалась ревность.
- Да нет, забыла уже давно. То есть как «забыла»? Такое не забудется,
конечно. Но вот никаких тяжелых чувств это уже не вызывает. Это –
вчерашний день, даже позавчерашний. Усек?
- Усек, - кивнул Добряков.
- Молодец. За пивом сходишь?
Он начал было снова подыскивать нужные слова, чтобы не обидеть ее, но
Зина избавила его от таких мучений:
- Не волнуйся, денег я дам, если у тебя нет.
- Ты зря смеешься, - оправдывался он, натягивая брюки. – Я, между прочим, тоже инвалид - третьей группы. А пенсия совсем копеечная.
- Что ты говоришь! Впрочем, догадываюсь, если даже мне с моей второй
платят копейки.
- Но ты ведь, как я понимаю, не живешь на эту пенсию.
- Я ее даже не снимаю с книжки. Надо, кстати, как-нибудь проверить, сколько
там уже набежало. А что, ты не пробовал устроиться на работу? Третья
группа-то рабочая. Кстати, что у тебя со здоровьем?
- Да как уволился из армии, развился кифосколиоз.
143
- Это что еще за зверь такой?
- Искривление позвоночника с усилением кифоза в грудном отделе, то бишь
сутулости. Наизусть вытвердил. Ну, сутулость у меня с детства. Меня ведь
как мать во младенчестве обихаживала? Грудничка надо класть на ровное
место, так она клала на перину, а спиной – на подушку. Так что с детства я
сутулый. Ну а после Афгана развился этот вот кифосколиоз.
- Больно? Мешает?
- Да нет, при отсутствии больших физических нагрузок ничего. Поэтому я
только охранником после армии и работал.
- А лечат как?
- Да никак, - отмахнулся Добряков. – Тут больше самому за собой следить
надо. Ну, и еще – лечебная физкультура, массаж.
- Делаешь?
- Как видишь, - рассмеялся он. – Сегодня только и делаю, что занимаюсь с
тобой лечебной физкультурой.
- Понятно. Так что работать тебе в ломак?
- Может, охранником и пошел бы, но сама посуди – сколько можно пахать на
дядю! Там, конечно, неплохо платили, квартиру вон купил. А сейчас – на что
они особенно, деньги-то?
- Ну а пивка, например, попить, всегда ведь хочется? – допытывалась Зина.
- Хочется, что скрывать, - согласился он. – Но, в общем, как-то
выкручиваюсь.
Ему совсем не хотелось признаваться ей, что живет он исключительно тем, что ежедневно собирает по несколько десятков бутылок, отводя этому по
несколько часов в день и воспринимая эти поиски именно как свою работу.
144
Стыдно было признаться в этом ей, ворочающей такими баснословными, как
он понял из ее рассказа, суммами. И в то же время, одеваясь сейчас на улицу, он понимал, что долго так продолжаться не может, не будет же он постоянно
пить на ее деньги, не позволит ведь так уронить себя в ее глазах. Ронять
никак не хотелось. Что-то подсказывало ему, что этой женщины стоит
держаться, и причина тому не только в ее деньгах. Чем-то крепким,
надежным веяло от нее, и такой уверенности в себе он не ощущал уже давно: сейчас, в эту самую минуту, ему вдруг стало ясно, что все у него должно
сложиться хорошо: и работа достойная найдется, и сама Зина его по жизни
поддержит.
Накинув ветровку, он пристально посмотрел на нее, еще лежащую в постели:
- Скажи, а я тебе нравлюсь? Или так… время провести?
- Время провести я могу и без мужиков. Кино смотрю, книги читаю. А что
касается того, нравишься или нет… - она не секунду задумалась и ответила: -
Пока нравишься, а там посмотрим… Чудак человек! Впрочем, все вы мужики
такие – всем вам непременно любви хочется. А просто так тебе со мной
плохо?
- Да нет, - повел плечами Добряков. – Мне кажется, ты хорошая…
- Ну спасибо! – рассмеялась она. – Не знаешь ты меня еще. Я бываю ох какая
вредная. Не боишься?
- Я боялся один раз в жизни, - сумрачно сказал Добряков, вспомнив что-то. –
Когда каждое утро мы находили возле казармы трупы наших солдат…
- Ну, куда вспомнил! – вздернула подбородок Зина. – Потом расскажешь,
теперь ведь твоя очередь. Только сначала сгоняй в магазин, у меня снова
пожар начинается.
145
Она поднялась с кровати и как была голая подошла к платяному шкафу.
Добряков впервые видел ее такой и невольно залюбовался. Ему казалось, что
все ее белое, с легким мраморным отливом тело – произведение какого-
нибудь великого художника. Он плохо разбирался в живописи, но сейчас,
кажется, понял, за что ценят знаменитых живописцев их поклонники.
Наверное, за увековечивание в веках этой вот красоты – этих плеч,
напоминающих очертания древних амфор, этих стройных и высоких ног,
которые точь-в-точь изящные колонны древних языческих храмов, какие он
не раз видел в книгах. Все это, он, разумеется, скорее почувствовал, чем
помыслил, пока Зина доставала из шкафа розовый портмоне, из которого
вынула пятисотенную купюру и протянула ему.
- Возьми бутылок десять, что ли, день еще длинный впереди. Можешь взять
ключ, он в двери. Одна нога там, другая уже здесь, не задерживайся.
