Михаил Хейфец - Путешествие из Дубровлага в Ермак
Снова повторяю - так это смотрится отсюда, из Казахстана. У меня тут нет возможности проверить, правильно ли я понимаю ситуацию и все ли обстоятельства учитываю
Последний виток галопирующей мысли - и я обещаю вам больше не отвлекаться, вернуться к плавному, по датам, ходу основного повествования. Уязвимым местом этой логичной и в своей логике неопровержимой партийной литературе (волевым образом составленной схемы) является необходимость иногда менять концепцию. Ведь сила партийности в логичности, в неопровержимости, а новая концепция неизбежно в чем-то противоречит старой партийной схеме. Чтобы человеческая память чрезмерно не страдала от противоречий, комплекты старых советских газет (в мое время - с 1917 г. до 1953г.) выдавались только в центральных библиотеках страны и - по специальному разрешению.
Моя жена считала, что тайна моего ареста крылась в том, что как историк я имел такое разрешение и, более того, запоминал то, что прочитывал в пожухлых от времени номерах "Правды". "Тебя арестовали, - написала она мне в зону, - потому что ты слишком многое успел узнать и не мог этого скрыть".
"Начальник со знаком минус"
12 мая лежу, читаю англо-русский словарь. Все спокойно - с утра меня предупредили, что сегодня этапа не будет.
- Хейфец - на выход.
Как хватило ума спросить у надзирателя: "В другую камеру или на этап?"
- На этап.
Везучий я человек: в моей камере есть туалет, хотя, как описывалось выше, довольно диковинный. Это главное, что требуется зэку перед внезапным этапом.
- До свиданья, - кричу в коридоре, ухожу на этап!
- До свиданья! - дружески бухает изо всех камер.
Пришедший за мной надзиратель, парень лет двадцати, в какой-то полуштатской одежде, совершенно непонятно ощеривается:
- Я тебе покажу - "до свиданья", Снюхался с бандитами, сволочь антисоветская. Вот дам два раза по морде.
Это первый случай со дня ареста, когда ко мне открыто декларируется идеологическая советская неприязнь. Даже гебисты все затронуты скепсисом по отношению к родной Советской власти, а уж сотрудники МВД все подряд мучаются от тех же бед, от которых сатанеют простые советские люди - от нехваток продуктов, от дурно поставленного быта, от произвола начальства и скрытой, но вполне весомой инфляции, обесценивающей их зарплату... В МВД нас считают не врагами, а дураками, которые с голыми ладонями полезли разваливать Вавилонскую башню. И вдруг какой-то молодой мент нападает - на кого?! - за что?! На меня и во имя идеологии?
Взорвался я совершенно искренно.
- Это что тут за патриот объявился? Это не вы, молодой человек, ехали на БАМ и вдруг задержались в Свердловске подработать на дорогу - тюремщиком?
- Вот врежу...
- Да ничего ты мне не посмеешь сделать! Полковники КГБ со мной беседы вели и ничего не добились..
Это выгляит как фантастический сюжет, но из парня действительно будто в один миг выпустили воздух. Упоминание моих бесед с полковниками Комитета сразу вознесло меня на некий недосягаемый уровень, куда дураку рядовому на приступочку входа нет. Я стал тоже большим начальником, хотя и со знаком минус... По инерции он проворчал: "Вот сейчас посажу в плохую камеру" - но посадил в самую лучшую, уж я их проглядел все по прибытии.
Минут через 20 ее дверь отворилась. Конвой прибыл...
- Это ты! - восторженно приветствовал Иванушка.
- Смотри, опять еврей! - восхитился армянин.
Прощай, Европа - привет, Сибирь
На вокзале в Свердловске нас принял новый этапный конвой. Начальник молодой прапор-украинец, кареглазый и светловолосый. Помощник - сержант, молодой, резко выраженного монголоидного типа.
С молодыми конвоирами идти по этапам плохо: они службы не знают, всего боятся и на всякий случай все запрещают. Сначала долго держали на земле на корточках, хотя нужды в этом не было - ночью вокзал был пуст (на корточки сажают, чтоб уменьшить риск побегов в вокзальной толпе). Потом до утра держали в вагонзаке на путях и соответственно не водили в туалет. Мне-то что, у меня приспособление находилось в карцере, а бедные бытовички грозились разнести вдребезги вагон. Кто-то в соседнем купе жалобно постанывал: "Гражданин начальник... Поглядите мою спину... Видите, в самом низу шрам...У меня удалена почка - мне нельзя без туалета...". Видимо, зэк спустил штаны до пяток и повернулся к начальнику задом - и это явно разжигало страсти остальных... Когда прапор понял, что вагон в самом деле могут разнести и придется отвечать - сдался: "По-легкому - в туалет, а по-тяжелому терпите до утра!" Солдаты всматривались в прорезь в дверях туалета: в какой именно позе находится там зэк?
12 мая- 14 мая 1978 г. Этап Свердловск - Петропавловск-в Казахстане
Новелла о свидетеле обвинения
Ночь на Свердловском вокзале стал как бы камертоном для всего этапного перегона: конвой постоянно угрожал зэкам избиениями. Сосед, старый шофер, стыдил солдата: "Ну, выведешь пацана, изобьешь, знаю, что можешь, а зачем? Самому потом скверно на душе будет". Скоро "химики" - соседи навалились целым купе на прапора:
- Мы едем освобождаться, сам знаешь - "химики". Ты молодой парень, выйдешь в город, шкуру эту зеленую, поганую стащишь, пойдешь выпить - а у кабака мы как раз стоим. Как нам на воле в глаза посмотришь?
- Да ведь служба такая! - вдруг надломился молодой украинец.
- А мы что, не служили? Кому лапшу вешаешь?
- Видишь моего помощника? Ну, этого, желтого?
- Ну?
- Больше тебе ничего не скажу, но если, правда, служил, сам все поймешь...
Однако после этого разговора прапор засел в купе начальства и более к зэкам оттуда не выходил.
Зато без него расхозяйничался сержант. Постоянно суетится: то кому-то запрещает лежать, то напротив орет, чтоб кто-то лег, то "встань", то "подвинься"... Обыскал - по своей охоте - еще раз мои вещи, изъял книжные закладки, сделанные Борисом Пэнсоном: на каждой схема какой-то местности в Израиле, которой был посвящен тот или иной раздел его коллекции открыток: "Заключенным запрещается иметь карты местности. Вдруг убежишь?"
Не выдержал кто-то из соседей. "Слушай, я жил среди вашего брата, среди узбеков. Почему так: в жизни вы люди хорошие, а как нацепите эти гнусные погоны, в свиней сразу превращаетесь.
И вдруг сержант, как гиена, оскалился.:
- А вы, русские, в каких скотов превращаетесь, надевая свои погоны?
Эге, стукнуло мне в голову, а с ним имеет смысл поговорить. Если бы узнать национальность, это будет верный ключ. Нет, он не узбек. Слишком желтая кожа, не тот разрез глаз. Но кто же?
И тут в соседнем купе, вовсе не в связи с сержантом, почему-то произнесли слово "калмык". Я вспомнил лицо бывшего солагерника и понял: "десятка"!
А он как раз подваливает к моей камере, ухмыляется, стервец.
- Расскажи, политик, что тебе не нравится в политике нашей партии?
- А есть время? Быстро не рассказать.
- Есть. Все равно дежурить. Со скуки какой х...и не послушаешь.
- Хорошо, расскажу, только не теорию, а случай, а вы сами решите, что мне не нравится в политике вашей партии.
- Валяй, трепись.
Пацан, мальчишка, а как разговаривает со взрослым...
- Привезли к нам на семнадцатую "а" зону в Мордовии в семьдесят пятом году, числа не помню, было это осенью...
Умышленно, конечно, наворачиваю документальные подробности.
-...калмыка Дорджи Эббеева, осужденного за измену Родине во время войны.
Лицо у моего слушателя неподвижное - как терракотовая маска.
-... Он шахтер в Воркуте, тридцать последних лет рубал уголь в Заполярье. Имел два ордена "Шахтерская слава". История его преступления такая: Дорджи был племянником какого-то знаменитого революционера из калмыков, наркома просвещения в калмыцком коммунистическом правительстве, по словам Дорджи - национального героя своего народа. Дядя, конечно, был расстрелян в 37-м, а через несколько лет в Калмыкию вошла Шестая армия вермахта...
Ни складочки не шевельнется на сержантском лице.
-...немцы провели среди местного населения мобилизацию во вспомогательные части. Молодежи не хватало ( Советы тоже ведь до этого проводили мобилизацию призывников), и немцы забрали Дорджи, хотя ему исполнилось всего 17 лет. Узнав про его род, назначили офицером - командиром эскадрона. Три года он воевал с ними вместе и попал в плен. Получил срок десять лет, отсидел от звонка до звонка, кончил в 55 году и работа л там же на Воркуте - шахтером. Прошло 20 лет - и его снова арестовывают. Два года длится следствие. Открывают новые эпизоды, и его по ним приговаривают к смертной казни. Полгода держат в камере смертников. Ты знаешь, что такое сидеть в камере смертников?
-- Да.
Первые его слова. Сглотнул. И неожиданно - целая фраза:
- Я и сам калмык, между прочим.
- Дорджи не слишком переживал - знал, что нет за ним дел, что тянут на смертный приговор, не делал он такого, за что у нас казнят. И - неосторожно похвастался перед следователями: все равно ваш "вышак" мне заменят на 15 лет, десять из них я уже отсидел по первому заходу, два с половиной года отсидел под следствием по второму, остается сидеть все равно лишь два с половиной года. Как-нибудь пересижу.
