Неизвестно - Разумихин Трое из сумы
Критики поняли и из критики ушли. Остались те самые единицы: с одной стороны Сергей Чупринин со своей книгой «Критика – это критики», про которую можно услышать: «Она вошла в золотой фонд отечественной словесности», Владимир Новиков, автор книги о В.Высоцком, и Наталья Иванова, проявившая особый профессиональный интерес к творчеству Ю.Трифонова, Ф.Искандера и Б.Пастернака; с другой стороны – В.Бондаренко, С.Куняев и примкнувший к ним А.Казинцев.
Но, если присмотреться, есть нечто общее, несомненно сближающее одних и других. Это та ненависть убеждённых противников «демократов» ко всему, что рождено «демократами», и неменьшая травля противниками «патриотов» всего, что исходит от «патриотов». Всякие глупости и пошлости, сказанные обеими сторонами в адрес друг друга, не поддаются исчислению.
И ещё. Сегодня, как ни странно, только ленивый не заявляет о своём патриотизме. Походные палатки патриотов разбиты ныне и «справа», и «слева», и в «центре». Что нисколько не мешает их обитателям продолжать бороться между собой, выясняя, кто из них истиннее и патриотичнее. Хотя, казалось бы, чего проще понять: для того, чтобы тебя могли назвать патриотом, а не ты сам себя так называл, надо сначала научиться любить других людей и уважать самого себя. У нас же зачастую наоборот: любят исключительно себя и иногда делают вид, что уважают других, но в душе плюют на них. А потом удивляются, что в стране люди какие-то злые.
Среди критиков – моих ровесников были моралисты, публицисты, историки, патриоты, демократы, политики… Не нашлось только человека, который перестал, как сказал бы Пушкин, марать своих врагов, стараясь блеснуть искренностью, бросил это привычное дело и занялся «восторгом поэзии». Даже общая драма не смягчила сердца людей, имеющих, казалось бы, общие литературные корни, профессионалов, для которых и Пушкин – наше всё, и Достоевский, и Гоголь, и Чехов, и Толстой… Значит, слова, что они – наше всё, оказались для них лишь словами.
Стихия трагедии, разлившаяся по стране в роковые 90-е годы, вынесла на поверхность груду литературно-идеологического хлама и гору макулатуры в завлекательных книжных обложках, преподносимой как литература.
Трагедия стихии, сломавшая судьбы многих и многих людей в то с «демократическим» акцентом десятилетие, заставила замолчать большинство из молодых критиков, только-только вошедших в литературный процесс и успевших заявить о себе. Жизнь для них лишилась смысла без критики и литературы. Их молчание не было знаком согласия. Оно не было добровольным. И их не стало. Одних в прямом смысле, иных – в переносном.
Результат мы наблюдаем: сегодня критика неадекватна литературе, а литература неадекватна жизни.
Раньше, в пору моей молодости, верховным судьёй и божеством, на которое требовалось молиться, во всех случаях была партия. У неё, можно сказать и так, было право первой ночи и ей же принадлежало последнее слово. Её именем совершались и все благие и самые подлые дела. Её было за что уважать, но её больше боялись, и было за что. Перед ней трепетали и заискивали.
Теперь её место заняли деньги. Жизнь утверждающая, что лучше стучать, чем перестукиваться, сменилась на неопределённость, вопрошающую и недоумевающую: если ты такой умный, то почему такой бедный?
Тогда, в пору моей молодости, писателем мог стать каждый.
Сейчас – всякий.
Я не жалуюсь. Я по-прежнему люблю литературу. Я в неё верю. Как продолжаю верить в моих ещё живущих ровесников. Поэтому и взялся за воспоминания о том, какими они были в пору своей молодости, и размышления, какими они стали в годы зрелости. О том, что будет с нами дальше, пусть читают и размышляют наши дети.
Напоследок хочется поделиться одним наблюдением. Есть в русских народных сказках один любопытный герой-персонаж под названием «трое из сумы». Это в заграничных сказаниях, стоит потереть кольцо или старый кувшин, на худой конец, медный таз, как тотчас появляется огромный и всесильный джинн, готовый исполнить любое твоё желание. А тут обыкновенная походная сума, и из неё выскакивают три обыкновенных мужичка, способных не хуже заморского джинна устроить всё в лучшем виде. Просишь дворец – получи роскошные хрустальные палаты. Желаешь богатство – на, только успевай принимать золотые горы да подносы с драгоценными алмазами-каменьями. Требуешь красу-девицу – вот она, уже стоит ненаглядная рядом и смущённо улыбается. Нужен удалой конь-огонь – нет проблем, садись.
Почему же для достижения невозможного там один джинн-великан, а у нас трое тщедушных мужичков?
У них, понятно, могучий и ужасный сказочный джинн способен явиться в одиночку – ему не только море, а океан по колено, зачем таких трое! Причём, он очень законопослушен.
У нас всё куда сложнее – русские, они ни в чём простоты не терпят. Ничего особенного в троих мужичках нет. Глянуть на них, никакие они вовсе не три сказочных богатыря. И им для того, чтобы сотворить волшебство, надо всего-то оказаться заединщиками, объединиться, тогда им и сам чёрт не страшен, они тебе любое невозможное сделают возможным. А не будет этого самого единства – любое простейшее дело накроется медным тазом. Как говорится, сказка – ложь, да в ней намёк! На Руси один в поле не воин.
Намёк вроде бы очевидный, с детства известный, самый что ни на есть доступный для понимания. Ан, нет! В жизни почему-то наоборот: встречаются трое русских, и начинается меж ними, в лучшем случае, спор «что делать?» да «кто виноват?». А там и до мордобоя недалеко. Потому как один – за голубых, другой – за зелёных, третий – за буржуев, а четвёртый подскочит, тот и вовсе пурпурно-жёлтый в синюю полоску и жаждет полной социальной справедливости – то есть свою долю счастья за счёт других. Чтобы им сговориться, золотая рыбка требуется – не меньше.
Так что ответ на вопрос, каким Саша Казинцев в нынешнюю эпоху демократического фарисейства и патриотического краснобайства сам долго мучается и других мучает, «Почему патриоты всегда проигрывают?», прост до неприличия, проще некуда. Меньше грызться меж собой надо, больше одному пытаться услышать и понять другого, даже если «ты» чистых кровей, а тот, что не «ты» – серо-буро-малиновых. Потому как идеальных людей природа пока производить не научилась. Приглядеться, и «ты» не манна небесная, и «он» не последний дурак и олух.
Говоря простым, доступным языком, надо садиться вместе и договариваться, даже коли ты за свой, «незалежный», путь развития, а тот, что напротив, косит вовсю глазом на «ридный» ему Запад. Не надо «жить дружно!» – надо жить умно, чистоплотно и без истерик! При этом, само собой, обливать друг друга помоями не следует, пусть даже «ты» русский, а «он» россиянин. Ибо жизнь не приключенческий роман и тем более не цикл критических статей.
Договариваться надо даже с Михаилом Лобановым, которого кое-кто по-прежнему почитает за «нашу русскую совесть». Тем самым принципиальным Михаилом Лобановым, который, помните, когда-то, ратуя за слово «русский», на дух не принимал слово «советский». Но то было, как говорится, давно и неправда – грехи давно ушедшей юности. Теперь Михаил Петрович – человек совсем другой ориентации.
Начиная с середины 1990-х годов он даже Сталина – символ советскости – принимает за милую душу. Сегодня он один из ярых апологетов отца народов. А однажды, ходят слухи, он признался критику В.Бондаренко, что считает советский период вершиной государственности в тысячелетней истории России. Правда, мне не доводилось слышать, чтобы он в тех, давних, грехах покаялся. Но это, ей-богу, сущая мелочь для литератора, сегодня способного разве что с невероятным упоением говорить о себе, любимом, и обожаемом Сталине.
И не надо ничему тут удивляться. Просто будучи человеком ищущим и живущим одними надеждами, критик-гуру сегодня отстаивает свои новые неколебимые принципы. Они, как вы понимаете, выкованы из того же металла, что и «неколебимая верность идейным принципам» у «мудрого правителя огромной страны» Сталина.
В полном соответствии с ними теперь Михаил Петрович, вспоминая, к примеру, Анатолия Никонова, называет его «русским патриотом и подлинным интернационалистом». Это слово нынче тоже не вызывает у Лобанова аллергии. Следуя какой логике?
Ну, логика, как известно, бывает разная. Есть логика прямая и недвусмысленная. Бывает логика женская, замешанная на чувствах. Случается логика места и времени, когда человек исходит в своих действиях из привязки к конкретному месту и определённому времени. И наконец, существует извращённая логика. Приверженцем её-то и является Михаил Лобанов, крепко-накрепко забывший грехи своей молодости и ставший не только старше, но и, судя по всему, бесхитростней и мудрее – я бы даже сказал, мудрее дальше некуда.
И всё же надо, повторю, договариваться. Потому как, помнится, говорил любимый Лобановым вождь, хозяин, диктатор, «других писателей у меня нет». Правда, при этом хочется малости, хотя по сути сама эта малость – уже нечто из области фэнтези, чтобы среди договаривающихся преобладали люди совершенно не обязательно с холодной, но желательно со здравой головой, вовсе не обязательно с горячим, но желательно с любящим не только себя сердцем, и непременно желающие делать дело чистыми руками.
