Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.
Что я мог ему сказать? Да ничего...
- Ах, Андрей Алексеевич, - только и сказал я ему, - если бы наша встреча состоялась чуть-чуть раньше - когда вы еще были главным режиссером! Взяли бы и сыграли. Теперь же надо искать согласия Олега Ефремова. А Ефремову я пьесу уже предлагал, он отказался, не читая. Сказал, что уже настрадался с этими классиками, хлебнул горюшка, когда ему закрыли "Медную бабушку" про Пушкина.
Расстались на том, что он попробует поговорить с Ефремовым сам. Видимо, разговор у них состоялся, потому что больше он не позвонил.
А жизнь "Ясной Поляны" хотелось продлить не только в театре, но и в кино. В возможности Александра Зархи, как было сказано, не поверил. Телевизионный вариант, против которого я не возражал бы, не прошел по другим причинам Даже, как говорится, "зайти с тыла" - через театр Киноактера не получилось. Но от поиска вариантов отказываться не хотелось.
И вот однажды мною было совершено действие из числа тех, что называют опрометчивыми, если не хотят, жалея, сопроводить его более терпкими определениями. Могу оправдаться только тем, что был в кино человеком еще новым и не мог предполагать, какими тут бывают нравы. Сам тогда оказался в дураках и дорогим советским зрителям немалую свинью подсунул ...
Но - по порядку.
Шла осень. 1974 год. Тбилиси. Тепло, солнечно, зеленС. Здесь проходит выездной секретариат Союза кинематографистов. Продлить на халяву лето примчались и самые активные рядовые киношники, и столпы, мэтры, начальство. Последних, как и полагается по рангу, разместили в закрытой парковой зоне, во дворце сталинских времен - потолки высокие, кровати широкие, кусты подстрижены, дорожки вылизаны - вокруг экзотический ботанический разгул и пьянящей чистоты воздух. Питание, кстати, проверенное и бесплатное. Накрывают тихие официанты. Те, кто сюда сподобился вписаться, каждую минуту ощущает, что жизнь удалась. Волею неисповедимо вставших на небе звезд там оказался и я.
Заседаем в городе, в конференц-зале, работаем коротко и дружелюбно, а вот застолья гостеприимные хозяева делают нам долгими, в залах ресторанных, а то и под открытым небом, на природе. Тостующие пьют первыми, как и полагается, гости - следом, но тоже много. Вечерами наш брат-начальник сосредотачивается на государственной даче, отдыхает. Кто телевизор смотрит, кто прогуливается. Словом, атмосфера у тех дней была теплая и раскованная. И была еще одна особенность в той обстановке: близость к столпам провоцировала им доверять.
Вижу, у окна в столовом зале сидит, расслабившись после длинного дня, супружеская пара: Сергей Аполлинариевич Герасимов и Тамара Федоровна Макарова. Их представлять надо?.. Напомню только, что не было в Советской стране таких званий, регалий и лауреатств, которых бы они не были удостоены. Просто два живых музея боевой и трудовой славы.
Вот оно! - меня как пробило. Когда еще представится более подходящий момент! И я к ним подошел. Я толкнул им монолог.
- Вот что я подумал, Сергей Аполлинариевич, Тамара Федоровна! Давно хотел сказать... Послушайте...- Я преданно смотрел Герасимову в глаза, иногда прихватывая взглядом и его верную подругу жизни. Они напряглись - не знали, чего ждать. Я сразу перешел на гиперболы, поскольку, думалось мне, именно в данном случае цель оправдывает средства. - Сергей Аполлинариевич, у вас за плечами великие фильмы и великие роли. Но жизнь продолжается, вы полны сил, в отличной форме. Люди ждут от вас следующего шага, а чем удивить теперь, чем поразить, с чем подняться выше уже взятых вершин? ЧтС бы венчало по достоинству? Я хочу вам сделать предложение и, думаю, оно вас может заинтересовать. По своей значительности оно полностью соотносимо с вашим масштабом...
Они заинтересовались. Напряжение отступило. Было похоже, что я попал в точку - они тоже, похоже, думали о проблеме, которую я речисто обрисовал.
- Так вот, Сергей Аполлинариевич, Тамара Федоровна! Я - автор пьесы, в которой Лев Толстой впервые в русском театре вышел на сцену. Это первая дошедшая до сцены пьеса на данную тему, она одолела все инстанции, получила все необходимые одобрения, она поставлена и опубликована. Она может стать основой сценария для грандиозного фильма. Еще никто этого не делал в кино! Вы сыграете Льва, а Тамара Федоровна - Софью Андреевну. Я этим занимаюсь всю жизнь, и все про это знаю. Тут будет всё, вы только представьте: и величие, и трагедия, и философская глубина, и острейший сюжет. А какая тут может быть актерская работа!
Реакция Герасимова, когда я закончил говорить, была мгновенной:
- А что будем делать с Шуриком? - быстро спросил он.
Из того, что первой у него выскочила именно эта реплика, можно было сделать два вывода. Первый: то, что я предложил, раньше Герасимову в голову не приходило. Если бы приходило раньше, то он уже давно бы придумал, что делать с Шуриком, и не стал бы об этом спрашивать меня. И второй вывод: он сразу оценил значительность идеи, сразу ее принял. Будь иначе, не стал бы с первых секунд вполне по деловому благоустраивать этого Шурика.
Он мгновенно оценил, а я мгновенно понял, о каком Шурике речь: об Александре Григорьевиче Зархи. Герасимов не мог не знать, что Зархи давно мечтает снимать фильм о Толстом: режиссеры приятельствовали с молодых лет. Для меня этой проблемы не существовало, тем не менее, я сказал, чтобы на ней не тормозить:
- Проект так грандиозен, что, если подумать, то и Шурику место найдется...
- А знаете, - включилась в наш диалог Тамара Федоровна, - это может получиться! Мы, когда разыгрывали шарады, Сергей Аполлинариевич - уйдет в спальню, приклеит там себе мочалку, как бороду, и появляется - мы просто падали: ну вылитый Лев Толстой!
- Причем здесь... - недовольно буркнул Герасимов, потер, по своему обычаю, боковину носа указательным пальцем и добавил: - Пришлите мне пьесу, я почитаю.
Сразу по приезде в Москву я послал ему пьесу.
Прошел год. Потом второй. Потом третий. Периодически мы сталкивались на всяческих приемах, премьерах, юбилеях. Он отводил глаза, а Тамара Федоровна дружески сигналила издалека ручкой или, если я пробирался перед ними по узкому ряду, на мгновение брала за рукав и неизменно произносила: "Думаем, думаем, очень интересное предложение, думаем". Герасимов рядом молчал.
О том, что процесс думания завершился, я узнал не от них, а от Евгения Котова, тогдашнего директора киностудии имени Горького.
- Приходил Герасимов, - сообщил он однажды. - Принес заявку на две серии о Толстом. Я говорю: у Даля Орлова есть интересная пьеса, посмотрите! Ничего, говорит, смотреть не хочу, уже пишу...
А потом в журнале "Искусство кино" появился сценарий Сергея Герасимова "Лев Толстой", а через положенное время и фильм. С ним и с Макаровой в главных ролях.
Еще в ходе съемок в прессе была развернута мощная пиар-компания, складывалось впечатление, что мир готовится встретить невероятное художественное событие. Фото- и телерепортажи приносили изображения Герасимова в гриме Толстого, и могло показаться, что и на этот раз семейная шарада удалась.
И как велико было огорчение, когда фильм появился!
Более скучного зрелища представить было трудно. Мало кто мог высидеть до конца эти две серии, будто из принципа лишенные даже намека на драматургическое напряжение. Нескончаемое бормотание главного героя было вызывающе невнятным, ровно занудным, смысл его речей почти не улавливался. Это был провал. Достаточно сказать, что столь оглушительного поражения в прокате у режиссера С.Герасимова еще не было. За первый год показа лента собрала всего 4 миллиона 900 тысяч зрителей. А чтобы хотя бы окупить затраты, фильм должно было посмотреть не менее 10 миллионов зрителей.
Герасимову показалось мало сыграть Льва Толстого, он еще и был постановщиком ленты. . Но и этим не ограничился - сам написал сценарий. Во всех трех ипостасях его постигла неудача. Почему? Есть такой парадокс: тому, кто достиг совершенства, уже ничем не поможешь. Наверное, слишком долго, бСльшую, наверное, часть жизни он провел в касте "неприкасаемых", все, что он делал, все, что у него выходило, неизменно оказывалось вне критики. Вне нормальной критики. Льстивой было с избытком. Вот и сбились в конце концов у мэтра критерии требовательности к самому себе.
Сокрушаться задним числом - все равно, что пилить опилки. Дело не поправить - тема была загублена.
Живет, конечно, во мне досада использованного и отвергнутого. Точнее, неиспользованного. Но она, поверьте, не столь велика, чтобы заслонить реальную оценку несостоявшегося фильма.
Возможно, кто-нибудь в этой ленте, как, скажем, Лев Аннинский в книге "Охота на Льва", обнаружит иные достоинства. Но ведь и он вынужден был написать: "Герасимов как бы погружает внешнюю речь героев в их внутреннюю речь. Во вздохи, хрипы, мычание, скороговорку. Пригашено до бормотания. Мне понятна цель этого решения, но тут есть какой-то, профессиональный, просчет: если уж я на просмотре, так сказать, эталонном, терял каждую третью реплику, то что же будет в обычном прокате? Ни слова не разберут?"
