Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич
В следующем XIX веке иргенских святых по местным легендам стало уже не трое, а четверо. Местный культ оброс преданиями о жизни первых мучеников Забайкалья, стилистически очень напоминающими жития первых христианских святых. Одна из таких легенд рассказывает о «четырёх братьях доброй жизни», воинах из дружины воеводы Пашкова.
Якобы жестокий воевода из зависти к «честным братьям» придумал им наказание – в короткий срок засолить сорок бочек «карасёвых язычков». Братья не успели исполнить приказ, за что их пытали, били кнутом и уморили голодом. Когда же мучеников похоронили, то, как гласит легенда, бочки сами собой заполнились «карасёвыми язычками». Не сложно распознать в этом наивном предании отголоски реальных событий 1657–1661 годов, когда голодающие казаки по приказу воеводы спешно строили первые остроги Забайкалья.
«Святые мученики Иргенские…»
Уже с конца XVIII столетия возникла традиция крестных ходов из Читы к останкам Иргенского острога, к месту захоронения мучеников. Считалось, что обращенная к ним молитва помогает от разных бед, особенно способствует сбережению урожаев от засух и пожаров. Сложилась и местная молитва: «Святые мученики Иргенские Симеон, Киприан, Иосиф и Василий со дружиною, молите Бога о нас».
Мы не знаем, как в народной памяти возникли именно эти имена. Но в сохранившихся, далеко не полных списках участников забайкальского похода воеводы Пашкова можно отыскать, например, казаков Семёна Никифорова из Берёзовского острога и Иосифа Божина из Верхотурского острога (ныне города Берёзовский и Верхотурье в Свердловской области). Есть в тех списках и несколько Василиев – казачий десятник Василий Константинов из Томска и рядовые казаки Василий Иванов и Василий Фёдоров из Пелымского острога (ныне село в той же Свердловской области).
Как и все легендарные святые, иргенские мученики тоже являлись людям «в видениях». По забайкальским преданиям, души погибших воинов то виделись бурятским пастухам, пасшим свои стада в окрестностях разрушенного острога, то являлись к некоей купеческой жене, заболевшей в Благовещенске и выздоровевшей благодаря заступничеству и молитвам «мучеников-воинов с Иргени».
Официальная церковь долгое время не признавала самочинный культ. Но на исходе позапрошлого века произошло, выражаясь языком религии, «обретение мощей» иргенских мучеников. Старинная часовенка, располагавшаяся на месте одной из башен Иргенского острога, сгорела и при разборе пепелища «под спудом» нашли почерневшие от огня и времени колоды – два гроба, выдолбленные из цельных древесных стволов. В каждом из гробов-колод лежали кости не одного, а двоих покойников.
В XVII столетии, во время похода Афанасия Пашкова первым строителям и первым мученикам Забайкалья рубить лес было непросто, тем более окрестности Иргенского острога это не тайга, а почти степь. И с огромным трудом доставленные к острогу и выдолбленные в цельных стволах гробы становились последним пристанищем сразу нескольких умерших или погибших воинов.
На месте сгоревшей часовни построили новую церковь. В 1911 году священники Забайкальской епархии провели осмотр легендарных гробов, всё ещё сохранявшихся в её подвале. Газета «Забайкальские епархиальные ведомости» так писала о том событии: «Помолившись, благоговейно с зажженными церковными свечами, спустились в подпол названной церкви, где покоятся останки похороненных, по преданию, здесь замученных воинов, и стали разгребать землю…»
Осмотр показал, что «дерево колод весьма поддалось гниению» и рассыпается при любом прикосновении. «Положение гробов, покойников в них, а также и самих могил свидетельствует о том, что они не могли быть тронуты с места со времени самого их погребения…» – пришли к выводу священники. Когда всё же сняли полусгнившую, рассыпающуюся крышку одного из гробов, то обнаружили, что «на внутренней стороне, плотно лежавшей на костях, выдавились отпечатки лицевой стороны черепа…»
Вот так и легендарные иргенские мученики стали отпечатком в народной памяти первых, нелёгких шагов истории российского Забайкалья.
Глава 12. «Корейский нос» и «сверхъестественные ружья»
Русско-корейские отношения начались с обмена залпами на берегах Амура
Самая восточная сухопутная граница России – это граница с Кореей. Впервые русские и корейцы увидели друг друга ещё во времена монгольских завоеваний, но первое соприкосновение двух стран началось лишь три с половиной века назад. И началось драматически – корейские солдаты стали невольными участниками войны с русскими первопроходцами.
Расскажем о первых русско-корейских контактах и о том, как горстка «мушкетёров» из Страны утренней свежести сыграла важную роль в истории границ Дальнего Востока.
Мушкетёры корейского короля
В апреле 1654 года полторы сотни корейских солдат перешли пограничную реку Туманган – сегодня она разделяет Северную Корею и Китай, а тогда была границей владений корейского короля и маньчжурского императора. Корейский «ван», то есть король Хёджон отправил своих солдат на далёкий север не по своей воле – к тому времени его королевство уже полтора десятилетия было вассалом маньчжур, недавно воцарившихся в Пекине.
Перешедший пограничную реку небольшой отряд возглавлял крупный чин – «пёнма уху», военный заместитель губернатора провинции Хамгён, самой северо-восточной в Корее, именно она граничит сегодня с нашим Приморским краем. «Пёнма уху» по имени Пён Гып командовал отборным отрядом, включавшим сотню стрелков из фитильных ружей.
В ту эпоху именно корейские стрелки считались лучшими на Дальнем Востоке – они появились в конце XVI века, когда Корее удалось отразить натиск японских самураев, а совсем незадолго до описываемых событий, в 1637 году в битве у горы Квангёсан на подступах к Сеулу корейский солдат поразил из ружья маньчжурского главнокомандующего Янгули. Упорные маньчжуры всё же одолели корейцев, но стрелки из Страны утренней свежести с тех пор высоко ценились победителями. Маньчжурский император не раз приказывал корейскому королю в знак покорности присылать к нему своих солдат с ружьями, чтобы использовать их в боях с непокорными китайцами.
Но в этот раз корейскому «вану» пришлось отправлять лучших бойцов не на юг, где на берегах Янцзы всё ещё тлело сопротивление маньчжурскому натиску, а на север – к берегам Амура, где маньчжуры уже несколько лет сражались с каким-то новым, незнакомым противником. Даже сами новые властители Пекина еще толком не понимали, что за странные люди появились на отдалённом севере их владений – в первых донесениях своему императору они именовали пришельцев «неизвестным амурским племенем».
Хорошо вооружённые и боеспособные представители «неизвестного амурского племени» пугали не только победами над более многочисленными отрядами маньчжур, но и необычным обликом – таких «длинных» носов и светлых глаз на Дальнем Востоке не видели уже много столетий… Стрелки корейского короля шли на север, чтобы принять участие в чужой войне – войне маньчжурского императора с русскими первопроходцами.
Князь из Суздаля и братья из Кореи
Вообще-то предки корейцев и русских уже встречались в далёкую эпоху монгольских завоеваний. Об этом даже сохранилась документальная запись итальянского монаха Плано Карпини, побывавшего в столице наследников Чингисхана и описавшего восшествие на престол хана Гуюка в 1246 году. Среди иностранцев, присутствовавших на той церемонии, монах перечисляет «русского князя Ярослава из Суздаля и нескольких вождей солангов». Именно так – «солангами» – в эпоху Чингисхана монголы называли корейцев, обитателей «страны Солангэ». Западноевропейский монах лишь повторил этот монгольский термин.
«Русский князь Ярослав из Суздаля» хорошо известен в нашей истории – это отец знаменитого Александра Невского. Но из хроник средневековой Кореи нам известны и имена «вождей солангов», стоявших рядом с Ярославом на коронации монгольского хана – братья Ван Сун и Ван Чон, родственники корейского короля.
