Предназначение человека. От Книги Бытия до «Происхождения видов» - Сэмюэл Уилкинсон
Чтобы развить эту мысль, давайте представим: что, если бы хоть какие-то группы, готовые соперничать за драгоценную пищу, выбрали иную стратегию? Кажется, такое уже случалось в нашей эволюционной истории. По мере того как расцветала культура, а интеллект гоминид резко возрастал, группы, склонные к сотрудничеству, могли благоденствовать, в то время как группы, решившие соперничать друг с другом, оказывались в ситуации, выйти из которой можно либо победителем, либо проигравшим[279]. Группы, которые шли на сотрудничество во имя высшей цели, преуспевали гораздо чаще, чем те, что решали соперничать. Долгая история технологических достижений и культурного развития, которыми может похвалиться наш вид, свидетельствует о том, что в какой-то момент сотрудничество стало по меньшей мере настолько же влиятельным императивом, как война, а возможно, даже более могущественным[280].
Недавние исследования подтверждают представление о том, что высшая цель объединяет людей столь же эффективно, как межгрупповой конфликт[281]. Другими словами, мы склонны сотрудничать, когда перед нами стоит задача, выполнить которую можно только сообща. Группа людей в обществе охотников-собирателей будет заинтересована в том, чтобы вступить в союз с другой и вместе одолеть племя соперников в сражении. Впрочем, подобная мотивация проистекает из того факта, что ни один человек не может выиграть войну в одиночку. Вероятно, обусловленность цели конфликтом в данном случае не является обязательной. Не менее вероятно, что группа также может быть заинтересована в сотрудничестве, которое позволит ей возводить строения нового типа или изготавливать новые материалы. В таком случае ключевым моментом сотрудничества становится не конфликт с другой группой, а желание принять участие в такой деятельности, где общий вклад будет больше, чем чистая сумма индивидуальных усилий.
Возможно, определенная степень межгрупповых конфликтов, произошедших в нашем эволюционном прошлом, действительно способствовала сплоченности внутри групп охотников-собирателей. Впрочем, также вероятно, что движущей силой нашей способности к сотрудничеству было то, что, работая сообща, мы достигаем большего, чем в одиночку.
Так кто же здесь прав? Правда ли, что к развитию нашей способности сотрудничать привели межгрупповой конфликт, война и состязания с нулевой суммой? Или это высшая цель и общее стремление (независимо от того, называть их игрой с нулевой суммой или нет) позволили человеческому сотрудничеству настолько развиться? По всей видимости, оба утверждения справедливы. Как людям, нам свойственны предрассудки и ксенофобия, но мы также можем быть поразительно толерантны и вести себя мирно даже по отношению к незнакомцам. Обе способности встроены в нас эволюцией.
Награда за сотрудничество
Следует упомянуть еще один, последний аспект сотрудничества. По всей видимости, в какой-то момент нашего прошлого он оказался столь важным, что со временем стал благотворным сам по себе, даже в отсутствие высшей цели. Вернемся к работе Томаселло и Уоркенена, проводивших для демонстрации этого феномена социальные эксперименты с детьми. В одном из таких экспериментов взрослый незнакомец просил ребенка выполнить задание, предполагающее сотрудничество и требующее участия взрослого. Например, нужно было вытащить некий объект – допустим, кубик, – из цилиндра, прикрепленного к столу. Для этого взрослый должен был поднять цилиндр, чтобы ребенок мог вытащить кубик. Зачастую ребенок, только что забравший кубик из цилиндра, возвращал его обратно и жестом приглашал взрослого повторить, как будто говоря: «Давай еще раз!» Подобное поведение может говорить о том, что сотрудничество является более желанной наградой, чем достижение высшей цели[282]. На первый взгляд определение сотрудничества как самостоятельной цели может показаться странным, однако схожую картину мы наблюдаем и в случае альтруизма, который, как мы знаем из главы 4, оказывается благотворным сам по себе.
Такие открытия действительно интригуют. По всей видимости, в нашем прошлом сотрудничество стало настолько важным, что даже попытки прийти к нему приносили нам внутреннее удовлетворение. Следовательно, мы вправе ожидать, что принадлежность к какой-либо группе, нацеленной на сотрудничество, станет для нас такой же ценной наградой. Более того, желание быть сопричастным – это глубинная часть человеческой души.
В этом легко убедиться, если обратить внимание на то, что происходит, когда человека исключают из социальной группы. Большинству из нас знакома боль, следующая за таким отстранением. Что интересно, люди чувствуют эту боль, даже когда социальные отношения только установились и остаются поверхностными. В рамках онлайн-игры «Кибербол» (Cyberball) социальный психолог Киплинг Уильямс провел эксперимент, доказывающий, что даже в сети незнакомые люди способны вызывать друг у друга сильные эмоции. Изначально игроки должны были взаимодействовать в группах в режиме онлайн. Затем, по истечении нескольких минут совместной игры, одного человека исключали из группы. Уильямс установил, что исключенные игроки чувствовали гнев, печаль, уныние, беспомощность и в какой-то мере даже ощущали, что утратили смысл жизни[283].
Рассмотрим другие неприятные эмоции, сопутствующие нашим товарищеским отношениям. Стыд, смущение и вина, очень заметные у людей, но не столь очевидные у животных, позволяют нам демонстрировать личную приверженность группе, когда наше общественное положение находится под угрозой. В некоторой степени эти эмоции помогают улучшить социальные отношения, которые начали развиваться неблагополучно[284].
Многие ученые, в том числе Кристофер Бём и Ричард Рэнгем, утверждают, что наша моральная психология формировалась в то время, когда статус социального изгоя был чрезвычайно опасен и почти всегда приводил к смерти. Следовательно, можно говорить о том, что природа отвергала черты, которые вели к социальной девиации. Но не менее справедливо и то, что природа избирала признаки, улучшающие нашу социальность. А что, если человеческие отношения стали настолько необходимыми, что она избирала и само поведение, приводящее к длительным отношениям? Вероятно, это делалось с тем расчетом, что в какой-то момент альтруизм, сотрудничество, любовь, доброта и другие эмоции, направленные на благо общества, станут необычайно важными. По всей видимости, так и случилось. Мы уже видели на примере крушения «Графтона», как могут развиваться некоторые из этих черт, поскольку естественный отбор действовал на более высоком уровне, чем индивидуальный[285].
Независимо от того, как именно эволюция развила в нас способность к сотрудничеству, отношения (как и взаимодействие, необходимое для их поддержания), по-видимому, высоко ценились и вознаграждались в человеческом обществе. Эволюция распорядилась таким образом, что сегодня гармоничные и теплые отношения приносят радость почти всем людям. Как мы увидим в главе 9, ценность и теплота отношений – это сильнейший предиктор личного благополучия и счастья. Такая «психологическая архитектура» невероятно вдохновляет.
Глава 6
Страсть и любовь
Луговые полевки, морские коньки, бобры и белоголовые орланы, как правило, образуют пары на всю жизнь. Другие животные, такие как моржи и куры, склонны к промискуитету. Но что же люди? Моногамны мы по природе или распутны? Многие философы и психологи утверждают, что люди по сути своей сексуально распущенны, а традиционные моральные нормы, связанные с сексуальностью, только ограничивают нас и мешают наслаждаться удовольствием и свободой. Некоторые даже
