Предназначение человека. От Книги Бытия до «Происхождения видов» - Сэмюэл Уилкинсон
Томаселло работал над этой темой на протяжении десятилетий. Он провел десятки экспериментов, позволивших ему заключить, что наше стремление к сотрудничеству – это естественная предрасположенность[255]. Он приходит к этому выводу по нескольким главным причинам: 1) дети охотно идут на сотрудничество еще до того, как обретают способность говорить, и еще прежде, чем родители начнут учить их тому, как быть полезными; 2) так ведут себя дети в самых разных культурах; 3) дети делают это, не ожидая награды или похвалы от отца или матери; 4) рудиментарные формы подобного поведения также характерны для шимпанзе, наших ближайших эволюционных родственников[256].
Врожденное стремление человека к сотрудничеству, проявляемое еще в младенчестве, нельзя объяснить лишь взаимным альтруизмом (иными словами, сделать это, отталкиваясь от сценария повторяющейся «Дилеммы заключенного», в рамках которого, по условиям эксперимента, можно было СОТРУДНИЧАТЬ или ПРЕДАТЬ). Но откуда же оно появилось? Почему мы так хорошо сотрудничаем, даже обладая склонностью к предумышленной агрессии?
Групповая динамика
Некоторые ученые утверждают, что эти противостоящие друг другу склонности на самом деле связаны и развивались совместно. Это подтверждают результаты наблюдений за современными сообществами охотников-собирателей, которые, как говорят антропологи, в плане поведения и групповой динамики похожи на наших предков.
В 1961 году антрополог Карл Хайдер провел какое-то время среди народа дани в удивительной местности Новой Гвинеи – Великой долине. В своей книге «Мирные войны» (Peace-full Warriors) он описал дани как добрых и спокойных людей, разозлить которых очень не просто. Их сообщества зависели от поддержки друг друга, и, пока у них не возникало конфликтов с другими племенами, они жили тихо и мирно. Но как только между племенами разгорался конфликт, дани становились невероятно воинственны и агрессивны[257]. Вот что писал Ричард Рэнгем, подводя итог наблюдениям Хайдера: «Среди дани мы наблюдаем высочайший процент убийств, когда-либо зафиксированный в истории… Если бы весь остальной мир вел себя так же, тогда отвратительная и шокирующая цифра в 100 миллионов смертей – именно столько погибло в войнах за весь XX век – возросла бы до непредставимой величины в два миллиарда»[258].
В антропологических записях можно найти множество схожих примеров. На острове Борнео, среди даяков, мужчина, прежде чем ему позволят жениться, непременно должен убить врага, притом что убить кого-то из своего племени – ужасное преступление[259]. Сходным образом даяки поощряют убийство представителей других племен, но не допускают подобного среди членов своего племени. Вот что писал в начале XX века один антрополог: «Убийство врага во время открытой войны считалось добродетельным поступком. В то же время учение, выраженное в одном древнем законе, гласило, что убийство соплеменника и убийство чужака – это преступления совершенно разного порядка»[260]. В северо-восточной Индии проживает народ ангами. Известно, что обычно они ведут себя мирно и не обманывают друг друга, однако по отношению к чужакам они демонстрируют «такую кровожадность, вероломство и мстительность, какие почти невозможно представить»[261]. Примерно та же закономерность – мир внутри группы в противоположность межгрупповой вражде – была отмечена в сообществах североамериканских индейцев времен колонизации Северной и Южной Америк европейцами.
Во всех упомянутых случаях общий принцип кажется очевидным: в малых сообществах охотников-собирателей люди проявляют доброту по отношению к своим и сурово относятся к чужакам[262]. Подобное поведение по отношению к своим и чужим психологи называют внутригрупповым фаворитизмом и внешнегрупповой дискриминацией. Подобная предвзятость лежит в основе межплеменной вражды и ксенофобии, свидетелями которых мы становимся в более крупных сообществах по всему миру. Мы добры к тем, кого считаем частью нашей группы, но неприветливы (или даже враждебны) к тем, кто к ней не относится.
Но кто составляет группу? Люди одного цвета кожи? Одной политической принадлежности? История и опыт позволяют предположить, что эти различия, как ни печально, действительно способны создать условия для решительного благоволения к своей группе и враждебности к чужим. Многочисленные эксперименты, проводимые психологами в течение долгих лет, показали, что существуют методы и средства, заставляющие людей отождествлять себя с группой даже на основании мельчайших различий[263]. В одном социальном эксперименте исследователь, одетый как бегун, притворялся, что подвернул лодыжку, и падал на глазах у футбольных фанатов, идущих на матч любимой команды. Помогали ли ему проходящие мимо фанаты? Исследователь был одет в майку одной из команд, и поведение фанатов зависело от того, поддерживали ли они эту команду[264]. Даже маленькие дети, несмотря на их врожденную склонность к сотрудничеству и поддержке, отдавали предпочтение тем, кого видели в майках того же цвета, что и у них[265].
Тот факт, что люди, по-видимому, имеют врожденную предрасположенность отождествлять себя с теми, кто входит в их социальную группу, и проявлять доброту по отношению к ним, объясняет, почему некоторые ученые считают, что сотрудничество и агрессия эволюционировали совместно. Классический социальный опыт, известный как эксперимент в национальном парке Робберс-Кейв, очень наглядно показывает, как это может происходить[266].
В 1954 году психолог Музафер Шериф и его коллеги пригласили группу из 22 двенадцатилетних мальчиков в летний лагерь, расположенный в национальном парке Робберс-Кейв, в горах юго-восточной Оклахомы. В лагере было все, что могло понадобиться для отдыха юных мальчишек. Те никогда прежде не встречались друг с другом, но росли в схожей обстановке. Они были хорошо воспитаны, прилежно учились и росли в стабильных семьях с отцом и матерью.
Когда мальчики приехали, исследователи, выступающие в роли персонала, случайным образом разделили их на две группы по одиннадцать человек. В первую неделю обе группы жили в достаточном отдалении друг от друга, поэтому прямого межгруппового взаимодействия не возникало (более того, в первое время обе группы были уверены, что в лагере всего одиннадцать человек). В течение первой недели исследователи наблюдали, как быстро мальчики, незнакомые друг с другом, смогут сформировать свою групповую идентичность. Им разрешили свободно общаться и дружить, вместе плавая, катаясь на лодках и готовя еду. Они ходили на занятия и участвовали в решении различных задач, каждая из которых требовала сотрудничества и совместного планирования (например, донести до реки лодку). По истечении недели каждая группа сформировала свою четкую идентичность. Появились лидеры, были установлены социальные нормы и санкции, накладываемые за девиантное поведение. Мальчики дали своим группам названия – «Орлы» и «Гремучие змеи» – и даже написали их на майках и флагах, пользуясь трафаретами.
На вторую неделю эксперимента Шериф и его команда устроили состязание между группами, чтобы понаблюдать, как в моменте будет меняться социальная динамика внутри каждой из них. Каждый этап состязания был тщательно продуман и неизменно представлял собой игру с нулевой суммой: в ней всегда были победитель и проигравший, что побуждало участников к максимальной межгрупповой конкуренции (перетягивание каната, тач-регби и так далее). Чтобы поднять ставки, дирекция лагеря объявила, что победители соревнований получат призы (карманные ножи, медали и другие памятные подарки).
Как и ожидалось, вскоре группы начали негативно относиться друг к другу. Имела место даже физическая агрессия, из-за чего экспериментаторам приходилось прерывать состязание. «Орлы» сожгли флаг «Гремучих змей». Те нанесли ответный удар и, дождавшись глубокой ночи, ограбили домик «Орлов». На следующее утро «Орлы» раскидали по территории «Змей» грязь и вещи соперников. По мере того
