Санька-умник - Сергей Анатольевич Куковякин
«Политические», даже на лечении, держались обособленно. А в лагере, чтобы сохранить себя, по возможности поддерживали друг друга, старались втиснуть своих в число «придурков», чтобы облегчить их участь.
О текущем периоде истории страны я дома читал, а сейчас познавал его вживую. Всё как-то было… неоднозначно.
Не все «политические» были невиновны. Были среди них явные враги советской власти и народа, им импонировало состояние превосходства над простыми людьми, над рабочими и крестьянами, которых они презрительно считали чернью, людьми второго сорта, быдлом, а себя видели, как людей «белой кости» с «голубой кровью». К такой категории «политических» относились бывшие белые офицеры, представители дворянских семей, кулаков. Нет, я никого не хочу мазать черной краской, но среди пациентов терапевтического отделения они были.
Как говорили дома, белыми и пушистыми они не являлись. Поэтому, каждое разоблачение террористов и их пособников, основная масса людей, живших сейчас в СССР, воспринимала положительно.
Что в штрафной колонне, что в терапевтическом отделении, я всё время был на виду. Всегда на чьих-то глазах. Поэтому, подготовить ещё один блок информации о камуфляже Шванвичу у меня не получалось. Да и как бы я его профессору переправил? Вся корреспонденция, что выходила из лагеря и населенных пунктов рядом с ним, подвергалась цензуре, а в том же Котласе, или где-то ещё, за всё время пребывания в Севдвинлаге я ни разу не был. Словно «срок тянул» за проволокой, а не вольнонаемным здесь работал.
Я пытался восстановить пробелы в памяти, которые возникли у меня при переносе сюда, но это сопровождалось сильной головной болью и на много меня не хватало. Однако, со временем мои потуги начали приносить результат — то тут кусочек знаний всплывал откуда-то, то здесь частичка памяти приходила в исходное состояние.
Ничего, Шванвичу я отправил много, пусть пока с этим разбирается…
Глава 32
Глава 32 Как меня подставили
Это Санька-умник ещё призывного возраста не достиг, а я-то…
Вроде, и здравый смысл и жизненная опытность имеется!
Оценочное мышление мне не присуще, умею логически мыслить. Причем, лучше, чем многие.
На основе одного факта обобщений не делаю. Если, скажем, обматерила тебя уборщица в гипермаркете за то, что ходишь тут, а она только что пол помыла, это совсем не значит, что так к тебе все уборщицы на планете относятся.
Однако, как супруга моя говорила, в иных вопросах я хуже маленького…
Ведь, учит меня жизнь, учит, а всё без толку…
Почему?
Хорошим людям свойственно думать, что все вокруг такие же хорошие, а плохие считают, что окружают их темные души. Это, опять же цитата из высказываний моей Клары Александровны.
Ну, взъелся на меня прокурор лагеря, и что? Всех прокуроров гадами считать? Это будет неправильно. Надо только в отношении конкретного человека ушки на макушке держать.
Почти сразу после возвращения из штрафной колонны он меня чуть под монастырь и не подвел.
Кто? Да, Тесля. Кто же ещё…
Один из пациентов нашего отделения замостырил себе флегмону. Делается это просто — ниткой между зубов поводят, а потом её в небольшой надрез на коже и заталкивают. Через несколько дней — получай готовенькое гнойное воспаление.
Тесля меня и обвинил, что это я мостырку заключенному помог сделать.
Зачем мне это? Какая такая мне радость от зековской мостырки?
Суд ведь даже был, который меня полностью оправдал, а членовредитель себе ещё десяточку к имеющемуся сроку намотал.
Мне бы после этого ходить и оглядываться, ан нет…
Сейчас я — ординатор терапевтического отделения. Фельдшер на врачебной должности со всеми вытекающими. С недавнего времени даже в Котлас в свой законный выходной я могу выбраться. Раньше почему-то такого права я не имел, а теперь — пожалуйста.
Логического объяснения этому нет, до сего момента я тоже вольнонаемным был, таким же, как и сейчас. Может быть, это только одного меня никуда не пускали? Всех пускали, а меня — нет. Ну, да ладно…
Знал же я, что нас, вольнонаемных, постоянно проверяют, провоцируют, подозревают в чем только можно…
Однажды, в отделении я случайно проговорился, что скоро еду в Котлас на выходной. Один из пациентов тут же слезно попросил меня зайти по определенному адресу в городе, где, якобы, проживает его жена и передать от него ей весточку. Я согласился.
Когда я пришел по указанному адресу, оказалось, что тут живет прокурор Тесля, а «женой» подставившего меня пациента была прислуга прокурора из числа заключенных.
Тесля был дома, день-то выходной… Он сразу заинтересовался, почему я здесь, какого лешего мне тут надо? Однако, отпустил меня. Только со значением поулыбался — попался де, голубчик, прижучу я тебя.
Через полторы недели на имя начальника лазарета пришла телефонограмма о том, что мне следует явиться к прокурору лагеря. Получив это сообщение, я сильно загрустил, потому что вызов к прокурору ничем хорошим закончиться не мог.
Состояние мое было на грани полного отчаяния, но как раз в этот момент поблизости оказался комендант лазарета. Он был из заключенных, но жил в лагере так, как не каждый на воле.
Он спросил о сути дела, по поводу которого меня взывают к прокурору. Я кратко рассказал, о чем идет речь, а комендант взял газету и написал следующее: «Гражданин Тесля, к тебе идет Котов Саша, он очень дрефит, ты с ним полегче». Под написанным ещё и расписался, а затем оторвал кусок от газеты и отдал мне.
Я положил эту бумажку в карман, совсем не надеясь, что она сыграет в моей жизни какую-то роль, тем более, что она написана заключенным.
На следующий день я прибыл к прокурору. Во время разговора он кричал на меня, грозил сразу же арестовать за связь с заключенными, обвинял меня в заговоре против него, но не бил. Потом куда-то звонил, мне показалось, что он вызывает охрану для конвоирования меня под арест.
Мне стало совсем не по себе, так как дело принимало очень скверный оборот. Тут его кто-то вызвал и я остался в прокурорском кабинете один.
Вдруг я вспомнил, что у меня в кармане лежит записка от коменданта. Мелькнула ещё мысль, что она же от заключенного, может это очередная провокация и тогда мне уже точно несдобровать. Но, я решил — будь что будет, и положил записку на стол, где сидел прокурор.
Скоро Тесля вернулся, увидел мою записку, прочитал,
