Дмитрий Старков - Отдаленное настоящее, Или же FUTURE РERFECT
39.
Димычу, оставшемуся на кухне, несмотря на высказанное намерение поразмыслить, оказалось не до размышлений. Известного рода звуки из комнаты давали понять, что все - в порядке, помирились-таки, но вместе с тем и будили определенного же рода желания. Столь же интенсивные, сколь и неуместные, мать иху - конем...
Что бы там ни полагал Петяша в простоте своей (или, может, деликатности, которая, случается, выходит куда как хуже простоты), Димыч вовсе не был обделен природою влечением к женщинам и не страдал излишней застенчивостью на предмет появления со своими подругами в обществе. Просто-напросто - с женщинами ему, несмотря на все его внешние и внутренние достоинства, не везло. Катастрофически не везло. Поначалу, лет эдак в четырнадцать-пятнадцать, когда интерес к противоположному полу только-только просыпался, понравившиеся ему ровесницы, понятно дело, неизменно предпочитали кого-нибудь постарше и поопытнее. Закономерности и естественности такого оборота Димыч, несмотря на то, что парнишкой рос неглупым, вовремя понять не сумел. Вместо этого он заподозрил в себе какой-то фатальный недостаток, незаметный для него самого, зато с первого же взгляда бросающийся в глаза окружающим. А подобные умонастроения, надо заметить, ни хрена не способствуют развитию уверенности в себе. Говорят, порой и на психике очень погано сказываются. Если прибавить сюда еще повальный ленинбургский жилищный кризис, картина выходит уж совершенно мрачной. Это ж - подумать только, какими мучениями сопровождается вступление в половую жизнь для большинства ленинбургских подростков! Лестницы, подвалы и чердаки, надо сказать, до обидного мало приспособлены для романтических свиданий. Явный недосмотр со стороны родителей, школы и городской администрации! Короче говоря, до самых аж двадцати шести лет Димычу лишь раз доводилось спать с женщиной - если только какой-нибудь час, проведенный со случайной, из какой-то прихоти соблазнившей его тридцатилетней особой позволительно обозначить словом "спать". Дело, вдобавок, было на природе (то бишь, в кустах возле безлюдного по вечернему времени санаторского пляжа), а посему не стоит и заикаться о том, что впечатления после этого опыта остались самые мерзопакостные. И дама попалась не первой - даже не второй! - свежести, не шибко умелая и не отличавшаяся чистоплотностью, и комары всю жопу съели чуть не до костей... Но влечение, невзирая на памятное по сию пору отвращение к способу его реализации, никуда не исчезло. Вот сейчас как раз снова напомнило о себе - нечего сказать, вовремя!
С прерывистым вздохом Димыч привычно потянулся к "молнии" на штанах. С тринадцати лет он регулярно проделывал это и всякий раз, после кратковременного облегчения, бывал мерзок самому себе. И, надо признаться, подолгу.
Наверное, Петяша с Елкой успели здорово соскучиться друг по другу: силы их иссякли гораздо быстрей, чем обычно. Мир вновь постепенно, точно некий театральный электрик-осветитель не спеша передвинул ползунок реостата и дал на сцену полный свет, обрел привычные очертания. Так же постепенно унялась и дрожь, сотрясавшая Елкино тело. Полежав сколько-то времени неподвижно, Петяша перекатился набок. Елка тут же пристроила голову к нему на плечо. - Ты совершенно не способен понять, что чувствует женщина, - негромко, с легкой хрипотцою в голосе заговорила Елка, словно продолжая прерванную на середине беседу. - Ты вообще не можешь себе представить, что тебя искренне - а не из какой-то немотивированной злонамеренности - считают неправым в чем бы то ни было. Ты живешь одним-единственным днем - то есть, сроком, оставшимся до намеченной - и даже не тобой намеченной! где-то впереди, неподалеку, точки. Наподобие срока получения каких-то очередных денег. И даже не думаешь о том, что кто-то может ощущать время иначе. Ты всегда делаешь то, что твоя левая пятка пожелает, а окружающим предоставляешь выбор: либо смириться с этим либо проваливать на фиг. Тебе плевать, что я почувствовала, увидев тебя с этой малолетней дурочкой. Одни взгляды ваши чего стоили... Сначала, когда я ушла, мне не хотелось тебя больше видеть. Никогда. И сразу же, стоило закрыть за собой дверь, что-то такое важное исчезло... Пропала уверенность в себе, понимаешь? А еще дня через два я поняла, что все равно вернусь к тебе, каков бы ты ни был и что бы для этого ни пришлось вынести. Потому, что без тебя - хуже. Я знаю, что ты после этого наверняка уже не будешь относиться ко мне, как раньше. Может, и вообще перестанешь уважать. И все равно... На глазах ее выступили слезы. Резко отвернувшись, Елка уткнулась лицом в подушку. Петяша перевернулся на живот и ласково положил руку ей на голову. Тогда она, извернувшись под его ладонью, порывисто обняла его и долго, крепко поцеловала. - Ладно уж, - сказал Петяша после того, как губы их разомкнулись. Чего уж теперь-то отношения выяснять... Идем, ежели не лень одеваться, кофе сварим да покурим. А то - Димыч там один... Как; не лень? - Нет. - Елка села на тахте и потянулась за брошенными на пол одежками. - Ну вот; разорвал все, что мог... - Ерунда. Завтра хоть пятьдесят новых блузок тебе купим, - пообещал Петяша. - А что трусиков нет - под юбкой все равно не видать. - Если там хоть от юбки что-нибудь осталось... В чем я по магазинам пойду? И - на какие деньги? Разговор грозил приобрести давно знакомое угрожающее финансовое направление. В голосе Елки уже звучали характерные раздраженные нотки. Ну вот, не успели помириться... Чего это она? - А-а! Ты ж не знаешь... У меня все четыре романа купили. И аванс дали. Там - много. Петяше показалось, что при этих словах во взгляде Елки на миг появилось нечто новое - незнакомое и даже пугающее, но, что бы ни означало сие выражение, оно тут же сменилось вроде бы искренним удивлением и радостью. - Да-а?! Шутишь! С этими словами Елка снова обняла и поцеловала его. - Я знала. Знала, что так и будет, - уже серьезно, однако радостно заговорила она. - Все это, конечно, необычно, н-но... Зачем и писать то, что уже написано до тебя, верно? Здорово, что хоть кто-то из издателей оценил... Слегка обиженный - что ж, его и оценить-то уже нельзя никому? - Петяша изложил Елке историю, начавшуюся с неожиданного телефонного звонка. По ходу действия взгляд Елки делался все более и более удивленным - так, что к концу рассказа удивление переполнило все ее существо. - То есть, ты... Даже не носил им?.. Сами нашли и позвонили?! С запоздалыми испугом и вместе облегчением Петяша отметил, что этот факт заставил Елку напрочь забыть о том, что до получения аванса у него никак не могло иметься денег на восстановление работоспособности телефона. Ну и ладно. Пусть... - Идем кофе пить, - напомнил он. - Да оставь ты свои тряпки; накинь вон - халат. Легко соскочив с тахты, Елка прошлась по комнате, взяла со спинки стула Петяшин махровый халат и уже было совсем собралась надеть его, но внезапно замерла. - Она у тебя тоже в этом халате ходила? - неприятным, напряженным голосом спросила она. Оп-пять - двадцать пять! - Да, ходила! Что теперь - в химчистку нести?! - рявкнул Петяша, охваченный вдруг непонятной яростью, которой тут же сам и устыдился. Одевайся, - уже мягче добавил он. - Идем. К удивлению его, Елка без звука надела халат, запахнулась, завязала пояс, которого - Петяша помнил - хватало как раз на два с половиной оборота вокруг ее талии... А сколько у Кати выходило? При этой мысли Петяшу вдруг - точно поленом по голове шарахнуло: ведь Катя завтра с утра вернется! И - что тогда? Ведь Димыч говорил... Дальше мысль вышла неизмеримо страшнее: А - что, если НЕ ВЕРНЕТСЯ?
Услыхав донесшиеся из комнаты после некоторого затишья шаги и шуршание одежды, Димыч поспешно привел себя в порядок и поглубже упрятал в карман изгвазданный носовой платок. Раньше он, непонятно отчего, принимал интерес, питаемый женщинами к Петяшиной особе, как должное. Теперь интерес этот почему-то раздражал. Вот та же Елка! Насколько помнилось ему, всегда она относилась к безденежному, безработному - бесперспективному вообще - Петяше как-то покровительственно. По-матерински, что ли. Кто б мог вообразить, что она, однажды уйдя и хлопнув дверью, возьмет да вернется, будто побитая собака к хозяину! Взгляд ее, как вошла... это надо было видеть! Впрочем, раздражало не только это. Раздражало вошедшее в привычку отвращение к самому себе (Петяша-то, небось, делает, что хочет и прекрасно с самим собой уживается, без всяких рефлексий!), и пуще того неразъясненность сверхъестественных событий последних дней. Относительно последнего пункта Димыч понял пока только одно: событийно-временные неувязки совсем сбили его с толку. А этот хрен, вместо того, чтоб помочь разобраться, с бабами трахается! Инстинкт самосохранения, видите ли... Воля к жизни... Инстинкт размножения, черт побери! Скрипнула кухонная дверь. - Ты как тут? - спросил вошедший Петяша. - Кофе, случаем, не сварил? Вопрос этот, в другое время, опять-таки, воспринятый бы, как должное, в связи с содержанием изложенных выше размышлений дико разозлил Димыча. - Нет, - почти грубо ответил он. - Чего это ты? Взгляд Петяши сделался озадаченным и даже, как будто, чуточку виноватым. Это помогло Димычу взять себя в руки. - Н-нет, ничего, - проговорил он, отводя взгляд. - Если вы сюда перебираетесь, я пока позвоню кой-кому из комнаты, ладно? Это удивило Петяшу еще больше. - Куда звонить-то; ночь глубокая на дворе! - Ничего, - понемногу успокаиваясь заверил Димыч. - Туда - хоть под утро можно.
