Эйнемида I. Семена раздора. - Антон Чигинёв
Малый зал для приёмов полнился людьми. Вдоль стен выстроились военачальники, вельможи, весь городской совет Нинурты и царские любимцы, выделяющиеся роскошью и пестротой одежд. На резном палисандровом троне восседал сам царь Нахарабалазар – хорошо сложенный мужчина с гордым лицом смугло-золотистого оттенка, какой мидоняне почитали наиболее красивым и благородным. Одежда царя отличалась вычурным изяществом, чёрные волосы и борода были завиты, уложены в сложную эйнемскую причёску и умащены благовониями, на голове сверкала лёгкая золотая диадема с россыпью кроваво-красных рубинов.
Справа от царя, в кресле из слоновой кости, восседала по-эйнемски одетая женщина с неплотной вуалью на горделиво вскинутой голове. Артимия – царица-мать, в прошлом знаменитая гетера из Иола, а впоследствии жена царя Нахарахаддона. Некогда её красоту воспевали лучшие поэты, первейшие из мужей Эйнемиды добивались её благосклонности, а правитель Мидонии совершил ради неё больше глупостей, чем за всё время царствования. Чтобы заполучить свою красавицу, он едва не объявил войну Иолу, но, к счастью для иолян, Артимия согласилась принадлежать царю царей при условии, что войдёт в его дом одной из полноправных жён, что и было исполнено – к ярости мидонийских вельмож, чьих дочерей приравняли к чужеземной блуднице. Так Артимия из Иола вошла в легенды как женщина, чья красота едва не развязала войну, и как гетера, ставшая царицей. Её историю представляли на театральных орхестрах, а современники дали ей прозвище Исмена, в честь легендарной красавицы, из-за которой сыновья царя Мелея затеяли братоубийственную рознь.
За спиной царицы-матери расположились два могучих мужа, одновременно похожие и непохожие друг на друга: светлокожий и светловолосый эйнем и смуглый одноглазый мидонянин с уродливым шрамом на лице. Каллифонт, сын Алкмета ‒ некогда главарь наёмного отряда, ныне же верховный военачальник, и Эшбааль хаз-Гуруш ‒ начальник пешей стражи, вдохновитель заговора, усадившего Нахарабалазара на трон. Шрам на лице Эшбааля оставил топор неистового царя Ушшурбалиссара, в ночь, когда младший из сыновей Нахарахаддона Мудрого пришёл к власти.
– Повелитель шести частей света, явился тот, кто ослушался тебя и поднял руку на твоих слуг.
Неприятный скрежещущий голос прозвучал негромко, но шум в зале тут же стих и все обернулись на вошедших. Толпа раздалась, словно стая мелких рыбёшек перед хищным тунцом, и вперёд вышел коренастый мужчина в тёмных одеждах, резко отличавшихся от пёстрых нарядов придворных. Неровный череп, слегка покрытый тёмным пушком, чёрная с проседью густая щетина, крючковатый нос и заострённые уши придавали его облику нечто обезьянье. При взгляде на Энекла с Диоклетом, его маленькие глубоко посаженные глазки полыхнули такой злобой, что, несмотря на жару, захотелось зябко поёжиться. Этот взгляд наводил на мысли о могильном холоде тюремных подвалов.
– Вот как! – царь резким взмахом руки отпустил чиновника, и тот скрылся в толпе придворных. – Подойдите и отвечайте. Как вы посмели помешать моему приговору?
Энекл и Диоклет поклонились, как это было принято у эйнемских командиров: достаточно низко, но с достоинством и без архенского раболепия. Энекл кинул быстрый взгляд в сторону Каллифонта, удостоившись ободряющего кивка. Он понял, что их дело уже представлено царю и отнюдь не в самом выгодном свете.
– Великий царь, да продлится твоё царствование долгие годы, – подчёркнуто спокойно ответил Диоклет, – Я не могу поверить, что кто-то осмелился лгать тебе, но, боюсь, это случилось. Правосудие исполнено, осуждённый тобою на смерть мёртв, и мы сделали для этого всё возможное. Посмотри на наши одежды: на них грязь и кровь. Их вид говорит о нашем усердии лучше любых слов.
– Как смеешь ты лгать, чужеземец! – голос похожего на обезьяну придворного дрожал от злости. –Ты самовольно облегчил участь изменника, ты поднял меч на слугу царя! За такое преступление с тебя сдерут кожу и прибьют её к стене!
– Кто из нас дерзок, высокородный Саррун? – Диоклет был спокоен, точно речь шла о погоде за окном, – Я, ответив на вопрос повелителя или ты, посмев говорить вместо царя царей?
Лицо Сарруна исказила гримаса ярости. Он было открыл рот, но сдержался – брань в присутствии царя была бы уж подлинным святотатством. Саррун смолчал, но тяжёлый взгляд, брошенный на Диоклета, стоил любых слов. Высокородный Саррун из рода Болг, первый смотритель царских тюрем и узилищ, не прощал оскорблений, а слава о нём ходила такая, что многие скорее предпочли бы иметь врагом самого царя, нежели его слугу.
– Саррун почему ты говоришь за меня? – покосился на вельможу царь. От выражения саррунова лица, немного неуютно стало, кажется, даже повелителю шести частей света.
– Царь царей, мне нет прощения, – Саррун низко склонился. – Я достоин наказания, но верному слуге не сдержать гнев, когда законы государства в пренебрежении и воля повелителя шести частей света не исполнены.
– И это говорит тот, кто сам пренебрёг волей повелителя, чтобы потешить свою злобу, – закутанная в вуаль голова Артимии повернулась в сторону Сарруна. Грудной, низкий, с лёгкой хрипотцой, голос не отличался ни красотой, ни мелодичностью, но от него перехватывало дыхание у всех без исключения мужчин. Танец голоса ‒ почти неизвестное вне Эйнемиды искусство, в той или иной степени знакомое всем посвящённым Аэлин. Царица-мать – бывшая гетера священного братства богини – владела им в совершенстве.
– Мать царственного сына, Саррун из рода Болг никогда не пренебрегал волей повелителя шести частей света, – видимая учтивость стоила Сарруну немалых усилий. Их с Артимией взаимная неприязнь началась очень много лет назад. Поговаривали, что дело здесь в некоей тайной истории, но говорили очень тихо. Распускать слухи о матери царя и первом смотрителе царских тюрем и узилищ – не самый приятный способ свести счёты с жизнью.
– Ты хочешь сказать, что я лгу, Саррун?
– Я не могу себе это даже представить. Царица Артимия никогда не лжёт, это известно каждому… Если я ошибся, прошу, скажи мне в чём.
– А ты и впрямь не понимаешь? Я считала тебя умным человеком. Может моему сыну следует поискать кого-то более толкового на твоё место?
– Если пожелает царь царей, я сам с радостью оставлю свою должность… – начал было Саррун, но тут терпение царя иссякло. Громко хлопнув в ладоши, он сердито воскликнул:
– Довольно! Только я здесь решаю, кому какое место занимать! Каждый будет делать,
