Приключения Турткоза - Суннатулла Анарбаев
Но ата потерял сознание ещё в воде. И когда открыл глаза, всё ещё был наполовину в воде. И она шевелила его беспомощно раскиданные ноги. У изголовья Сулеймана-бобо сидел Корноухий. С его шеи свисал обрывок верёвки. Без камня. «Как же он спасся?» — мелькнуло в голове старика, хотя он уже всем своим существом понял, что произошло. Ата поспешно закрыл глаза, тихо застонал: он не мог смотреть на собаку, которую хотел утопить. Жгучий стыд захлестнул его горячей волной…
Корноухий встряхнулся, осыпав хозяина ледяными брызгами, потом осторожно лизнул его щёку. Бобо открыл глаза. И не поверил себе: Корноухий смеялся. Смеялся от радости. От радости, что беда миновала и друг его жив, что он, старый пёс, помог ему спастись. Разве не порадуешься такому счастью?
Сулейман-ата отвернулся. Ему было не до смеха. Он плакал…
* * *
Под чинарой на какое-то время наступила тишина.
— Может, нарезать дыню или арбуз, а, гость? — проговорил вдруг Сулейман-бобо.
Тахир, погружённый в свои мысли, молча покачал головой. Он забыл, что уже ночь и дед не может видеть его жеста. Но бобо и без слов понял его состояние.
— Вот так-то, сынок, проучил меня Корноухий. Я хотел сделать ему зло, а он сделал мне добро. Никогда не забуду этой науки. Потом-то мы ухаживали за ним, как за родным ребёнком. Сами не ели, не пили, а его голодным не оставляли. И всё равно порой мне было стыдно взглянуть ему в глаза. Эх, да что тут говорить!.. Стоит раз сделать глупость, потом, глядишь, всю жизнь придётся краснеть… Ну, пора и спать, время уже позднее, — сказал Сулейман-бобо и встал с места.
…Разбудила Тахира перепёлка. Открыв глаза, он увидел висящую над самой головой клетку с тыквенным донышком. В ней-то и прыгала солидная, неторопливая перепёлка, выводя свои рулады. Сердце Тахира захлестнула невыразимая радость. Он одним прыжком выскочил из постели, натянул брюки, сунул ноги в сандалии, обошёл двор, надеясь отыскать деда. Старика нигде не было, но Тахир с удивлением обнаружил, что везде — и на деревьях, и на балках навеса перед домом, и по краям шалаша, стоявшего посреди бахчи, — висели клетки с перепёлками. И все они, словно соревнуясь, отщёлкивали: «Ва-вак, ва-вак, пит-палак, пит-палак!» На разные голоса приветствовали нарождающийся день.
«Куда девался в такую рань дедушка? — недоумевал Тахир. — Удивительный он человек».
Тахир всмотрелся в возвышающуюся вдали плотину. Не видать деда.
Тогда парень решил сходить к реке, искупаться. «Может, там где-нибудь и встречу его».
Миновав большой сад, Тахир выбрался на лужайку. Далеко впереди расстилались тугаи. На краю их, в густой, высокой траве стоял бобо. Вот он низко пригнулся, отвёл назад руку, взмахнул. Веером полетела прозрачная шёлковая сетка, накрыла куст джиды. «Это он наверняка ловит перепёлок», — догадался Тахир. И он побежал к тугаям, навстречу этому милому, доброму старому человеку.
Юноша бежал легко, быстро, рассекая грудью высокую, мокрую от росы траву, вдыхая чистый утренний воздух, и ему хотелось закричать во весь голос: «Ого-го-го, люди-и! Вы знаете, как это радостно — жить!»
СОБЕСЕДНИКИ
I. БЕГСТВО ХОДЖАМКУЛБИЯ ЗА СЫРДАРЬЮ
Шер ещё не учится и в садик не ходит. Сидит дома. С дедушкой. А папа и мама работают, иногда возвращаются очень поздно, а иногда и в командировки уезжают. Но Шер не скучает. Он всегда находит, чем себя занять — у него много всяких игрушек. Но больше всего Шер любит гулять с дедушкой. Правда, от дома до большой магистрали, куда они обычно ходят, каких-нибудь двести метров, но Шер с дедушкой к этой прогулке готовятся по-настоящему. Дед заранее приготавливает свой раскладной стульчик и подушечку, которую он всегда и везде подкладывает под себя, набивает насваем[11] тыквенную табакерку. Шер тоже готовится основательно: наполняет карманы урюком, конфетами, орехами, даже яблок — одно-другое — возьмёт. Берёт он с собой на всякий случай и игрушку: красную пожарную машину или зелёный танк, из ствола пушки которого вылетают всамделишные искры. Закончив сборы, дедушка и внук запирают калитку, проходят коротеньким тупичком и попадают в переулок. Через десяток метров сворачивают налево, и вот он перед ними — проспект Навои. «Смотри-ка, рядком идут, рядком, как по линеечке!» — удивляется дедушка каждый раз, глядя на мчащиеся по проспекту машины: три ряда в одну сторону, три — в другую.
— Трёхрядное движение, — солидно поясняет Шер.
Вот они, держась за руки, доходят до цели своего путешествия — небольшого пятачка на тротуаре, окружённого аккуратно подстриженными кустами. Здесь дедушка раскладывает свой стул, кладёт на него подушку, садится, опираясь обеими руками на палку. Шер пристраивается рядом.
— Вон, вон «Волга», «ГАЗ-24»! Видите, чёрная такая и длинная! — кричит Шер. Пока дед подносит руку ко лбу козырьком, автомобиль исчезает из виду.
— Бай-бай-бай! — качает головой дедушка. — Мчатся прямо как гираты![12]
Шер не знает, что это такое — «гират». Зато среди тысяч машин он запросто может различить «Волгу», «Чайку», «Жигули», «Москвича», «Запорожца». А дед их путает. Он очень долго жил в кишлаке, а там раньше машин было мало. Дедушка так долго жил в кишлаке, пока совсем не состарился. Потом у него умерла жена, которая приходилась Ше́ру бабушкой, и дед переехал в город к сыну. Сын дедушки — это папа Шера. Вот так.
Когда дед только приехал к ним, они почти каждый день выходили смотреть машины. Потом дедушка заболел. И теперь он и ночью и днём лежит на своей кровати. Даже умывается, сидя на кровати: ставит на колени медный тазик, мама поливает ему на руки воду из глиняного кувшина, а Шер стоит рядом, держит полотенце наготове.
— Молодец, сынок, — говорит дедушка, забирая у него полотенце. — Дай бог тебе длинную и счастливую жизнь. И чтоб исполнились все твои мечты.
За одну только такую благодарность Шер готов каждые полчаса приносить деду полотенце. Но тот умывается, как и все,
