Юлия Вознесенская - Женский декамерон
А что всех в зоне удивляло, так это то, что не было промеж ними скандальных базаров ни до суда, ни после. Мужик ведь чем над бабами силен, хвостом своим, что ли? Не-ет! Силен он, бабоньки, только тем, что мы за него промеж себя войну ведем — вот где и раздолье ему! А кабы дружнее мы были, да друг к дружке уважительнее, так, глядишь, он бы хвост-то и сам поджал.
— В общем-то это, Зина правда, что женская солидарность — редкая вещь, — заметила Наташа, — но ведь и своего мужа надо охранять. Я вот, например, не виновата в том, что муж у меня красавец и женщины к нему льнут. Пока он мне ни разу не изменял, это я точно знаю. Но сколько раз был на грани! А сколько мне сил пришлось ухлопать на то, чтобы его в опасный момент от этой грани отвести, да не силой — силой его не возьмешь, а умом, тонкостью и, если хотите, вот этой самой стервозностью. Я вам расскажу только один этюд из нашей жизни, когда мне пришлось такой стервой стать, что я сама себе удивилась.
История третья,
рассказанная инженером Наташей о том, сколько мудрости и стервозности пришлось ей проявить для сохранения мужа
Было это уже лет через пять после свадьбы. Жили мы хорошо, сын уже у нас был, двухкомнатная квартира кооперативная. Но бывали и семейные сцены. Я до молодости еще не умела их гасить, увлекалась. Поскандалю, расплачусь — и к маме под крылышко. Мама пожалеет, утешит, а там и муж прибежит домой звать. Иду гордая, как королева, и думаю: «Ах, как, я здорово себя с мужем поставила! Ах, как, он боится меня потерять!» Вот с этими-то уходами я чуть сама его и не потеряла.
Однажды мы повздорили из-за какой-то ерунды, а у меня как раз еще неделя отпуска оставалась, летом дело было. Я хвать своего Сережку и к мамочке на дачу: Сидим мы с мамой, шепчемся о наших женских проблемах, мама с Сережкой возится. На третий день я начинаю в окошко поглядывать: что-то наш папа за нами не едет? Где же это мой Витюшенька? Витюшеньки ни слуху, ни духу. А были у нас такие друзья Андреевы, к которым он обычно бегал утешения искать, когда я его шпыняла. Я дружила с женой, Олей, а он с мужем ее, Августом. Решила я позвонить Оле и спросить, как там мой супружничек себя ведет? Пошла на станцию за два километра, где был единственный на весь дачный поселок телефон, позвонила. А Оля мне и говорит: «Если ты не хочешь потерять мужа, приезжай немедленно. У него, кажется, уже подруга появилась, какая-то художница. Завтра у Августа день рождения, он собирался ее привести. Поэтому Август тебя пригласить постеснялся. Но приезжай и ты обязательно».
Возвращаюсь я к маме, все докладываю и реву, естественно. А мама мне и говорит: «Ну, дочка, кончилось твое детство. Сейчас только и начинается супружеская жизнь. До этого все были игрушки, почему и я к тебе относилась, как к дитю, которое лишь бы тешилось. Теперь я тебе другой совет дам. Что бы там ни случилось, ни в коем случае никакого скандала и никаких выяснений отношений! А с соперницей, если она представляет серьезную угрозу, немедленно заведи знакомство». Я в ужасе: «Как, мамочка? Какое такое знакомство? Да я ей глаза выцарапаю!» — И потеряешь мужа, — отвечает на это моя мудрая мама. — Завтра же поезжай, но только не домой, а прямо на день рождения. Вот тебе деньги: если хочешь, сделай прическу. Я бы тебе подарила и на новое платье, но лучше, если ты забежишь домой, когда Виктор будет еще на работе, и наденешь то платье, которое ему больше всего нравится. Есть такое?» Я подумала и говорю: «То платье не подходит. Это даже не платье, а старенький сарафанчик, который где-то здесь валяется. Я в нем была, когда мы с ним ездили на пляж, и он мне в любви объяснился». «Вот и прекрасно! Ищи свой сарафанчик. Я его постираю и отглажу, а ты иди и спокойно спи. Тебе завтра надо хорошо выглядеть. А Сережку у меня оставишь он вам сейчас только помешает».
Уложила меня мама, а сама, слышу, стирку затевает. Я, конечно, уснула в слезах и в полной панике: не верила я, что старенький сарафанчик может мне помочь. Мне хотелось заявиться в гости к Андреевым в каком-нибудь экстра-люкс-костюме и учинить разнос. Но утром я чувствовала, что права мама, а не я. И решила я на пробу ее во всем послушаться. Утром я встала поздно, никто меня не будил. Встаю, а у моей мусеньки уже все готово: сарафанчик висит на стуле свеженький, а рядом корзинка с цветами и яблоками. Яблоки румяные, с листиками сорванные, а цветы в двух букетах по краям. Подарок имениннику. Под яблоками спрятаны баночки с водой, в которых цветы стоят. Надела я сарафанчик, взяла в руки корзину, поглядела на себя в зеркало — и бросилась целовать маму. «А прическа сюда никакая не нужна, правда, мамочка?» — «Ага, ты уже начинаешь соображать! Ну, дай тебе Бог скоренько набраться мудрости. И еще один важный совет: следуй ему и никогда не ошибешься: в любой ситуации, какая у вас там возникнет, прислушайся к своему первому импульсу — и поступи в точности наоборот. Если захочется подойти к сопернице — ты отойди, будет желание бежать куда глаза глядят — подойди и сядь рядом. Поняла? Запомнишь?» Я не поняла, но запомнила.
На день рождения я специально опоздала. Позвонила с остановки Оле и спросила, пришел ли уже муж с моей соперницей? Она сказала, что их еще нет. Пришлось мне час просидеть в сквере напротив дома, и только когда я увидела мужа рядом с какой-то черноволосой красавицей в джинсах, в моднющей куртке из замши, тогда я, выждав еще ровно час, отправилась в гости сама.
Вхожу я в гостиную к Оле, а там уже дым коромыслом, за столом шум и гам, разговоры вперехлест. Все принаряженные, а у меня вид, как у Золушки — извините, я прямо с дачи: не успела переодеться — на контрасте работаю! Друзья все ахнули, кинулись ко мне, именинник яблоки мои ставит посреди стола: «Взгляните, красотища-то какая!», а меня рядом с собой усаживает, начинает ухаживать. Олька с другой стороны на ухо шепчет; «Ну, мать, ты сегодня что-то невероятное с собой сделала — свежа, как утренняя роса». А сама кивает мне на мужа с его красоткой. Я и бровью не повела. Только сердце огнем горит, но свято держусь маминого совета.
Потом, как водится, столы сдвинули в сторону, начались танцы. Мы с Августом первые пошли, он специально для этого случая вальс поставил. После Августа знакомые и незнакомые мужчины пошли меня приглашать один за другим. Замечаю вполглаза, что Витюша мой все чаще на меня поглядывает, хотя и со своей особой не расстается. Устала я танцевать, села на диван, отдыхаю. Тут Витя подходит ко мне: «Позволено ли и мне пригласить вас на танец, прекрасная селянка?» У меня сердце от радости подпрыгнуло, как котенок за клубком, но я себя на месте удержала и отвечаю: «Ох, прости, Витюшенка, устала! Попозже, ладно, дорогой?» И через пару минут я иду танцевать с Августом. Танцую и вижу, что моя соперница тоже на меня с интересом смотрит, и лицо у нее несколько оглушенное, что ли… И сидит она уже в одиночестве, а рядом кресло пустое — муж мой уже где-то в стороне с друзьями про свою фотографию дебаты разводит, которую имениннику принес и на стенку повесил. Мой портрет, между прочим. Других натур у него, слава Богу, пока не было. Тут меня осенило: попросила я Августа после танца отвести меня к пустому креслу возле соперницы. Тот удивился, но так и сделал. Я усаживаюсь и говорю: «Августик, принеси мне холодненького попить. А вы не хотите?» — Это прямо к ней, к сопернице. Она вздрогнула и испуганно отвечает: «Да, спасибо… Я с удовольствием…» Принес нам Август бутылку лимонада, два бокала. Тут уже можно и разговор начинать. Спрашиваю, давно ли она Августа с Олей знает? «Нет, — говорит, — меня Виктор только пару дней назад с ними познакомил…» Сказала и покраснела тут же. А я ничего, делаю вид, что все в порядке. Спрашиваю, как зовут — «Саша…» замолкает. Подбрасываю ей коварный спасательный круг: «Вы с Виктором, видно, на почве любви к искусству познакомились? Вы, я слышала, художница?» Она обрадовалась и клюнула: «Да, я приехала поступать в академию художеств, но не прошла по конкурсу. На будущий год снова попытаюсь». — «А нравятся вам работы моего мужа?» — «Его фотографии? Да, он интересно работает…» Тут я делаю удивленное лицо и возмущенно восклицаю: «Интересно работает» — и это все?! Да с ним по лиричности только Судек может сравниться! Неужели вы, художница, не видите, что перед вами гений?» Ляпаю ей такое, а у самой уши загорелись от стыда за такую наглую лесть. И в том же духе продолжаю страстный монолог, на пятнадцать минут. Она в ответ: «Ах, простите! Я, наверное, просто мало знаю его работы…» Тут я зову мужа: «Витя! Поди сюда!» Он подходит к нам, а в глазах тревога — что, мол, у них за разговор идет? «Что же ты, Витя, не познакомишь Сашу со своими работами? Ты непременно должен пригласить ее к нам домой и показать все, что у тебя есть!» Витя успокоился: «Почему бы и нет? Конечно, приходите как-нибудь, Саша». А я форсирую: «Зачем же откладывать на потом? У нас такой интересный с Сашей разговор получился о твоей фотографии, что мне хочется ей поскорее все показать. Давайте прямо отсюда поедем к нам. Наш сын сейчас на даче, у нас и переночуете. Фотографий у Вити столько, что и завтра на целый день хватит». И эта дурочка, поломавшись немного, соглашается. Витя на меня глядит с легким недоумением, и чувствую я, что ему стыдновато становится от такого моего простодушия: сама соперницу в дом зову!
