Эйнемида I. Семена раздора. - Антон Чигинёв
Соперник пошёл в решительную атаку, и сдерживать его стоило немалых усилий. Хилон отвечал, и, большей частью, удачно, но больше для вида. Он уже знал, как победит, осталось только выждать.
Наконец, он дождался. Филисиянин начал выдыхаться, его атаки замедлились, внимание ослабло, и тут Хилон сделал вид, что ошибся. Филисиянин радостно бросился вперёд, распахивая медвежьи объятья, и... со всего маху ударился спиной о песок – казалось, удар потряс гранитные колонны стадиона. Пара-тройка ударов сверху, и всё. Увитый эдельвейсами судейский жезл указал на Хилона, и стадион взорвался рёвом, приветствуя третьего участника состязания восьми по панкратиону сто семьдесят четвёртых Калаидских Игр.
Хилон удалился с песка, не выказывая ни радости, ни торжества. Скакать и орать свойственно варварам, эйнем же состязается во славу бессмертных, а священное действо требует достоинства и сдержанности. В душе он, однако, был очень доволен. Мысль использовать силу соперника против него самого, изменяя её направление, пришла к нему во время занятий геометрией в Анфейском гимнасии. Он разработал несколько приёмов и с успехом опробовал их в палестре, теперь же настало время решающего испытания. Как знать, не обессмертит ли имя Хилона из Анфеи это новое слово в искусстве борьбы?
На скамье, укрытой от солнца каменным навесом, Хилона уже ждали будущие соперники. Давний друг и гостеприимец, Тефей был знаком Хилону с детства, когда они вместе обучались в Сенхее у философа Тимокрита. На другом конце скамьи расположился ещё один давний знакомец: Эрептолем из Эфера по прозвищу Ястреб. Неприязнь этих двоих можно было, казалось, попробовать на ощупь. Эрептолем подбил мятежников в сенхейской колонии Аркаире свергнуть связанную с Сенхеей партию, а Евмолп, отец Тефея, убедил сенхейцев поддержать изгнанное правительство деньгами и оружием. Эферияне подняли крик о вооружённом вторжении, сенхейцы в ответ предъявили эфериянам ряд обвинений, и теперь поговаривали, что дело может дойти до войны. Анфея, по давней дружбе, склонялась в этом споре к Сенхее, и Хилон без раздумий сел рядом с Тефеем, за что был награждён тяжёлым взглядом Эрептолема. Любые разговоры между участниками состязания возбранялись, и потому Хилон ограничившись едва заметным кивком в сторону друга, обернулся к арене.
Филисийского атлета уже привели в чувство и увели. Храмовые прислужники тщательно засыпали песком и выровняли площадку. Дородный жрец в белом с синими полосами одеянии вышел на середину арены, и на весь стадион прогремел его глубокий звучный голос:
– Во славу Эйленоса безукоризненного, справедливейшего, и всех бессмертных, в день седьмой сто семьдесят четвёртых священных игр в хранимой богами Калаиде, да состоится четвёртый бой состязания восьми по панкратиону. Ты, Агесиполид из Урвософор, сын Соя и ты, Мирон из Леваны, сын Пирифа, придите, чтобы почтить бессмертных.
Пропела труба и на арену вышли атлеты. Мирон, известный на всю Эйнемиду боец, победитель последних Хисских Игр, шагал горделиво, пурпур и золото Леваны, царицы городов, ярко выделяли его на бледно-жёлтом песке арены. Атлет излучал силу и самодовольство. Хилону всегда казалось, что леванец относится к остальным борцам свысока. Неразумно, особенно, если имеешь в соперниках урвософорца.
Агесиполид. Этого имени Хилон никогда не слышал, но Урвосфоры выставили на Игры его, а значит это противник не из простых. Выкрашенный в чёрный цвет своего полиса, Агесиполид казался ожившей статуей из оникса или агата. На вид он едва достиг положенных двадцати четырёх лет, но в нём не чувствовалось ни малейшего волнения. Молодой человек держался со спокойным достоинством, подобно зрелому и испытанному мужу.
На середине арены атлеты остановились друг напротив друга, и глашатай начал положенные речи.
– Агесиполид из Урвософор, сын Соя, свидетельствуешь ли ты перед собравшимися свободными эйнемами, что ты эйнем по крови и рождению, равно как и отец твой, как и отец твоего отца? Что ты не был куплен, не был продан, не являлся и не являешься собственностью другого человека, равно как и отец твой, как и отец твоего отца? Что ты не осквернён проклятьем, святотатством, клятвопреступлением, кровопролитием без очищения? Скрепляешь ли ты своё свидетельство именем Эйленоса величайшего, справедливейшего, именем покровителя своего полиса и именами богов Эйнемиды?
– Я, Агесиполид из Урвософор, сын Соя, – громкий голос молодого человека звучал ровно и бесстрастно, – свидетельствую о том, что я свободный эйнем из племени диолийцев, как и отец мой, как и отец моего отца. Что не я осквернён проклятьем, святотатством, клятвопреступлением, кровопролитием без очищения. Весами Эйленоса величайшего, справедливейшего, Чашей Урвоса всех приемлющего, милосердного, священными предметами богов Эйнемиды клянусь, что мне не ведомо иное.
– Свободные эйнемы, пусть тот из вас, кто не приемлет этого свидетельства, немедля встанет и объявит об этом, – глашатай обвёл руками чашу стадиона. – Cын Соя, твоё свидетельство принято!
Следом принёс клятву Мирон, и судья поднял жезл. Бой начался
Мирон начал осторожно. Он прощупывал урвософорца, рассчитывая, что, по молодости, тот поддастся волнению, но Агесиполид хладнокровием мог поспорить со скалой. Он спокойно оборонялся, но атаковал редко, и леванец становился всё смелее и самоувереннее, откровенно красуясь, позволяя себе всё более смелые выходки. Однажды он даже развернулся к противнику спиной, помахав пурпурно-золотым леванским скамьям. Урвософорец остался бесстрастен.
Всё случилось быстро и неожиданно. Мирон завершил серию мощным, выверенным «тессийским» в голову. Агесиполид мягко принял неотразимый удар на предплечья, и вдруг его правая рука резко скользнула к шее противника. От тычка ребром ладони Мирон болезненно скорчился, Агесиполид переместил руки, и предплечье согбенного леванца застряло между его локтем и запястьем, точно в капкане. Уже не торопясь, урвософорец крутнулся вокруг своей оси. Ноги Мирона оторвались от земли, и он уткнулся лицом в горячий песок, а соперник упал ему на спину, выламывая руку. Мирон застучал по песку, и зрители с рёвом повскакивали с мест, а Хилон с Тефеем коротко обменялись взглядами.
Приблизившись к Скамье, Агесиполид бегло оглядел наглядную демонстрацию политической ситуации в Эйнемиде и занял место ровно посередине. Едва он сел, протяжно проревели трубы, знаменуя завершение состязания восьми по панкратиону. Под весёлые возгласы довольных зрителей бойцы покинули стадион. Начался перерыв в соревнованиях, и все потянулись к выходу – обсудить увиденное, перекусить или выпить вина. Атлеты за это время могли привести себя в пристойный вид и занять места на зрительских скамьях. Панкратион значился предпоследним в списке состязаний этого дня, за ним следовали особенно любимые
