Айзенберг Я.Е. - Ракеты. Жизнь. Судьба.

серьезно затруднит мое поступление в более–менее приличный институт.

Мы действительно перепугались, так что подсказывать я перестал.

Перед тем, как перейти к моей дальнейшей жизни, я хочу рассказать о своих,

как тогда говорилось, жилищно–бытовых условиях во все время моей жизни

в СССР, а потом и в Украине.

Они были, безусловно, недостойными нормальной жизни и, к сожалению, в

этом виновато не только общее положение, но и мое полное неумение

«выбивать» себе элементарные возможности для жизни. Вероятно, на это

повлияло и то обстоятельство, что рядом со мной с детства не было мужчины,

- как результат, я совершенно не умею что-либо делать руками. Но главное -

полное отсутствие того, что называется элементарной «житейской»

настойчивостью. В простоте душевной я полагал, что так как, по общему

мнению, я хорошо работал и успешно продвигался по службе, занимаясь

очень важными для того государства разработками, то должны были быть

люди, которые бы заботились о моих бытовых условиях. В СССР, по крайней

мере, в ракетно-космической технике было немало фирм, где руководители

так и делали, хотя бы по отношению к своим ближайшим заместителям, но в

нашей фирме начальник заботился только о своих бытовых условиях, и то не

очень удачно.

За всю свою жизнь в СССР я ни разу не жил в нормальных человеческих

условиях. Под ними я понимаю одновременное наличие канализации,

водяного крана в квартире и наличие в нем воды, а также электричества,

5

центрального отопления в холодное время года, горячей воды для ванны,

лифта при проживании на сравнительно высоких этажах, хотя бы редкого

ремонта домовых мест общего пользования - как видите, речь идет только о

минимально необходимых условиях. Ни разу в совокупности эти условия

выполнены не были, несмотря на то, что я прошел путь от рядового инженера

до Генерального конструктора систем управления.

Зато мы прошли все круги советского жилья – чердак без естественного

освещения и удобствами во дворе, такую же съемную комнату,

коммунальную квартиру, «хрущебу» и т.д.

Все бытовые тяготы падали на жену, я с утра до вечера пропадал на работе

или в командировках на полигоне и в Москве.

Из последней такой квартиры я, в ранге генерального конструктора, уехал.

Большинство знакомых только удивлялись моему харьковскому жилью, но я

уже писал о своей крайней беспомощности в решении бытовых проблем.

Как всякий ракетчик, я – человек суеверный. Суеверным был и гениальный

создатель квантовой механики Нильс Бор (о чем сохранились воспоминания

современников), так что я не очень расстраиваюсь по этому поводу. Поэтому,

несмотря на боязнь «сглазить», должен написать, что только здесь, в

Израиле, я живу в нормальной квартире в доме с работающим лифтом, всегда

имеющейся холодной и горячей водой и всеми коммунальными услугами.

Дом ремонтируют и за порядком в нем следят, подъезды убирают, подходы к

дому освещены и находятся в приличном состоянии. Так что теперь мои

жилищные условия соответствуют человеческим, конечно, никаких вилл и

особняков у меня нет. Мои дети живут в том же городе, сравнительно

недалеко от меня, что существенно облегчает мою жизнь.

Как видите, никаких излишеств, но после моей предыдущей жизни я доволен,

жаль только, что это время наступило так поздно.

Возвращаясь к моей биографии, скажу, что поступил в обычную мужскую

среднюю школу, которую закончил с золотой медалью. Уверенно я

направился в приемную комиссию физического факультета Харьковского

университета, так как в законе было четко сказано, что обладатели золотых

медалей имеют право поступать в институт без экзаменов. Но, как говорится

в хорошем советском анекдоте, «право ты имеешь, но не можешь».

Сотрудник, специально подобранный для такой работы как отказ в

поступлении лицам, которых партия не хотела пропускать, заявил, что я не

пройду медицинскую комиссию. Я робко заметил, что еще и не пытался, и

тут последовал четкий ответ (я, конечно, был не единственным абитуриентом

такого рода), что он (секретарь) это и так знает и документов у меня не

примет. Так я впервые столкнулся во весь рост с государственным

антисемитизмом. В школе его не было вообще. Я еще вернусь к вопросу

антисемитизма, он не мог не коснуться и меня при жизни в СССР, коль скоро

это была практически открытая государственная политика.

6

Но пока я поступил на радиотехнический факультет Харьковского

политехнического института, существенно уступавшего по рейтингу

физическому факультету университета, в тот год (1951) евреев еще, хоть и с

трудом, туда брали. Потом началось «дело врачей» - и брать перестали.

Радиофак

был

обычным

техническим

факультетом

обычного

провинциального ВУЗа, но студентам уже на третьем курсе оформляли

«допуск к секретным работам». Тем, кто не знает, что это такое, просто

повезло. Поводом для отказа в оформлении тогда было только наличие

родственника за границей.

«Неудачники» переводились на другие факультеты, где допуск не требовался.

По сути, он был не нужен и на радиофаке, какие уж там секреты могли

сообщить студентам, это был просто подготовительный шаг к

«распределению» после окончания института, поскольку наших выпускников

направляли в абсолютном большинстве на предприятия оборонной

промышленности, где «допуск к секретным работам» был совершенно

обязательным. Об ограничениях, накладываемых на владельца допуска, я еще

расскажу. Родственников и даже знакомых за рубежом у меня не было,

учился я только на «5», так что первый барьер я перешел. Ничего особо

выдающегося со мной в институте не происходило. Стоит только сказать о

двух вещах. В сборнике студенческого научного общества института была

напечатана моя работа о применении операционного исчисления к некоторым

краевым задачам. Никакого интереса, кроме как у меня самого, она не

вызвала, это просто моя первая изданная в типографии маленькая статья.

Вторая публикация была серьезней... Читать нам лекции по физике

пригласили доцента из высшего военного училища. Он видел меня на

лекциях и судить мог только по задаваемым ему вопросам. Тем не менее, он

пригласил меня помочь в подготовке его статьи (речь шла о помощи в

выкладках) и очень любезно поместил мою фамилию рядом со своей в числе

авторов, чему я был и удивлен, и обрадован. Так в журнале Академии Наук

(!!!) СССР «Физика металлов и металловедение» (том IV, вып. 2 за 1957 год)

появилась статья Г.Е.Зильбермана и Я.Е.Айзенберга «О возможной форме

поверхности постоянной энергии электронов в периодическом поле

решетки». Судя по последующей реакции физиков, она вызвала некоторый

интерес у теоретиков. Это и есть моя первая настоящая научная работа.

Согласитесь, что статья студента провинциального вуза по теоретической

физике в журнале Академии Наук не является чем-то стандартным.

Поскольку сейчас я уже не пишу статей, могу назвать на сегодняшний день

свою последнюю. Это - «Управление по углам атаки и скольжения первых

ступеней РН», и помещена она (соавторы В.А.Батаев, А.И.Кузьмин и др.) в

киевском академическом журнале «Космiчна наука i технология» за 2002 г.

т.8 N1.

Вот с этим багажом, неизменным дипломом с отличием и оценками «5» по

всем предметам (т.е. первым по успеваемости на курсе) я и подошел к

7

распределению молодых специалистов по местам их работы. Учитывая

статью, о которой я писал, нет ничего странного, что физики Украинского

физико-технического института (УФТИ) обратились к декану с просьбой

направить меня в этот институт. Он дал согласие, вызвал меня к себе (тем

более, что с просьбой обратился его бывший учитель) и сказал, чтобы на

комиссии я просил назначение в УФТИ. Я был счастлив, мама тоже, но, как и

всегда, не тут-то было, - на этой комиссии начальник отдела кадров УФТИ

открыто заявил, что такие сотрудники ему не нужны. На замечание декана,

что об этом просили ученые из его института, последовал гордый ответ:

вопрос, кого принимать на работу в институт, решает отдел кадров, а не

какие-то ученые.

Я получил назначение на один из харьковских радиозаводов, тамошний

начальник отдела кадров тоже был против, но здесь декан настоял, это было