Тайны Кипеллена. Дело о запертых кошмарах - Ольга Васильченко
Я недоверчиво хмыкнул собственным мыслям. Выспаться, ха-ха. Себя не обманешь. Меня ждёт еще одна бессонная ночь. И, чтобы окончательно не сорваться, стоит хотя бы принять душ. Смыть въевшийся запах табака, неприятные воспоминания и попытаться втереть в себя хотя бы немного бодрости.
Всё еще путаясь в лабиринте навязчивых мыслей, я забрался в ванну и намылился. Импульс охранных чар чуть не выбил мыло из рук. В дом проник чужак. Пронька бессовестно спит и вряд ли проснётся до того, как воры не попытаются утащить сам дом. Я бы тоже не стал дёргаться, пусть попробуют найти что-нибудь ценное, но второй импульс, всё-таки выбивший проклятущее мыло, означал, что распоясавшиеся грабители вскрыли мой кабинет. Тут уж я не сдержался, подхватил первое попавшееся полотенце, и, смотав набедренную повязку дикаря, бросился в бой.
Из рассказа Аланы де Керси,
младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»
О четверо милосердных, что я здесь делаю?! Как Аська уговорила меня на это самоубийство? Чтоб она там не несла, я не преподаю урок «пустоболту» и «разбалтаю», я граблю боевого мага, которого боюсь до колик в желудке! Можно, конечно, успокаивать себя, что забираю вещь, принадлежащую мне по праву. Но я лезу в чужое окно, и если меня застукают, то отправят в уютную сырую комнату с окошком в клеточку и соседями-крысами, или Вильк испепелит на месте, не заморачиваясь выяснением личности.
Так! Не думать о нём! Надо мыслить позитивно. Его не должно быть дома! Он забыл установить охранные чары и ловушки на воров вроде меня. Угу... Такой забудет! Вот и безобидный плющик, по которому я вознамерилась лезть на балкон второго этажа, уже плотоядно тянется ко мне. Кыш, кыш! Уйди! Я, знаешь, какая травоядная! Не разевай пасть, а то сама тебя слопаю! У меня всё получится. Я мыслю позитивно. Пусть домовой меня не заметит. Пусть у Вилька вообще никакого домового не будет. Пусть он весь такой беспечный и уязвимый, как девица под хмелём... Ага, щазз! Лучше плющ совсем не трогать, ну его к куцю в болото, руки мне ещё пригодятся. Знаменитых художниц без рук не бывает. Вон водосточная труба рядом, лучше по ней залезу.
Я повисла на трубе, и та надсадно крякнула. Меньше шоколада нужно лопать, ага! Я полезла вверх, пыхтя, словно анагорский хурмяк[3], бегущий в колесе... И бегать по утрам, угу! Юбка, пусть специально подобранная, и завязанная узлом на поясе, отчаянно путалась в ногах. Труба под моим весом удрученно скрипела. Если оторвется, рухну вниз, прямо в крыжовник. Зачем он тут вообще? Или... Лучше не думать, что этот, с позволения сказать «куст» способен сделать с хрупкой девчонкой возомнившей себя успешным грабителем. Никаких «или»! Мыслю позитивно! Геройскую смерть оставим напыщенным юнцам, а себе возьмём заслуженный трофей.
Труба вновь издала душераздирающий скрежет и опасно отклонилась от стены, но крепежи пока держали. Никуда они не денутся, потерпят ещё минутку, я уже почти добралась. Осталось раскачаться и… Сидя на крапиве, мечтай о позитиве-э-эх! Я перепрыгнула с трубы на балкон, навалилась животом на перила и вцепилась в фигурные столбики. Та ещё скалолазка! И поза живописная! А уж как впечатляюще выглядит с улицы мой оттопыренный тощий зад с задравшейся юбкой.
Я не успела «порадоваться» за случайных прохожих, как труба с мерзким скрежетом отделилась от стены и повисла над «крыжовником», раскачиваясь на нижних крепежах. Обратный путь отрезан. Конечно, если сам Бальтазар Вильк в исподнем ринется за мной, я, не раздумывая, сигану с балкона, и пусть уж тогда коварный крыжовник пеняет на себя. Но во всех других случаях, придётся искать иной путь.
Давя рвущийся наружу нервный смех, порой воображение у меня чересчур живое, я перевалила вторую половину своей тушки на балкон. Осторожно просунула мастихин[4] между створками балконной двери и поддела щеколду. Ф-фу, я внутри. И до сих пор жива. Пока жива — ехидно подсказал внутренний голос интонациями Бальтазара Вилька.
— «Тьфу на тебя, дурак!» — обозвала я обоих и ввалилась в кабинет.
Пришла запоздалая мысль, что я даже близко не представляю, где искать рисунок. Почему он должен быть в кабинете? Может Вильк держит его в спальне, чтобы полюбоваться перед сном. Мигом пригрезилось, как он в розовой пижаме левитирует над кроватью в позе лотоса и медитирует на мой рисунок. Тьфу, бред какой! Ну откуда, скажите на милость, у Бальтазара Вилька розовая пижама! Богини, о чем я думаю...Что-то в последнее время, стоит вспомнить о нём, и в голову сразу лезут непристойности. К чему бы это? К куцю Вилька! Приступим к разграблению могил, то есть к вскрытию стола.
Я решительно потянула на себя верхний ящик и навстречу, бестолково трепыхая крылышками, вылетела стайка моли, доедавшая, как оказалось, старый несвежий платок. Фу, гадость! Или это такая ловушка для моли? Второй ящик порадовал кипой бумаг, недоеденным бутербродом и мышиным гнездом. А бутерброд специально для мышек? Одна серая негодница нагло обпищала меня и едва не цапнула за палец. Я поспешно задвинула ящик. Надеюсь, что рисунок не хранится в такой помойке. Ну, ведь не может же, правда? Исключительно ради очистки совести я дернула третий ящик. Тот не поддался и в ход снова пошел мастихин.
Я уже почти совладала с защелкой, как дверь в кабинет с грохотом распахнулась. Резко подхватившись с корточек, я от неожиданности выронила мастихин. На пороге кабинета стоял Бальтазар Вильк... голый, как и заказывала. Куць меня за ногу! В следующий раз надо думать потише. Впрочем, я чуть погрешила против истины. Пан Вильк не был гол как сокол, на его бедрах болталось ядовито-зеленое полотенце с приторными розовыми орхидеями. Всё такое куцее, изрядно потертое и, похоже, вообще ножное. Страх, таившийся в глубине меня, попытался ломануться наружу, но нелепый вид пана Вилька
