Джош Вайцкин - Искуство учиться
Удивительно, насколько сильно все эти переживания проявлялись на шахматной доске. В течение довольно долгого времени почти все мои промахи в играх случались в моменты, предшествующие или следующие за какими-то серьезными переменами. Например, если я разыгрывал на доске позиционную атаку со сложными маневрами, многоходовыми стратегическими расчетами и постепенным усилением давления на позиции соперника, а ситуация на доске вдруг менялась, переходя в режим ожесточенной тактической борьбы, то иногда я не успевал вовремя приспособиться к новому стилю игры. Если же разыгрывалась тактическая атака, которая внезапно переходила в абстрактный эндшпиль, то я еще некоторое время продолжал делать атакующие ходы, хотя следовало бы взять паузу, глубоко вздохнуть и перейти к разработке стратегических планов. Первое же серьезное решение после отхода от проработанного дома дебюта превращалось в препятствие, и я не поспевал за быстрым изменением ситуации. Моя шахматная психология была ориентирована на статус-кво, поскольку я скучал по дому и хотел восстановить прежнее положение вещей в глобальном смысле, вернувшись туда. Когда эта взаимосвязь стала очевидной, я понял, что пора что-то предпринять и в шахматах, и в жизни. В шахматах я взял за правило делать паузу, затем совершать несколько глубоких вдохов, чтобы очистить мозг, когда характер борьбы на доске резко меняется. В жизни следовало поработать над тем, чтобы принимать неизбежные перемены, а не бороться с ними. Осмысление проблемы и принятие адекватных мер для ее решения привело к тому, что слабость превратилась в сильную сторону как в шахматах, так и в жизни.
С тех пор как стало понятно, что глубоко скрытые секреты противника зачастую проявляются в условиях сильного психологического давления, мое изучение шахмат уклонилось в сторону психоанализа. Поскольку мне удалось выявить собственные скрытые недостатки, анализируя манеру игры в шахматы, связь между моими личностными и спортивными качествами невозможно было отрицать. Психологические аспекты включают способы концентрации внимания, гибкость мышления, самоконтроль, попытки познания неведомого, методы борьбы с напряжением и нисходящей спиралью, умение терпеть дискомфорт и усталость, эмоциональные потрясения; и на фоне всего этого надо еще играть. Обнаружив в себе слабость, я старался принять ее.
Кроме того, следовало тщательно изучать соперников. Их психологические особенности, как и мои, проявлялись не только в жизни, но и на шахматной доске. Такие детали, как привычка нетерпеливо притоптывать ногой в ожидании лифта или старательное уклонение от встречи со своими оппонентами в обеденном зале, обращали на себя внимание. Если казалось, что противник любит все держать под контролем и рассчитывать наперед, я мог нарочно создать на доске запутанное и не поддающееся просчету положение; тогда ему поневоле приходилось вторгаться на неизвестную территорию. Если соперник обладал прекрасной интуицией, быстрым мышлением и любовью к абстрактным построениям на доске, я старался сделать позицию жестко логичной и решаемой только путем терпеливого и длительного расчета.
Когда мне исполнился 21 год, я вернулся в США. Моя любовь к шахматам теперь стала еще более сильной, чем когда-либо. Эта игра не уставала поражать, а ее смысл простирался гораздо дальше просто победы или поражения. Основной целью становилось не изучение игры в шахматы самой по себе, а познания себя через шахматы. Я считал искусство способом постепенного приближения к непостижимой истине — как будто двигаешься по постепенно расширяющемуся и углубляющемуся по мере твоего собственного прогресса туннелю. Чем больше я узнавал об игре, тем яснее становилось, сколько еще надо освоить. После каждого занятия мой трепет перед тайной шахмат становился немного сильнее, что поневоле рождало мысли о смирении. Чем дальше, тем с большей нежностью, в противоположность ярости, я относился к своей работе. Искусство все больше и больше служило во благо самому себе.
Конечно, не все было гладко и прекрасно. Хотя во время путешествий моей основной целью являлся личностный рост, после возвращения в Америку я снова попал в поле зрения массмедиа. Фаны опять преследовали меня на турнирах, ожидая от меня блестящих результатов: но у меня как раз началась уязвимая стадия развития, как у рака-отшельника, ищущего новую раковину. Хотя с интеллектуальной точки зрения новый философский подход к шахматам очень увлекателен, на турнирные результаты молодого игрока он влияет не лучшим образом. Характерная для молодежи убежденность в том, что знаешь ответы на все вопросы, улетучилась. Я по-прежнему обладал гибкостью ума и склонностью к самоанализу, но мне очень недоставало уникального характера игры и увлеченности, принесших в свое время чемпионский титул. Как человек, любящий и изучающий шахматы, я достиг определенных высот, но еще многое предстояло сделать для повышения результативности и артистизма игры.
ГЛАВА 8 УКРОЩЕНИЕ МУСТАНГА
Я думаю, что жизнь честолюбивого человека подобна хождению по спортивному бревну. У ребенка нет страха, нет боязни падения. Бревно кажется широким и надежным, а детская беспечность подталкивает к творческим изысканиям и помогает быстро учиться. Вы можете прыгать, кувыркаться, и любовь к открытиям и всему новому гонит вас к новым свершениям. Если вдруг упадете — ничего страшного, просто встанете и вернетесь к своему занятию. Но чем старше вы становитесь, тем лучше понимаете, что можно получить травму. Можно разбить голову или повредить колено. Бревно узкое, и надо на нем удержаться. Падение может оказаться опасным.
В то время как ребенок старается сделать бревно своей игровой площадкой, подверженные стрессу игроки зачастую склонны превращать его в натянутый канат. Стоит чуть-чуть поскользнуться, и это уже катастрофа. Внезапно оказывается, что можно все потерять, канат натянут над огненным кратером вулкана, от вас ждут все более замысловатых трюков, а с земли в вас швыряют все, что попадется, лишь бы нарушить ваше равновесие. То, что когда-то казалось простым и легким, превращается в кошмар.
Ключевым аспектом высокоэффективного обучения является способность воспитать в себе оптимистическую компетентность, которая с успехом заменяет игривую беспечность в старшем возрасте. Моя шахматная карьера заканчивалась на вибрирующем канате над пылающими огнями; но со временем с помощью разнообразных способов мне удалось снова найти баланс между амбициями и искусством, дающими свободу творить с непосредственностью ребенка даже под огромным моральным давлением участия в мировом чемпионате. Это умение становиться в чем-то ребенком лежит в основе моего понимания успеха.
Я считаю, что одним из наиболее важных факторов формирования осознающего свои возможности высококлассного игрока служит та степень, в которой отношение к своему делу соотносится с уникальными особенностями характера. Неизбежно наступают времена, когда приходится искать новые идеи, забывать то, что мы уже давно знали, чтобы усвоить новую информацию ; но очень важно делать это так, чтобы не разрушить основу собственной личности. Пытаясь заглушить свой уникальный голос, мы уничтожаем центр тяжести, позволяющий удерживать равновесие при преодолении бесчисленных препятствий на нашем пути. Было бы интересно детальнее рассмотреть, как это происходило со мной.
Марк Дворецкий и Юрий Разуваев — столпы русской школы шахмат. Эти, по мнению многих специалистов, величайшие тренеры по шахматам в мире посвятили свою жизнь превращению талантливых молодых мастеров в гроссмейстеров мирового класса. Они оба располагают невероятным количеством эксклюзивного обучающего материала для игроков топ-уровня, и вряд ли кому-то удастся найти хоть одного гроссмейстера, не испытавшего влияния кого-то из них. В возрасте от шестнадцати до двадцати одного года я имел возможность тесно сотрудничать с обоими легендарными тренерами; думаю, что влияние их диаметрально противоположных стилей и методов обучения имеет огромное значение для учеников во всех их последующих начинаниях. Сыграли они огромную роль и в моей жизни.
При встрече с Юрием Разуваевым вы ощущаете необыкновенное спокойствие. У него простой и спокойный нрав буддийского монаха и мягкая, чуть ироничная улыбка. Если надо решить, например, куда пойти обедать, то он, скорее всего, пожмет плечами и скажет, что готов оказать честь любому варианту. Его речь такая же абстрактная. Мягкие комментарии звучат как японские коаны[12], поэтому в разговоре они скользят сквозь ваше сознание, словно морской бриз. Когда в поле зрения появляется шахматная доска, лицо Разуваева расслабляется, взгляд становится пронзительным, и в нем светится острый как бритва ум. Анализируя партии вместе с Разуваевым, я чувствовал, как, интерпретируя мои ходы, он проникает в самые глубокие слои моего подсознания. После всего нескольких часов совместной работы у меня возникло чувство, будто он знает меня лучше, чем кто-либо другой за всю мою жизнь. Это было все равно что играть в шахматы с Йодой[13].
