Тревожная ночь - Пётр Владимирович Угляренко
Услышав стук в окно, подумала сразу на Викентия, что это он вернулся. Но почему бы так быстро? Или что-то случилось? Подступила к окну, спросила:
«Ты, Викентий?»
В ответ - молчание. Но услышала лёгкий стук в дверь. Испугалась - таки какая-то напасть набивается в дом, кто-то чужой. Узнал, что одна женщина в доме, и решил воспользоваться! В доме добра, хвала богу, есть - можно и целый вагон нагрузить. Стук не прекращается. Телефона же нет, чтобы на худший случай обратиться в милицию. А в соседних домах ещё темно, перед воскресным утром все крепко спят. Спросила резче:
«Кто там стучит?»
«Это я, мама, почему ты не открываешь?»
Она резко распахнула дверь:
«Что случилось, Геннадий?»
Видела - бледный, смущённый, взволнованный. Начал её умолять:
«Только не бойся, ничего страшного.»
«Да скажи уже - что?»
Села на кровать, белея в длинной ночной рубашке, смотрела на сына: может, что-то натворил и погнали из университета? Павел не раз жаловался: и в рюмку начал заглядывать Геннадий, и с девками всякими водится. И всё же теперь она себе говорила: «Главное, жив-здоров... чтобы не случилось какой-то большей беды.»
И уже поднялась, чтобы прижать Геннадия, успокоить его, а он:
«Собирайся, мама!»
«Куда? Чего?» - снова забулькало сердце.
«В город, к Павлу.»
«Так с кем беда - с Павлом или с тобой?»
«Не знаю - может, с ним, а может, и со мной.»
«Жив ли он, Павел?»
«Кажется, он жив.»
«Да что это ты говоришь загадками? Геннадий? Не пугай меня, говори, чтобы я знала.»
«Там обо всём и узнаешь.»
«Боже мой!»
«Не бойся. Видишь, я жив, здоров, и Павел жив.»
«А кого убили? Говори!»
Просила, молила - упрямился и молчал. Да и сам волновался - аж обильный пот стекал ему по вискам... За Павла она была спокойна, в нём не сомневалась, а Геннадий что-то таки натворил!
Поглядывала раз за разом на тамбур - почему он прячется? Стыдно ей, матери, смотреть в глаза? Или боится, что она не даст ему покоя - будет допрашивать, что же всё-таки случилось? А как же не спрашивать? В голову лезет невесть что, одно утешает: хорошо, хоть оба живы и здоровы, а это самое важное.
Очень подгонял её Геннадий, чтобы собиралась на поезд. Даже никакого гостинца не взяла. И Викентию записки не оставила - вернётся и не будет знать, куда она делась. Догадалась об этом, как вышла за ворота, да идти назад уже не хотела - плохая примета. А здесь и без того ждёт какая-то беда. В последнее время видела даже плохие сны. И всё о Геннадии: то полетел вниз головой с обрыва, то увяз в болоте, и если бы она не поспешила ему на помощь, не подала руки - то не выбрался бы... Теперь сообразила: для того и везет её Геннадий в город, чтобы помогла ему в очень трудном деле. Ведь только одна мать - что и жизни своей не пожалеет ради детей. Ведь именно в детях и внуках останется жить, не отойдёт со смертью в небытие.
Больше не могла усидеть на месте, вышла и сама в тамбур:
- Что ты здесь делаешь, Геннадий?
- Ничего, смотрю...
- На что?
- На свет божий.
- А мне кажется, что ты прячешься.
- Не выдумывай, мама... Вышел покурить.
Прикурил сигарету, показал рукой на табличку с надписью: «В вагоне не курят.» Глубоко затянулся дымом и густо выдохнул на стекло.
- Ты слишком много куришь, Геннадий.
- Почему слишком много? Как всегда.
- Брось... Павел же не курит.
- Теперь закурит...
Спросила снова с настороженностью:
- Скажи - куда и зачем ты меня везёшь? Скажи мне, Геннадий.
- Говорил уже - в город.
- К себе, к Павлу?
- К нам обоим, мама.
- По какой причине?
Прислонился лбом к окну, словно что-то хотел разглядеть в густом лесу, который зелёной стеной подступал к колее. Глянула и сама: лес как лес, ещё молодой, густой... Не раз изодранные, поцарапанные вылезают из чащи те, кто приезжает из города за грибами. И представился другой лес, где они с Викентием поставили свой дом. Перед её глазами снова предстал Викентий. Уговорил поселиться посреди природы, где воды много, и воздух чистый - мол, там тишина и покой. А вот она свой покой оставила в городе, где её дети, Геннадий и Павел. Да и по городскому жилью жалеет: было не так просторно, как в своём доме, но зато удобнее: и центральное отопление, и природный газ...
Больше беспокоится за младшего, Генку. Павел ведь уже на своих собственных крыльях - стал инженером, женился. Правда, дома он не имеет слова, во всём угождает жене, а она, капризная, за большую госпожу себя считает. Не такую бы жену она, мать, выбрала Павлу, если бы он спросил её совета. Влюбился в красоту, глупенький. А эта красавица только себя знает - разве такая к дому, к семье? Это говорит она, Олимпиада Романовна, которая двух сыновей, как соколов, вырастила, да ещё и во второй раз вышла замуж.
Сердилась на Павла, что хлюпик. Он упрекает Генку, мол, сякой-такой, но она уверена, что такую, как Наташа, Генка себе не возьмёт. Да и не одна наплачется, пока какую-то выберет... Если и теперь какую-то... Неужели он бросил девушку с ребёнком, и теперь боится, что девушка в отчаянии может сделать непоправимое?.. Не к той ли девушке везет её, мать, чтобы поговорила, отвратила беду: она умеет...
Эй, если бы что-то случилось подобное - Геннадий привёз бы девушку к ней, а не тащил в город старую мать. Видно, что-то другое побудило Геннадия к тому. Ведь появился к восходу солнца, запыхавшийся, встревоженный. Может, уже и случилась та беда, а мать и так должна понять? Но почему не скажет, почему её мучает?
Выждала, пока докурил сигарету, взяла его за руку:
- Иди, посиди со мной.
Думала - заартачится, но он покорно пошёл следом. Только сел не напротив, как она хотела, чтобы могла смотреть сыну в глаза, присел рядом, немного и отвернулся. Спросила:
- Тебе за что-нибудь стыдно передо мной, сынок?
- Нет, мам, почему должно быть стыдно?
- Не знаю - может, обманул какую-то девушку?
- Не обманул, не бойся.
- Учишься, значит, из университета тебя не отчислили... Может, общежитие потерял?
