Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 3. Гражданская лирика и поэмы

Тебе говорю, Арменак Саркисян, боец из армянских крестьян. Я к тебе, ты ко мне привык, ты комсомолец, я большевик. Я дерусь за Армению и за Русь. Ты дерешься за Русь и Армению. Вот наше мнение: ты — за меня, я — за тебя. Это и есть союз Октября.

С тобою говорю, Нико Лазашвили. Дружно мы вместе на фронте зажили. Тебя люблю особливо за то, что ухлопал ты фашистов чуть не сто. Это что! Уложишь на месте и двести! Парень ты гордый, орел горный. С первого Октябрьского дня ты мне родня. Ты — за меня, я — за тебя. Это и есть союз Октября!

Я не хочу, чтоб фашистский гад взял и запакостил Ленинград. Ты не хочешь, чтоб прусские лисы шашлыком обжирались в Тбилиси. Больно тебе, что улицы Киева опоганило племя змиево. И ты не желаешь, чтоб въехал в Баку танк немецкий с крестом на боку. Так что желанье у нас одно: врага загнать на морское дно. Цель имеем одну — освободить страну. Лозунг у нас один — жить по-советски хотим! А дорога к победе одна — Отечественная война. Вот тебе прямо — вся боевая программа!

Не желаем фашистской власти! Как галушки, в фашистские пасти не полезем, — пасть врагу исколем железом. Я скажу от имени части, как солдат старшой: «Будет суд большой над гитлеровской бандой, над фашистской сволочью жадной. За наших убитых людей, за слезы вдов и детей жизнью заплатит злодей, зачинщик кровавых затей».

А пока суд да дело — время боя приспело. Вставай, товарищ, иди — фашиста в бою суди! Поддай, артиллерия, жару, полную высшую кару! Заканчивай разговор — пора исполнять приговор. Обсудили фашистское дело, — не уйти врагам от расстрела.

Плотным строем, ровною цепью подымайся над русскою степью! Дистанция шесть или восемь шагов, — иди и кроши ненавистных врагов! Автоматчики, больше жизни! Из всех магазинок брызни! Это суд беспощадный твой, праздник огненный фронтовой! Отряд за отрядом, ряд за рядом, волна за волной! Не бойся ранения — артиллерия помогает, а немецкая замолкает. Сколько надо, прошли — стреляй по команде «пли!».

Посылай свинцовую тучу в фашистскую псиную кучу! За Октябрьскую нашу веру дайте Гитлеру высшую меру!

Огонь по команде «пли!» — за счастье родной земли!

Получил я, товарищи, два письма, — рад весьма. Все похаживаю, от довольства усы поглаживаю. Сами знаете, как нужны тут в окопе слова жены, — они ласковы и нежны. Нет на свете дороже обновы, чем письмо от сына родного. И не то чтоб красиво пишут, — теплотою дышут.

Дай-ка сядем мы тесней, прочитаем-ка: что в письме? Сложено уголком, ждет ответа. Почерк-то мне знаком, от сына это. Пахнет порохом — потому и дорого. Пишет отцу-бойцу сын-боец:

«Уважаемый отец, дорогой родитель! Что не часто пишу — не судите, времечко деловое в городе — бой за боем. Пишу вам из Сталинграда под вой снаряда. Волга-река за нами, вьется она, как знамя. Знамени нашего не отдадим, выдержим, выдюжим и победим. Знаем великого города цену, решили все заодно — биться за каждую стену, за каждый косяк, за окно. Толчем мы германцев в огненной ступе, фрицы валяются труп на трупе.

А планы немцев были такие: с востока придвинуться к сердцу России, перерезать дорожные жилы, к Москве не давать подбрасывать силы. Зайти со спины до кремлевской стены и отрезать Москву от востока. Только они просчитались жестоко.

Эх, отец, какой тут народ — держит каждую улицу и поворот! Вот один подвиг — в памяти свеж. Тридцать три бойца охраняли рубеж. Танк за танком, вал за валом — их немчура атаковала. Двинули немцы семьдесят штук. Слова не слышно — рев да стук. Но наши решили драться как подобает бойцам-сталинградцам! По два танка выходит на брата. Заговорили ружье да граната, воздух, как студень, дрожит от раската. Вот загорелись четыре танка, пятый пробит, как консервная банка…

Немцы шлют за снарядом снаряд, бой уже тянется долго, а бойцы говорят: „У нас за спиной Сталинград да матушка Волга!“

Бойцов не берет ни огонь, ни усталость, и танкам немецким крепко досталось! Вышло из строя машин двадцать семь, остальные вернулись ни с чем.

Убрались фашистские гады. А наши ребята рады, что помогли Сталинграду.

В мире уже толкуют о чуде, а чудо-то это — советские люди! Ранят — в госпиталь не идут, стойко с немцами бой ведут, не уйдут от своих орудий. В Сталинграде — герои люди!

Здесь защищаем Москву и Кавказ, здесь исполняем наркома приказ. Будет праздник и на улице нашей — всякого прошлого праздника краше! Можете твердо надеяться на сына-гвардейца. Не посрамлю отеческой чести! Жду и от вас родительской вести: как воюете, как живете, как поганого ворога бьете?

Гвардии красноармеец Михайло Смыслов.

Сталинград, ноябрь, восьмое число».

Так что сегодня мне повезло. Вижу, не зря воспитывал Мишку! Рад такому письмишку. Я его воспитал, а бой его испытал. Парень стал что металл! Думаю, будет героем.

А теперь — второе откроем. Написано гладко и ровно, пишет Мария Петровна, моя супруга сама:

«Здравствуй, муж мой Фома! Снишься ты мне ночами, будто стоишь за плечами. Взял бы меня с собой, вместе б ходили в бой — биться с фашистскими палачами.

Тебе и бойцам родным кланяюсь низким поклоном. А здесь трудовые дни — служу на заводе патронном. Набиваю я за патроном патрон, так что работаю тоже на фронт.

Есть у меня, родной мой, такая думка: дошла бы моя обойма до твоего подсумка. Пять патронов в винтовку вложи, пять фашистов насмерть уложи, только даром не трать патрона — набивала Марья Петровна.

Командир твой спросит: „Кто тут был, кто пятерых убил?“ А ты отвечай: „Я да Маша. Это работа семейная наша. Жена патрон набивает, а муж врага убивает“.

А что до пуль и припасов прочих — можешь надеяться на рабочих: не растеряемся, постараемся. Всё дадим, что на фронте надо: и патронов, и мин, и снарядов. А будет для нас награда за труд и бой — встреча моя с тобой. Письма от наших детей получаю и души в них не чаю. Дочка у нас достойная — пригожая, стройная, и душа у нее хороша. И в тебя, и в меня. Девяносто раненых вынесла из огня. Знаю все и о Мише, хоть редко пишет. Да и сын Кузьма прислал четыре письма. Оба в здоровье и силе, бодры и храбры, — не зря мы детей растили.

Обо мне тревожиться нечего — я с утра до темного вечера говорю судьбе о тебе:

— Будь, муж мой родимый, здоровый и невредимый, и смел и цел. А когда вернешься с победой жив-здоров, напеку я семье пирогов, пообедаем, всё друг другу поведаем, заживем по-хорошему снова.

Жена твоя Марья Смыслова»

Все прочел до самого донышка. Вот спасибо, милая женушка! Письмо-то из дальнего тыла, в нем великая сила! Как такую жену не любить? Как забыть подругу солдата? Стало быть, ребята, я сердечный привет передам нашим трудовым городам, работницам и рабочим. Прочен советский тыл, полон сил!

Вот какие советские жены! Вот какие у нас сыны! Родина — лагерь вооруженный — строит победу родной страны. Надо и нам равняться по сталинградцам, не давать врагу продвигаться. Будем биться за каждую хату, в селе, за каждый куст на земле, за каждый выступ в скале, за каждую тропку лесную, за каждую кочку степную, за каждый овраг и лес, — чтобы враг нигде не пролез. Защищать до последней капельки крови и удар по врагу неуклонно готовить — решительный, сокрушительный!

Так товарищ Сталин нам приказал, всей советской семье геройской. Это слышал Кремлевский зал, это слышало наше войско, слышал я и мои сыновья.

Наш ответ — боевое «есть!», постоим за советскую честь. За Октябрьскую нашу свободу мы готовы в огонь и в воду. Заявляем всему народу — оккупантов развеем в дым, обязательно победим!

Соблюдай во всем дисциплину, — так приказано мне и сыну, вам, бойцам, боевым храбрецам!

Добывайте себе победу — смерть фашистскому людоеду! Отстоим свой родимый дом и до праздника доживем.

Добрый денек, паренек! Садись у костра на пенек, на вон тот, сосновый. Боец ты, я вижу, новый. Прибыл сюда, говоришь, из Читы? Видно, еще не обстрелянный ты. Прошлую зиму не зимовал, не воевал? Малость в окопах прохладно? Ну да ладно, в нашем котле поваришься — в каждом найдешь товарища.

Наша порода не нежная — ей по нутру погодушка снежная. А для уральца, сибиряка зима, что реке — свои берега. Помню, дед и родитель мой брали меня на охоту зимой, в облаву на волчью свору. Зимний воздух студен, в лесу оставались по весемь ден в самую лютую пору. Силу отцовской двустволки чуяли серые волки…

Лютого волка лютей — серый фашистский злодей. А дело советской пехоты вроде зимней охоты: надо с уменьем и толком драться с фашистским волком. Самое время охоте — зима, да не думай только, что зима за нас повоюет сама. Мало, что вьюга клубится, — надо еще добиться, чтоб германец в сугробе завяз, чтоб и зима воевала за нас.