Санин Евгений - Денарий кесаря
Смутно припомнились темные лики икон, свечи… крестившиеся и кланявшиеся люди, много людей - судя по всему, наверное, это был какой-то большой церковный праздник. И громкий, протяжный, на весь храм голос священника: «Во время оно…». То есть, в то самое время, если перевести эти слова на современный язык.
Сомнений больше не оставалось. Вот он – готовый заголовок!
Василий Иванович быстро вывел на листе: «Время оно» и усмехнулся:
- Как говорили древние римляне, тот сделал половину дела, кто уже начал его!..
9
- Ну, ты сравнил! – даже задохнулся от возмущения Василий Иванович.
Однако, прошел вечер, ночь, за ними – день, другой, третий…
Новая комиссия еще больше хвалила Василия Ивановича и обещала пригласить на урок заместителя министра образования.
- Твои рассказы произвели эффект взрыва сверхновой звезды! – сообщил подменявший заболевшего учителя астрономии директор. – Приезд замминистра в нашу школу встревожил все областное начальство, но только не меня. Лично я так же бесконечно уверен в тебе, как бесконечна наша расширяющаяся Вселенная!
Василию Ивановичу и впрямь позвонили из столичного журнала и попросили прислать его рассказы в машинописном виде, через два интервала. Владимир Всеволодович тоже то и дело сообщал, что у них все больше и больше нужных монет. Беда пришла оттуда, откуда ее не ждали.
Прошло еще два дня, миновала неделя, а лист как был, так и оставался чистым.
- Начинай! – умоляла его Настя.
- Пиши! – требовал Владимир Всеволодович.
С Настей было проще: он обещал ей непременно успеть с повестью в срок и даже делал вид, что что-то пишет. А что касается друга, то его провести было куда сложнее…
- Ну не могу я писать, не веря в то, что пишу! – признался он, наконец, шепотом, чтобы не слышала Настя, в телефонную трубку и услышал в ответ недоуменное:
- Но ведь сочиняешь же ты без труда прекрасные рассказы о Гомере, Пифагоре, Сократе…
- Ну, ты сравнил! – даже задохнулся от возмущения Василий Иванович. – Это ведь реально жившие люди. А тут – легендарная личность!
- Ты так считаешь? – задумчиво переспросил Владимир Всеволодович. – А я вот читал в очень серьезных научных журналах, изданных, правда, за рубежом, – тут он сам перешел на шепот, словно боясь, что его тоже могут подслушать, – что надежных доказательств историчности Иисуса Христа в десятки, сотни раз больше, чем доказательств реальности существования того же, к примеру, Сократа…
- Сократа?!
- А почему бы и нет? Ведь, если разобраться, то о Сократе мы знаем лишь из трудов Платона. Да и то по рукописям времен Средневековья! А уж то, что касается Пифагора, Гомера и многих других, в ком мы уверены, что они жили, то тут вообще наши знания основываются подчас на одной-единственной строке, причем, порой из весьма сомнительных источников! А тут – свидетельства римских, иудейских, греческих писателей, современников Христа и, наконец, – Евангелие. Кстати, многие великие ученые нисколько не сомневались, да и сейчас не сомневаются в этом!
- Например?
- У тебя есть минутка?
- Да хоть целый день!
- Тогда подожди…
День не день, но прошло не меньше получаса, пока в трубке снова послышался торжествующий голос Владимира Всеволодовича:
- Вот, нашел! Надеюсь, тебе, как историку, имя академика Бузескула о чем-нибудь говорит?
- Еще бы![3] – даже слегка обиделся Василий Иванович.
- Тогда слушай. Вот что он пишет: «Воскресение Христа подтверждено историческими и археологическими находками с такой несомненностью, как и существование Иоанна Грозного и Петра Великого»… Далее: «Если отрицать воскресение Христа, то нужно отрицать (причем, с гораздо большим основанием) существование Пилата, Юлия Цезаря, Нерона, Августа, Траяна, Марка Аврелия, русских князей Владимира и Ольги, Александра Невского, Ивана Калиты, Даниила Галицкого, Юрия Долгорукова и многих других». Алло! Алло! Что замолчал?
- Я не молчу, я слушаю… - только и смог сказать Василий Иванович, и его друг, пошелестев страницами, продолжил: - А вот тебе и другие имена самых умных людей всех времен и народов, которые верили в Бога: Коперник и Кеплер, Паскаль и Ньютон, Ампер, Вольт, Кювье… Причем они не только не скрывали свою веру, но и открыто проповедовали Бога. Например, какими, знаешь, были слова самой первой телеграммы, переданные азбукой Морзе?
- Какие?
- «В начале сотворил Бог»! Однако, я немного отвлекся. Далее следуют: Ламарк, Максим Планк, основоположник генетики Мендель, Чарльз Дарвин…
- Дарвин?! Но ведь он… - с возмущением начал было Василий Иванович, но Владимир Всеволодович с несвойственной ему нетактичностью перебил:
… был глубоко верующим человеком. И когда у него однажды спросили, а кто, собственно, стоит у основания созданной им теории эволюции, он, не задумываясь, ответил: «Конечно же, Бог!» Вообще вся эта теория, заметь, теория, а не закон, с ее ничем и никак не доказанным происхождением человека от обезьяны, которая принадлежит не столько Дарвину, сколько его ученикам, – тема особого разговора. А сейчас я лишь продолжу: - Ломоносов, Софья Ковалевская, изобретатель радио Попов, Менделеев, академик Павлов, великий педагог Ушинский, который писал, что человека, не верящего в Бога, нельзя близко подпускать к ученикам, Фридрих Энгельс…
- Как… и он тоже?!
- Да, в конце жизни даже он вынужден был признать, что факт воскресения Христа следует считать неоспоримым. Правда, эти его слова ни разу не были переведены на русский язык, но я читал их в подлиннике.
- Вот тебе и удел старушек! - озадаченно протянул Василий Иванович и, подумав, сказал: - Ладно, поверю тебе на слово, но предупреждаю: при первой же возможности – проверю!
- Непременно проверь, - охотно согласился Владимир Всеволодович. - Я тебе даже ссылки на нужные книги и журналы дам, чтобы ты зря не терял время! Только давай, не тяни!
- Сегодня же начинаю писать! - твердо пообещал Василий Иванович.
Однако прошел еще день, а работа так и не началась. Застигнутый Настей перед чистым листом тетради, он, разводя руками, признался еще в одной трудности:
- Никак не могу понять - как увязать в повести воедино все города и государства, монеты которых будут в коллекции?! Ведь их – несколько десятков!
- А ты введи какого-нибудь вымышленного героя и отправь его в путешествие! – не долго думая, предложила Настя.
- Легко сказать! – усмехнулся Василий Иванович и вдруг прищурился: - Постой-постой, а ведь в этом что-то есть… Только зачем тогда ограничиваться одним путешествием? Можно написать о том, как главный герой всего за несколько лет проходит путь, который прошло человечество за несколько тысячелетий в поисках истины. Для этого он и ездит по всему миру. И в конце концов приходит к Христу. Но – что побудило его к этому?.. Что заставило стронуться с места?..
- А ты начни писать, и у тебя сразу же все получится! Обязательно! Непременно! – с непреклонной уверенностью в голосе сказала Настя. - Ведь ты у меня – настоящий клад!
- Как ты сказала – клад? – как-то странно взглянул на нее Василий Иванович и, с криком «Эврика!» впервые обняв, закружил по комнате. Потом, застыдившись, опустил на пол и сказал: - Конечно же, клад! Будет для увлекательности и клад, и пираты! Все будет! И как я до этого сам не додумался?!
Он сел за стол и взял в руки купленную для отца Соколова лепту – зеленую от патины медную монетку древней Иудеи, как раз того самого года, когда был распят Христос… На одной ее стороне были имя и титул императора Тиберия, на другом две греческие буквы, обозначавшие время его правления, по которым и определялся этот год.
Настя потихоньку, на цыпочках вышла из комнаты. А Василий Иванович отложил монетку, взял авторучку и, то и дело заглядывая в Евангелие, старательно принялся покрывать первый лист аккуратным учительским почерком…
ВРЕМЯ ОНО[4]
«С высоты мраморной лестницы римский трибун хмуро наблюдал за подчиненной ему когортой. Сотня легионеров, в полном вооружении, красных плащах, готовилась сопровождать к месту казни группу бунтовщиков. Остальные центурии усеяли двор роскошного замка в надежде позабавиться дармовым зрелищем.
Осужденных на смерть было четверо. Троих уже вывели из узилища и, не снимая цепей, окаймили шеренгами воинов. Метровые наконечники пиллумов-копий сверкали на солнце так, что было больно глазам. На четвертого, приговоренного к распятию несколько минут назад, сыпались удары бича с вплетенными в сыромятную кожу стальными колючками. По обычаю, каждый конвоир мог принять участие в обязательном перед самой позорной казнью бичевании, и мало кто отказал себе в удовольствии блеснуть перед соратниками удалью.
