Шпион смерти - Борис Николаевич Григорьев
Фрам задумался на мгновение, пока чей-то резкий голос за дверью не вернул его к действительности. Тогда он вышел в туалет, поджег спичкой бумагу и спустил пепел в унитаз. Так-то будет спокойней.
Итак, бег на короткую дистанцию отменяется. По радио объявили новый забег, требующий уже стайерской сноровки. Теперь надо сбавить темп и экономить силы до финиша. Он открыл дверцу холодильника и вытащил оттуда бутылку «бифитера» и банку с тоником «швеппс». Он редко пользовался спиртным в качестве транквилизатора, но сейчас как раз был тот случай, когда без него не обойтись. Тем более что после бессонной ночи слегка побаливала голова.
Вот, кажется, эта особа опять проявляет какую-то активность за стеной. Ну точно, она опять вооружилась против кого-то телефонной трубкой, и теперь хоть съезжай из-за нее из гостиницы. Он проснулся где-то часа в два ночи от резкого женского крика, доносившегося из соседнего номера слева, но впечатление было такое, что соседка сидела в одной с ним комнате и визжала таким противным голосом, как будто ее поджаривали на костре или облили скипидаром. Он прислушался и понял, что, судя по акценту, какая-то американка безуспешно пыталась дозвониться через океан.
— Оператор! Оператор! — непрерывно повторяла она на самых высоких тонах. — Я просила тебя связать меня с гостиницей «Мирабу», а ты что дал мне, козел вонючий?
— Это «Мирабу»? — возобновила она попытку дозвониться минут через десять, когда он опять погрузился в сон. — Как не «Мирабу»? А что же это, черт вас побери? Я жду. Ну наконец-то! Мне нужен мистер Шелби! Кто? Шелби, глухая тетеря! Говорю по буквам: Шератон, Эдинбург, Лондон, Бостон, Иллинойс. — Дамочка демонстрировала неплохое знание географии. — Как нет на месте? А где он? Когда будет?
Из соседнего номера справа послышались звуки недовольства, хлопанье дверями и шарканье ног в коридоре. «Некто» тоже проснулся и решил призвать нарушительницу спокойствия к порядку. Было слышно, как мужской голос пытался что-то объяснить американке («Бу-бу-бу-бу»), но в ответ до ушей Фрама донеслись такие вопли, что мужчина поспешил вернуться в свой номер восвояси. Затем в коридоре появился дежурный портье и тоже предпринял попытку утихомирить соседку слева, но и его переговоры закончились неудачей.
Он лежал в постели и слушал, какими безуспешными путями и тропами американка пробиралась по телефонному проводу к мистеру Шелби. Где-то через час она наконец радостно вскрикнула:
— Это ты, Рональд? Наконец-то! Так слушай, дорогой: никогда — запомни, никогда в жизни я говорить с тобой не буду!
После этой тирады в гостинице наконец-то воцарилась тишина. Все вокруг заснули, в том числе и соседка слева, а он ворочался в постели и не мог сомкнуть глаз до самого рассвета.
«Центр что-то торопится, если отпускает всего месяц-полтора на проверку агента, — подумал он, еще раз мысленно восстанавливая перед собой сожженный текст. Если бы речь шла о простом продлении командировки, вряд ли бы он стал ставить меня в такие жесткие временные рамки. Значит, имеется в виду качественно новый этап работы, а перед предыдущим надо побыстрей подвести черту».
В его мозгу отчетливо и наглядно возникла схема рассуждений и мотивов, которую, возможно, использовали его руководители в Ясенево. И как ему сразу не пришло в голову, что товарищи приняли решение оставить его здесь на длительный срок или, попросту говоря, на «постоянку». Значит, там, в далекой Москве, действительно произошло что-то экстраординарное, что заставило «оголить» один участок и «закрыть» Фрамом другой. Ну что ж, Фрам, оправдывай свой псевдоним, вперед![1]
Конечно, он в тайне всегда мечтал попробовать свои силы на этом поприще. Одно дело «покрасоваться» перед контрразведкой в качестве туриста, не очень-то заботясь о глубине легендирования, надеясь на эффект «штурма унд дранга»[2], потому что через неделю-другую все равно придется исчезнуть со сцены, и совсем другое, когда нужно годами жить на виду у всевозможных служб, играть роль постоянного жителя страны, добропорядочного бюргера-соседа, ходить по лезвию ножа и тщательно следить за тем, чтобы не свалиться в пропасть. Такая работа требует напряжения всех сил и умения.
На «постоянку» его не взяли потому, что за годы подготовки к нелегальной работе ему так и не подобрали напарницу, а отправлять без оной начальство посчитало нецелесообразным: слишком сложно стало работать в особых условиях в одиночку, слишком велика стала цена провала. Вот и определили его на участок «коротких» командировок, участок интересный, почетный, благодарный во всех отношениях, которым со знанием дела руководил опытный нелегал — хитрый и мудрый, как лис, строгий, как украинский старшина, но добрый и справедливый, как аксакал. Он и был аксакалом, этот обрусевший сын кавказских гор.
Сумеет ли он слиться с окружением настолько, чтобы не вызвать опасных подозрений у близких друзей и знакомых, которые непременно должны появиться, у контрразведки наконец? Конечно, кое-чему он научился за время работы на Западе. Во всяком случае, за русского, за славянина его уже никто не мог принять. А как было вначале? Стыдно вспомнить!
Он тогда выехал в обкаточную поездку и мандражил, как осиновый лист на ветру. Самое большое опасение вызывал паспорт. Он знал, что сеньора Санчеса Рамиреса Гонсалеса с его отпечатками пальцев и генетическим кодом в мире не существует, и потому на каждом шагу ожидал разоблачения. Вот как-то странно взглянул на него австрийский таможенник; а вот почему-то долго листает паспорт пограничник в афинском аэропорту; и с какой стати в миланской гостинице дежурный администратор отобрал паспорт и держал его до самого вечера!
Но все опасения оказались напрасными, паспорт выдержал все необходимые для такой поездки проверки, и он благополучно прошел заданный маршрут, выполнил учебно-боевое задание и вернулся в целости и сохранности домой. Прокол получился совсем в другом месте.
Однажды в Вене он вышел из гостиницы прогуляться и посмотреть на город и забрел на какую-то улицу, на которой обитали жители, явно не отличавшиеся высоким жизненным стандартом. Когда он рассматривал витрину магазина со скобяными товарами, кто-то подошел сзади и обратился с вопросом на русском языке:
— Слушай, кореш, где тут можно пос…ть?
От неожиданности он повернулся и увидел перед собой небритого, взъерошенного типа в джинсах,
— Что ты сказал? — переспросил он, не веря своим ушам.
— Да я спрашиваю, где тут можно облегчиться.
— Не знаю.
