Низами Гянджеви - Хосров и Ширин
Шапур привозит Ширин к Михин-Бану
Ширин в ее края примчал художник снова, —
Но встреча не сбылась: там не было Хосрова.
С Гульгуна сняв Ширин, в цветник Михин-Бану
Ее он снова ввел, как светлую весну.
И снова гурия меж роз родного края
Дарила свет очам, огнем очей играя.
И приближенные, и слуги, и родня,
Которые давно такого ждали дня,
Увидевши Ширин, ей поклонились в ноги
И, прахом ставши, прах лобзали на дороге.
И благодарственным моленьям и дарам
Предела не было, и был украшен храм.
А что с Михин-Бану? Да словно от дурмана,
Ей тесно сделалось в пределах шадурвана.
Как сердцу старому, что стало юным вновь,
Что мнило умереть, а в нем взыграла кровь.
Беглянки голову Бану к себе прижала, —
И пробудился мир и начал жить сначала.
Как ласкова Бану! Какой в ней пламень жил!
Ну что бы сотней строк все это изложил?!
Введя Ширин в простор дворцового предела,
Ей предложила все: «Что хочешь, то и делай!»
Покровами стыда ей не затмив чела,
Ей омрачить чела печалью не могла.
Ведь понимала все: ее побег — сноровка
Неопытной любви, влюбленности уловка.
И в шахе виделись ей признаки любви.
Ей шепот лун открыл огонь в его крови.
Вино бродящее укрыть она старалась,
Свет глиною укрыть — хоть солнце разгоралось.
Бану твердит Луне: «Покорной надо стать,
Домашний, тихий мир, как снадобье, принять».
И с ней она нежна и создала — в надежде
Все прошлое вернуть — все то, что было прежде.
И снова куколок прекрасных, как весна.
Дано ей семьдесят, — чтоб тешилась она.
Круговорот небес, что кукольник, баюкал
И пробуждал к игре сереброгрудых кукол.
Ширин, увидев их, — как прежнею порой,
Луною рассекла веселый звездный рой.
Ширин опять в дому. Как праздник новоселья-
Опять открыт базар досуга и веселья.
Бегство Хосрова от Бехрама Чубине
Победы ключ сверкнул. Он грозен стал: могуч
Рассудок — золотой преодолений ключ.
Рассудок победит могучих с их мечами.
Венец, прельщая всех, царит над силачами.
Лишь разуму дано тьму воинов смести,
Мечом ты их сметешь не больше десяти.
На трон взошел Парвиз. Все помыслы Бехрама
К Парвизову венцу влекли его упрямо.
И он схватил венец, когда к нему простер
Он руку ловкую. Был ум его остер.
И клевету творить Бехраму — не в обузу.
Он всем шептал: «Хосров пронзил глаза Ормузу»,
Хоть знал он, что когда Юсуф умчится вдаль,
Якубу — света нет: все затемнит печаль.
Он тайно разослал посланья людям разным,
Благое исказив рисунком безобразным.
«Ребенку ли владеть вселенной суждено?
Отцеубийце быть владыкой не данои.
Ста братьев кровь прольет он за глоток напитка,
Напитка, что в домах имеем до избытки.
Арфисту царство даст: над арфами дрожит,
Что царство! Песнею он больше дорожит.
Горячий — он путей к делам не примечает,
Незрелый — он добра от зла не отличает.
Клеймо любовных игр горит на нем. И страсть
К неведомой Ширин над ним простерла власть.
Зол, обезглавливать за малое готовый.
Утратив голову, не обретают новой.
Оковы бы сковать, чтоб им греметь на нем!
Исправить бы его железом и огнем!
Пусть покорится нам! Не покорится — верьте,
Отцеубийцу нам предать разумней смерти.
Ему закройте путь, нежданный меч воздев,
И знайте — я иду, могущественный лев».
Вот так-то этот лев, взыскующий признанья,
Свел шахских подданных с дороги послушанья.
И видит шахиншах — счастливый рок смущен.
И подданных своих в смятенье видит он.
И силу счастья он крепил казной златою,
И слепоту врага он множил слепотою.
И так тянулись дни. Но враг привел войска, —
И тотчас поднялась восстания рука.
Опоры не было — был сломлен трон Парвиза, —
И с трона пересел он на спину Шебдяза.
От вихрей, взвившихся из-за камней венца,
Он голову унес: она ценней венца.
Уж венценосца нет. Владычества порфира
И мира — брошена возжаждавшему мира.
Когда по воле звезд узрел смятенный шах
Меча Бехрамова над головою взмах, —
В сей шахматной игре, что бедами богата,
Без «шаха» для него уж не было квадрата.
С уловок сотнею, свой потерявши сан,
По бездорожию проникнул он в Арран.
Оттуда он в Мугань направился: в Мугани
Жила Ширин; в сей храм свои понес он дани.
Встреча Хосрова и Ширин на охоте
Сказитель говорил: мое познанье пей.
Когда Хосров Парвиз, домчавшись до степей,
Стрелял и стрелы в дичь без счета попадали, —
Вдали взметнулась пыль: неслась Ширин из дали.
В кругу своих подруг с дворцового двора
Ширин охотиться отправилась с утра.
И два охотника, одним замкнуты кругом,
Коней пустили вскачь, охотясь друг за другом.
И стройных два стрелка, дворцов покинув сень,
Друг в друга целились, как целятся в мишень.
Два друга — им любовь, как хмель, затмила око —
Пылая, всех друзей оставили далеко.
Хосров — ему венец рука судьбы дала;
Ширин — та сто венцов с Хосрова сорвала.
Здесь — гиацинты кос над нежной розой гнутся,
А там — по розам щек их лепесточки вьются.
Здесь — амброю кудрей прикрыты уши там —
Арканы мускуса сползают по плечам.
Здесь — облачко пушка вокруг Луны играет,
Там — подбородка грань Луну оберегает.
Глазами так они друг другу жгут глаза,
Что на зрачках у них уж светится слеза.
Вблизи Ширин — Парвиз; их бег согласный страстен.
Гульгуна обогнать Шебдиз уже не властен.
Ну как заговорить? Она Ширин — иль нет?
Парвиз ли перед ней? Достаточно ль примет?
И вот назвали их. И вот, узнав друг друга,
Без чувств, упав с коней, они лежат средь луга.
Беспамятство прошло, и, головы подняв,
Они свой жемчуг слез рассыпали меж трав.
И, встав, беседуют, по правилам дворцовым
Друг другу поклялись. Но много ль молвишь словом?
О благе и о зле сказали все, — и вот
Примолкли: «Ждать и ждать!» — лишь это разум жжег.
И, чтоб связать с землей ширь голубого крова,
Как птицы на древа, на седла сели снова.
Тут каждый, кто скакал, поводья натянул,
Коней под лунами глухой умолкнул гул.
И видят спутницы: Луна и Солнце рядом
И, встретясь в синеве, друг друга манят взглядом.
В их души обронен огонь любовных снов.
Как бы вдавились в топь копыта скакунов.
И подъезжавших всех дивило это диво:
Они — равны красой, все в них равно красиво.
Шептали муравьи, что в тесный круг сползлись:
«Взгляни, сам Соломон и савская Билькис».
Все новые войска спешили, подъезжали,
Хосрова и Ширин рядами окружали.
Когда сомкнулся строй на склонах ближних гор,
Стон сдавленной земли был для Быка — укор.
И говорит Ширин: «Твой свет на всех высотах!
Как тысячи рабов, и я в твоих тенетах.
Твой царственный престол земле дарует честь.
О благе твой венец в лазурь направил весть.
Хотя семь областей, во всем их протяженье,
В твоем, о царь земли, находятся владенье, —
Недалеко от нас — подарок пышный твой —
В узорах высится шатер наш кочевой.
Коль снизойдет к нам шах и примет просьбу нашу, —
Чтоб услужить ему, я стан свой препояшу.
Коль слон пожалует на муравья ковер, —
В восторг придет мураш, его заблещет взор».
Промолвил государь: «Коль ты принять готова,
Войду, возликовав, под сень благого крова».
Склонилась ниц Ширин, чтоб юношу почтить,
И славословий вновь ему сплетает нить.
На сменных скакунах она к Бану послала
"Служителя, — и та не медлила нимало:
Известье получив, хозяйственных хлопот
Не устрашается: Хосрова в гости ждет.
И Солнце и Луну осыпали дарами.
