Филипп Янси - Где Бог, когда я страдаю
Паскаль в удивлении покачивал головой, глядя на людей, которые занимаются пустяковыми, а иногда и важными делами, но игнорируют самый основной вопрос.
«Это необъяснимое наваждение, сверхъестественная дремота», — говорил он. Некоторые другие религии пытаются отречься от боли, подняться выше нее. А христианство утверждает, что страдание существует и является доказательством падшего состояния человечества. Можно не принимать христианские объяснения об источнике страдания, а именно тот факт, что страдание вошло в мир вследствие неправильного использования человеком свободы. Однако, по крайней мере, концепция великого, но падшего мира соответствует сегодняшней реальности. Она отвечает двойственной природе мира и нас самих.
Мы — как пережившие кораблекрушение; подобно Робинзону Крузо, мы выброшены на чужой берег с реликвиями из родной страны. Об этом аспекте христианства Честертон писал: «Современные философы утверждают, что я на своем месте (в этом мире), и, даже соглашаясь с ними, я чувствовал уныние. Но когда мне сказали, что здесь - не мой дом, душа запела, как весной поют птицы».
Оптимисты говорили ему, что мир, в котором он живет, — лучший из возможных, но он никак не мог с этим согласиться. Ему легче было принять объяснение христианства, ясно говорящее, что он выброшен на мятежную планету. Честертон делает заключение: «Самое важное вот в чем: причины для оптимизма стали совершенно другими. И как только произошла эта перемена, я моментально почувствовал облегчение — будто мне вправили вывихнутую кость. Я часто называл себя оптимистом, просто пытаясь избежать явного богохульства пессимизма. Но весь этот оптимизм был ложным и разочаровывающим именно потому, что с его помощью пытались доказать, что мы — от мира сего, ему принадлежим. А христианский оптимизм основывается на том, что мы — не от мира сего».
Иногда, конечно, мегафон боли производит обратный эффект: в результате страданий люди отворачиваются от Бога. С другой стороны, боль, как в случае с Честертоном, может приблизить человека к Богу. Можно поверить Богу, который говорит, что этот мир — это еще не все. Можно довериться Ему в том, что Он готовит совершенный мир для тех, кто последует за Ним на этой разоренной болью планете.
Быть творением нелегко. Нам кажется, что мы достаточно сильны, чтобы управлять своим миром без боли и страданий, назойливо напоминающих нам о нашей зависимости. Нам кажется, мы достаточно мудры, чтобы принимать решения относительно морали, жить правильно без мегафона боли, оглушающего нас. Но, как доказывает история Эдемского сада, мы ошибаемся. Мужчина и женщина, жившие в мире без страданий, пошли против Бога.
Также и мы, потомки Адама и Евы, имеем право на выбор. Мы можем довериться Богу - Или же можем обвинять Его, а не себя самих, в том, что происходит в мире.
Прислушайтесь: эхо!
Если вы сомневаетесь в существовании мегафона страданий, я советую вам посетить реанимацию. Там, в коридорах больницы, вы встретите самых разных людей: бедных, богатых, красивых, простых, чернокожих, белых, умных, скучных, духовных, атеистов, интеллигентов, простых рабочих. Но реанимационное отделение в больнице — это то место, где все эти различия не имеют абсолютно никакого значения.
В реанимационном отделении все посетители объединены единственной страшной угрозой: их друг или родственник на грани смерти. Экономические и даже религиозные различия отодвигаются на второй план. Здесь вы не заметите искры расистских трений. Здесь незнакомые люди иногда утешают друг друга, а иногда открыто, не стесняясь, плачут. Все встречаются с самой сутью жизни лицом к лицу. Многие первый раз в жизни приглашают пастора или священника. Только мегафон страданий способен поставить этих людей на колени и заставить размышлять о значении жизни и смерти. Как с сожалением замечает Гельмут Тиелике, к капеллану обращаются в больнице, но никогда — на вечеринке. И в этом, мне думается, — огромная ценность страдания. Наша планета издает постоянный стон, вопль об избавлении и восстановлении, но часто мы игнорируем его до тех пор, пока страдание или смерть не заставляет нас обратить на него внимание. Я не говорю, что Бог допускает страдания по причине его ценности. (Я также не считаю, что оно говорит о чем-то определенном: «Твое страдание — результат такого-то поступка», — как станет ясно из следующей главы.) Но мегафон боли сообщает об общем бедствии всему человечеству.
Джон Донн, поэт, живший в XVII веке, также был вынужден слушать, что говорит ему мегафон боли. Отец его жены был зол на него и посодействовал тому, чтобы его выгнали с работы и вообще закрыли дорогу в юриспруденцию. Донну было некуда деваться, и он обратился в англиканскую церковь, став впоследствии священником. Но через год после того, как Донн принял первую паству, умерла его жена Анна, оставив ему семерых детей. А через несколько лет, в 1623 году, на теле самого Донна стали появляться пятна. Ему поставили диагноз — бубонная чума. Болезнь продолжалась долго, высасывая из Донна силы, — он был на грани смерти. (Впоследствии оказалось, что у него была одна из форм тифа, а не чума.) Во время своей болезни Донн написал серию размышлений о страдании, считающуюся одной из наиболее острых работ на эту тему. Он писал свою книгу в постели, будучи уверенным в том, что умирает.
В «Размышлениях» Джон Донн вызывает Бога на откровенный разговор. Оглядываясь на свою жизнь, он не видит в ней смысла. Проблуждав полжизни, Донн наконец достиг того уровня, где он мог бы служить Богу, и в этот самый момент его поражает смертельная болезнь. На горизонте не видно ничего, кроме лихорадки, боли и смерти. Какой из всего этого можно сделать вывод?
Каково значение болезни? Книга Джона Донна предлагает один из возможных ответов. Окно в его спальне было открыто, и однажды, услышав звон колоколов, грустно возвещающих о смерти, он на мгновение подумал, что это по нем заранее звонят его друзья, которые, наверное, лучше знают, насколько серьезна его болезнь. Но тут же он понял, что звонили по умершему от чумы соседу.
«Размышление XVII» Донн посвятил значению колокольного звона, и оно стало одним из наиболее известных произведений в английской литературе («Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе»). Он понял, что хотя колокол звонит в память о чужой смерти, этот звон служит пронзительным напоминанием о том, о чем человек пытается позабыть на протяжении всей своей жизни: мы все умрем.
«Когда человек умирает, из книги не вырывается глава - она переводится на лучший язык; и каждая глава должна быть переведена. Бог использует разных переводчиков: некоторые главы переводятся возрастом, некоторые — болезнью, некоторые — войной, некоторые — судом. Но в каждом переводе — Божья рука, и Его рука снова переплетет наши разбросанные листки для той библиотеки, где каждая книга будет открыта для всех... Этот колокольный звон кличет нас всех, но больше меня, приведенного к самой двери этой болезнью».
За триста лет до Льюиса, назвавшего боль Божьим мегафоном, Донн другими словами выразил ту же концепцию: исключительную способность боли прорываться через обыкновенные заграждения и ежедневную рутину. «О Боже, мне нужен Твой гром. Твоя музыка не принесет желанного результата», — говорил он. Звон колоколов стал для него эхом приближающейся собственной смерти. Для умершего это была точка, конец жизни. Для Донна, державшегося за жизнь, это был вопросительный знак: готов ли он встретиться с Богом?
Колокольный звон интересным образом изменил мышление Донна. Мегафон, или гром боли заставил его пересмотреть свою жизнь, и то, что он увидел, стало для него откровением. «Я — человек, познавший страдание», — сказал он как-то в проповеди, как бы жалея самого себя. Но теперь становилось ясным, что времена наиболее тяжких страданий были также временами духовного возрастания. Испытания изгоняли грех и улучшали характер; бедность научила его надеяться на Бога и очистила от жадности; беспомощность и недоброжелательность со стороны окружающих помогли исцелиться от мирских амбиций. Создавалась ясная картина: боль можно использовать, извлечь из нее драгоценное. Продолжая анализировать происходящее, Донн стал размышлять об окружающих его обстоятельствах. Неужели и ЭТУ боль можно как-то использовать? Болезнь, безусловно, препятствовала ему в совершении многих добрых дел, но не остановила его духовный рост. У него было достаточно времени для молитвы. Колокольный звон напомнил ему и об умершем соседе, и о многих других страдающих в Лондоне. У него была возможность учиться смирению, доверию, благодарности и вере. Донн создал своего рода игру: он представлял себе, как его душа, становясь крепче, поднималась с постели, прохаживалась по комнате, хотя тело было приковано к постели.
В общем, Донн понял, что его жизнь не была бессмысленной даже тогда, когда он был прикован к постели. Он направил свою энергию в духовное русло: молился, исповедовал свои грехи, вел дневник (который впоследствии был издан как «Размышления»), думал не о себе, а о других.
