Предназначение человека. От Книги Бытия до «Происхождения видов» - Сэмюэл Уилкинсон
Рис. 3.1. Зазубренный жалящий аппарат пчелы
Однако наблюдение, которое изначально привело Дарвина в замешательство, было связано не c жалящим аппаратом пчелы, а с тем, что в ульях женские особи рабочих пчел полностью стерильны – другими словами, они не могут производить потомство[123]. В каждом пчелином улье насчитывается около 60 000 бесплодных рабочих женских особей, несколько сотен трутней и одна пчелиная королева. Если способность к воспроизводству – столь важная концепция в эволюции, почему ульи эволюционировали так, что в итоге они производят десятки тысяч бесплодных рабочих женских особей? То, что рабочие пчелы трудятся всю жизнь, чтобы поддержать несколько сотен трутней и пчелиную матку, которым предоставляется возможность размножаться, – драматичная демонстрация биологического альтруизма! Так в чем причина подобного поведения? Ответ, схематически намеченный еще самим Дарвином, заключался в том, что иногда естественный отбор действует не только на индивидуальном уровне. «У “общественных” животных, – пишет Дарвин, – [естественный отбор] будет адаптировать строение каждой особи к потребностям всей общины»[124].
У медоносных пчел все эти бесплодные рабочие особи – родственники королевы и трутней, с которыми они по большей части обладают одним генетическим материалом. Следовательно, их особенности передаются новым поколениям через королеву. Их бессмертные гены живут в тысячах племянниц и в сотнях племянников. Более того, перед медоносными пчелами поставлена задача построить огромный улей с достаточным количеством меда, чтобы хватило на всю зиму, а также обеспечить питанием и энергией личинки последующих поколений. Миссия такого масштаба требует самого грандиозного сотрудничества. Несомненно, пчелиный улей с недостаточно развитым уровнем сотрудничества уступит в плане приспособленности улью, где пчелы работают гармонично и сообща. Таким образом, мы сможем объяснить эти связанные феномены – наличие бесплодных рабочих пчел и высокую степень сотрудничества в улье, – если признаем, что естественный отбор может действовать не только на индивидуальном уровне, но и на уровне семьи. В таком случае он будет называться родственным отбором.
Эдвард Уилсон, биолог из Гарварда и один из ведущих в мире экспертов по вопросам, связанным с общественными насекомыми, описывает этот феномен следующим образом:
«Представьте взаимосвязанную группу особей, объединенных родством в пределах популяции. Кровные родственники сотрудничают друг с другом или оказывают друг другу альтруистические услуги таким образом, что это увеличивает среднюю генетическую приспособленность членов группы в целом, даже когда подобное поведение снижает индивидуальную приспособленность определенных ее представителей. Те, кто входит в группу, могут жить вместе или быть рассеянными по всей популяции. Обязательное условие заключается в том, чтобы все они вели себя так, как это выгодно группе в целом, и наряду с этим поддерживали тесный контакт с остальной популяцией. Это… родственный отбор»[125].
Отчасти родственный отбор становится возможным благодаря тому, что близкородственные особи имеют общий генетический материал. Эти гены, в свою очередь, действуют поразительно сложным способом, влияя на особенности и свойства следующего поколения. Вероятно, набор генов, оказывающий воздействие на особь и заставляющий ее вести себя так, как выгодно всей семье, будет передан даже в том случае, если это может нанести особи некоторый ущерб.
Изначально, еще в 1930-е годы, над этой концепцией родственного отбора работали двое биологов: Роналд Фишер и Джон Холдейн. Один из них прославился шуткой о том, что охотно отдал бы жизнь и за любого из двух своих братьев, и за любого из восьмерых кузенов. В этой шутке есть доля истины, которая в 1964 году нашла формальное выражение в правиле Гамильтона: чем теснее родственная связь двух биологических организмов, тем больше у них общего генетического материала и, следовательно, выше вероятность, что один из них будет готов пожертвовать собой ради другого. По большей части это и позволило эволюции развить в нас способность к альтруизму. Здесь для нас будет полезно еще одно наблюдение Эдварда Уилсона:
«Например, рассмотрим упрощенную группу, состоящую лишь из индивида и его брата… Если этот индивид альтруистичен, он готов пожертвовать чем-то ради брата. Он может отказаться от пищи или укрытия, в которых нуждается, отложить выбор партнера для спаривания или заслонить собой брата в момент опасности. С чисто эволюционной точки зрения важным результатом такого поведения будет потеря генетической приспособленности, выражающаяся в сокращении средней продолжительности жизни, уменьшении потомства, или и в том и в другом сразу, из-за чего личные гены альтруиста оказываются не столь широко представлены в следующем поколении. Но как минимум половина генов брата идентична генам альтруиста [в силу того, что они появились на свет от одних родителей]. Предположим, что в крайнем случае альтруист не оставляет потомства. Если его альтруистический поступок более чем вдвое увеличивает присутствие личных генов брата в следующем поколении, это… увеличит половину генов, идентичных генам альтруиста, и таким образом альтруист по-прежнему будет представлен в новом поколении. Многие гены, общие у таких братьев, будут кодировать склонность к альтруистическому поведению у потомков»[126].
В настоящее время родственный отбор и правило Гамильтона являются установленными доктринами в биологии. Мы даже можем видеть подтверждение этих концепций в людях. В ходе одного социологического эксперимента участников спрашивали, насколько охотно они помогли бы другим, оказавшись в той или иной ситуации, начиная с необходимости пожертвовать кому-нибудь деньги или почку и заканчивая тем, чтобы броситься на гранату. Чем ближе была родственная связь участников с нуждающимися, тем охотнее они помогали[127]. В другом исследовании люди были готовы дольше терпеть неудобства, если это было важно для членов их семей – в сравнении с теми случаями, когда дело касалось незнакомцев[128]. Еще в одном эксперименте сумма денег, которую рабочие-мигранты посылали в родную страну, зависела от того, были ли получатели их кровными родственниками[129]. Максвелл Бёртон-Челью и Робин Дан-бар сообщили о тесной корреляции между степенью родства с кем-либо и тем, к кому мы обратимся за помощью, попав во внезапную катастрофу[130]. Другими словами, правило Гамильтона применимо и к людям: альтруизм более вероятен по отношению к тем, с кем у нас имеется общий генетический материал[131].
Групповой отбор. Как следует из названия, групповой отбор представляет собой действие естественного отбора на групповом уровне[132]. Групповой отбор не всегда считали движущей силой эволюции – и споры об этом не утихают до сих пор. В 1960 году его высмеивали и отвергали с почти что религиозным рвением, отчасти из-за ложных и некорректных наблюдений, при помощи которых некоторые ученые поддерживали картину группового отбора; другая же причина заключалась в том, что изначальное определение группового отбора было слишком широким. Впрочем, в последние годы благодаря терпению и скрупулезной работе Дэвида Слоана Уилсона (а также других ученых) уточненная форма группового отбора вновь привлекает к себе внимание и получает некоторое одобрение. Все больше ученых признают, что в природе имеют место специфические обстоятельства, при которых групповой отбор оказывается правдоподобным объяснением появления физических или поведенческих особенностей у различных видов.
Классический пример фигурирует в работе Уильяма Мьюра и его коллег из Университета Пердью, пытавшихся вывести породу кур с повышенной яйценоскостью. Чтобы сделать это, понадобился эксперимент, связанный с эволюцией. В природе куры живут стаями. Индустрия разведения домашней птицы устроена так, что в клетках сидит по шесть – девять кур. Экспериментаторам предстояло отобрать из каждой клетки по две-три самых плодовитых курицы и объединить их в группу. Предполагалось, что плодовитые куры дадут плодовитое потомство, а затем, когда представителей этого потомства объединят в одну группу, можно будет усилить такой признак, как яйценоскость. Однако эксперимент, вопреки ожиданиям, привел к обратным результатам: в клетках с «суперкурами»
