Предназначение человека. От Книги Бытия до «Происхождения видов» - Сэмюэл Уилкинсон
Современные представления об эволюции
И все же, несмотря на поразительное количество свидетельств (включая те, что мы имели возможность наблюдать воочию), значительная доля американцев не верит в эволюцию. По-видимому, это особенно справедливо в отношении человеческой эволюции. Опираясь на данные за 2009–2014 годы, Исследовательский центр Пью сообщил, что только 60 % взрослых верят, что люди эволюционировали с течением времени, и еще около 35 % верят, что человек существовал в своей нынешней форме с тех самых пор, как возникла жизнь[96]. Безусловно, нелегко перейти от наблюдения за свидетельствами эволюции бактерий к признанию того, что такие сложные организмы, как человек, тоже эволюционировали. Но к настоящему времени появилось уже много доказательств, что подобные процессы проходили и среди наших предков[97].
Несмотря на растущее число научных доказательств, в эволюцию – особенно эволюцию человека – многим до сих пор очень трудно поверить. Но почему? Почему с ее существованием так сложно смириться, особенно с учетом того, что, по мнению большинства ученых, именно она сформировала человеческую природу?
Одна из причин кроется в доктрине случайности. Мысль о том, что в основе нашего бытия лежит простая случайность, плохо увязывается с представлениями об универсальной цели человека (надеюсь, что мне удалось разрешить эту дилемму в главе 2, поделившись своими представлениями о неслучайной эволюции).
Вторая проблема (и вторая дилемма), заставляющая многих противиться дарвинизму, заключается в тех выводах о природе человека, к которым подводит нас эволюция (по крайней мере изначальное представление о ней). Нетрудно понять, почему эгоизм, алчность, насилие и воровство оказываются полезны в борьбе за жизнь. Некоторые прикрывались представлениями об эволюции, чтобы оправдать свой личный эгоизм и воплотить в жизнь бесчеловечную государственную политику. Вскоре после того, как Дарвин опубликовал «Происхождение видов», несколько ведущих социологов и философов (в том числе Герберт Спенсер и Уильям Самнер) выступили с утверждением, что идея о «выживании наиболее приспособленных» применима в отношении не только природы, но и человеческих сообществ[98].Стойкие социал-дарвинисты выступали против государственных программ для бедных, поскольку такие программы, по их мнению, нарушали «естественный» порядок вещей. Порой они оправдывали евгенику, насильственную стерилизацию, проводимую по воле правительства, и войны, направленные на геноцид. Для некоторых полное согласие с тем, что за глубинной природой человека стоит эволюция, равнозначно принятию его абсолютно эгоистичной природы.
Еще одна причина недоверия к эволюции связана с нежеланием отказываться от своей свободы. Если эволюция в ответе не только за наше поведение, но и за наши тела, выходит, что мы – всего лишь органические машины. Что, если мы не сами выбираем, как поступить в той или иной ситуации, а заранее запрограммированы на выбор чрезвычайно сложной сетью генов, белков и нейронов? По мнению ряда ученых, подобное представление о себе лишает нас истинной свободы. Вот что говорит Эдвард Уилсон: «Если мозг – это машина, состоящая из десяти миллиардов нервных клеток, а разум – сочетание определенного количества химических и электрических реакций, то перспективы человека резко сокращаются: мы – всего лишь биологические существа, и наши души более не могут парить свободно»[99]. Другими словами, по мнению некоторых людей, эволюционная картина мира сильно ограничивает человеческий потенциал.
И все же наука по-прежнему дарит нам поразительные доказательства того, что эволюция, по крайней мере в некоторой степени, ответственна за нашу глубинную природу. На мой взгляд, это не обязательно плохо. Если подумать, эволюция предоставляет нам замечательную и даже оптимистическую линзу, сквозь которую можно рассмотреть природу человека и увидеть потенциальную цель жизни. Эта система, по крайней мере для меня, разрешает практически все сомнения, не дающие обществу признать человека порождением эволюции.
Гены как своеобразные единицы наследственности
В XIX столетии, когда Дарвин работал над теорией эволюции, никто еще не знал о генетике. И хотя уже давно было замечено, что особенности и свойства передаются от родителей к потомству, сам процесс все еще оставался за гранью понимания. Лишь в 1953 году Фрэнсис Крик и Джеймс Уотсон совершили свое прославленное открытие и показали, как четыре химических соединения (названные парами оснований) сочетаются и формируют извилистую лестничную структуру, известную как двойная спираль[100]. Эта удивительная структура делает возможной репликацию и передачу ДНК.
ДНК – сокращение от «дезоксирибонуклеиновая кислота» – по-настоящему прекрасное явление. Весь путь построения человеческого тела можно расписать при помощи всего лишь четырех биохимических букв (А, Ц, Г, Т), повторяющихся в различных комбинациях примерно три миллиарда раз. Если бы вы могли взять ДНК из отдельной клетки своего тела и максимально ее выпрямить, она протянулась бы примерно на 1,8 метра (что приблизительно в 100 000 раз больше реального диаметра средней клетки), а если объединить и распрямить всю ДНК, содержащуюся во всех клетках вашего тела, она бы протянулась на десятки миллиардов километров. Таким образом, мы могли бы несколько раз протянуть ее от Земли до Плутона и обратно[101]. Все же в действительности ДНК остается невероятно тонкой, и поэтому пространство, в которой она находится, тоже невероятно крохотное. Каждый раз, когда одна из ваших клеток делится, в новую клетку дублируется вся ее ДНК. И это происходит с изумительной точностью – по некоторым оценкам, на каждый миллиард скопированных букв совершается лишь одна ошибка[102].
Открытие ДНК как молекулярной основы генетики стало крепкой опорой для теории эволюции. Оказалось, что организмы, произошедшие, как принято считать, от общего предка, обладают поразительным сходством генетического материала (или ДНК)[103].
Главный парадокс генетики состоит в том, что организмы (в том числе и люди) могут обладать поразительным количеством общей ДНК, но в то же время сильно различаться[104]. Например, у людей 99,9 % общей ДНК, но при этом все мы поистине уникальны[105]. Ученые говорят, что наши ближайшие родственники – это шимпанзе[106]. У нас с ними примерно 99 % общего генетического материала[107]. И все же большинство людей скажет, что мы с шимпанзе различаемся чуть больше, чем на 1 %. Как это возможно, до сих пор остается загадкой. Если совокупно рассмотреть весь наш генетический материал, то окажется, что мы также имеем 90 % общих генов с кошками[108], 85 % – с мышами[109], 60 % – с курами[110] и колоссальные 45 % – с бананами![111] Лишь 2 % всех генов в нашем теле играют роль, которую мы традиционно считаем свойственной генам, то есть дают рецепт (или код) для белка. Это означает, насколько сегодня можно судить, что 98 % нашей ДНК вообще не кодируют белки. Девяносто восемь процентов! Но зачем они тогда нужны? В то время как малая их доля помогает управлять генами, кодирующими белки (включает их и выключает), подавляющее большинство ДНК не служит никакой известной нам цели. Было время, когда эту предположительно бездействующую часть генома язвительно называли «мусорной ДНК». Возможно, какая-то ее доля и правда мусор (гены, ставшие инертными в течение долгого хода эволюции). Но есть и альтернативное объяснение, и мне кажется, что оно более вероятно: возможно, эта часть ДНК имеет функцию, о которой нам ничего не известно.
Пределы генетического детерминизма
Гены – поистине удивительное явление. Все же за последние несколько десятилетий мы стали немного хуже понимать их реальную власть. Это непонимание привело к расцвету биологического (или генетического) детерминизма – идеи, согласно которой наше биологическое строение (в противоположность культуре, окружающей среде и личным решениям) является главным фактором, определяющим наше поведение.
Сегодня адвокаты по уголовным делам, выступающие в судах на стороне лиц, обвиняемых в насильственных преступлениях, часто ссылаются на так называемый «ген воина»[112]. Есть даже карикатура, на которой изображен адвокат, озвучивающий перед судьей заявление клиента:
