Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
Жильбер ошибался: Андре все-таки различила развевавшееся на ветру платье, намотавшееся подобно тюрбану вокруг головы молодого человека.
Она указала пальцем Николь на странный предмет.
Николь прервала свое занятие и, махнув расческой в сторону слухового окна, казалось, спрашивала у хозяйки, правильно ли она ее поняла.
Эти жесты так поглотили внимание Жильбера, что он забылся и не заметил нового зрителя этой сцены.
Вдруг он почувствовал, как кто-то грубо срывает с его головы платье Терезы; при виде Руссо он потерялся.
– Какого черта вы здесь делаете, милейший? – нахмурившись, вскричал философ, не скрывая гнева и подозрительно разглядывая платье своей жены.
Жильбер изо всех сил пытался отвлечь внимание Руссо от окна.
– Ничего не делаю, сударь, – отвечал он, – решительно ничего.
– Ничего… Зачем же вы прятались под этим платьем?
– Солнце сильно припекает…
– Это окно выходит на западную сторону, сейчас утро… Так, говорите, припекает? Ну, молодой человек, нежные, должно быть, у вас глаза!
Жильбер что-то пролепетал, но, почувствовав, что заврался, спрятал лицо в ладонях.
– Вы лжете и боитесь, – заметил Руссо, – значит, вы поступили дурно.
Жильбера окончательно потрясла логика старика, а тот решительно направился к окну.
Жильбер, трепетавший совсем недавно при мысли, что может быть замечен в окне, сделал естественное и вполне понятное движение, бросившись к окну в надежде опередить Руссо.
– Ага! – проговорил старик тоном, от которого кровь застыла в жилах Жильбера. – В павильоне теперь кто-то живет…
Жильбер не проронил ни слова.
– Какие-то темные личности… – продолжал философ, – они знают мой дом, потому что показывают на него друг другу пальцем.
Жильбер понял, что слишком близко подошел к окну, и отступил.
Это движение не ускользнуло от Руссо. Ом понял, что Жильбер боится быть замеченным.
– Ну нет! – воскликнул он, схватив юношу за руку. – Нет, дружище! В этом есть что-то подозрительное! На вашу мансарду обращают внимание? Извольте-ка встать вот здесь!
И он подвел оглушенного юношу к окну, словно желая выставить его напоказ.
– Нет, сударь! Нет! Пощадите! – кричал Жильбер, пытаясь вырваться.
Ему не составило бы труда отделаться от старика, потому что он был силен и ловок. Но тогда Жильберу пришлось бы оказать сопротивление тому, на кого он готов был молиться! Из уважения к старику он был вынужден сдерживаться.
– Вы знаете этих женщин, – проговорил Руссо, – и они тоже вас знают, не так ли?
– Нет, нет, нет, сударь!
– Если вы незнакомы, почему же вы не желаете показаться им на глаза?
– Господин Руссо, вам случается в жизни иметь тайны, не правда ли? Так вот прошу вас пощадить меня, это моя тайна.
– А! Предатель! – вскричал Руссо. – Знаю я эти ваши тайны! Тебя подослали Гримм или Гольбах! Это они научили тебя, как втереться ко мне в доверие. Ты пробрался в мой дом, а теперь продаешь меня! Ах, какой же я болван! Любитель природы! Думал помочь ближнему, а привел в дом шпиона!..
– Шпиона? – негодующе вскричал Жильбер.
– Ну, когда ты меня продашь, Иуда? – воскликнул Руссо, завернувшись в платье Терезы, которое он машинально все это время держал в руках, он полагал, что выглядит величественно в своем страдании, а на самом деле, к сожалению, был смешон.
– Сударь, вы на меня наговариваете! – оскорбился Жильбер.
– Ах ты, змей! – взорвался Руссо. – Я на тебя наговариваю?! Да ведь я застал тебя в тот момент, как ты подавал знаки моим врагам! Как знать, может быть, ты им таким способом пересказываешь содержание моей последней книги!
– Сударь, если бы я проник к вам для этого, я бы скорее переписал рукописи, что лежат на вашем столе, чем передавать знаками их содержание!
Это было справедливо, и Руссо почувствовал, что зарвался и сказал одну из тех глупостей, которые ему случалось высказывать под влиянием навязчивой идеи. Он распалился.
– Сударь! – заговорил он. – Мне жаль вас, но и меня можно понять: жизнь научила меня быть строгим. Я пережил много разочарований. Все меня предавали, отрекались от меня, продавали меня, мучили… Как вы знаете, я один из тех печально известных людей, кого власти предержащие поставили вне общества. В таких условиях позволительно быть недоверчивым. Так вот вы мне подозрительны и должны покинуть мой дом.
Жильбер не ожидал такого финала.
Чтобы его выгнали!
Он сжал кулаки, и в глазах его вспыхнул огонек, заставивший Руссо вздрогнуть.
Но огонек этот тотчас погас.
Жильбер подумал, что если он уйдет, он лишится тихого счастья ежеминутно видеть Андре, вдобавок потеряет дружбу Руссо: для него это было огромным несчастьем и в то же время большим позором.
Он позабыл свою необузданную гордыню и умоляюще сложил руки.
– Сударь, – вымолвил он, – выслушайте меня, дайте мне хоть слово молвить!
– Я буду беспощаден! – продолжал греметь Руссо. – Благодаря людской несправедливости я стал свирепее дикого зверя! Раз вы подаете знаки моим врагам, ступайте к ним, я вас не задерживаю. Примкните к ним, я ничего не имею против, только покиньте мой дом!
– Сударь, эти девушки вам не враги: это мадмуазель Андре и Николь.
– Что еще за мадмуазель Андре? – спросил Руссо; ему показалось знакомо это имя, потому что он раза три слышал его от Жильбера. – Ну, говорите!
– Мадмуазель Андре, сударь, – дочь барона де Таверне. Простите, что я сообщаю вам такие подробности, но вы сами меня к этому вынуждаете: это та, которую я люблю больше, чем вы любили мадмуазель Галлей, госпожу де Варен и кого бы то ни было еще; это та, за которой я последовал пешком, без копейки денег, не имея ни куска хлеба, пока не упал посреди дороги без сил, едва не умерев от страданий; это та, которую я встречал вчера в Сен-Дени, за которой бежал до Ла Мюэтт, а потом незаметно следовал от Ла Мюэтт до соседней с вашей улицы; это та, которую я случайно увидал сегодня утром в павильоне; наконец, это та, ради которой я готов стать Тюренном, Ришелье или Руссо.
Руссо был знатоком человеческого сердца, он знал его возможности. Он понимал, что даже самый блестящий актер не мог бы говорить, как Жильбер, в его голосе звенела неподдельная слеза; актер не мог бы передать порывистые движения, которыми Жильбер сопровождал свои слова.
– Так эта молодая дама – мадмуазель Андре? – переспросил он.
– Да, господин Руссо.
– И вы ее знаете?
– Я сын ее кормилицы.
– Вы, стало быть, лгали, утверждая, что незнакомы с ней? Если вы не предатель, то, значит, лгун.
– Сударь, – вскричал Жильбер, – не рвите мне сердце! По правде говоря, мне было бы легче, если бы вы убили меня на этом самом месте.
– Э, все это болтовня в стиле Дидро и Мармонтеля! Вы лгун, сударь.
– Ну да, да, да! – вскричал Жильбер. – Я лгун, сударь. Но тем хуже для вас, если вы не способны понять такую ложь. Лгун! Лгун!.. Я ухожу, прощайте! Я ухожу в отчаянии, и пусть это будет на вашей совести.
Руссо в задумчивости потер подбородок, разглядывая молодого человека, так поразительно напоминавшего его самого.
«Либо это великодушный юноша, либо большой мошенник, – подумал он, – но, в конце концов, если против меня что-то замышляется, я смогу держать в руках нити интриги».
Жильбер направился к двери и, взявшись за ручку, ждал последнего слова, которое должно было прогнать его или удержать.
– Довольно об этом, дитя мое, – обратился к нему Руссо. – Если вы влюблены так, как утверждаете, – тем хуже для вас! Впрочем, время не ждет. Вы уже потеряли вчерашний день, сегодня нам обоим нужно переписать тридцать страниц. Торопитесь, Жильбер, пошевеливайтесь!
Жильбер схватил руку философа и прижался к ней губами, чего не сделал бы ни с чьей другой рукой, будь на месте Руссо хоть сам король.
Прежде чем отправиться за взволнованным юношей, ожидавшим его возле двери, Руссо еще раз подошел к окну и выглянул.
В эту минуту Андре сбросила пеньюар и взяла из рук Николь платье.
Она увидала бледное лицо, неподвижную фигуру, отшатнулась в глубь комнаты и приказала Николь запереть окно.
Николь повиновалась.
– А-а, моя седая голова ее напугала, – проговорил Руссо, – юное лицо так ее не отпугивало! О прекрасная молодость! – со вздохом прибавил он:
O gioventu pj-imavera del eta!
O primavera gioventu del annol
Повесив платье Терезы на гвоздь, он стал медленно спускаться по лестнице вслед за юношей. В эту минуту он был, наверное, готов отдать за молодость Жильбера свою известность, соперничавшую со славой Вольтера и так же, как она, вызывавшую восхищение всего мира.
Глава 22.
ОСОБНЯК НА УЛИЦЕ СЕН-КЛОД
Улица Сен-Клод, где граф Феникс назначил свидание кардиналу де Роану, почти не изменилась с той поры; можно было бы, наверное, найти в наши дни развалины того дома, который мы попытаемся описать.
Улица Сен-Клод приводила, как и сегодня, на улицу Сен-Луи и бульвар, пересекала улицу Сен-Луи и проходила между монастырем Святого Причастия и особняком Вуазен, а в наши дни на их месте расположены церковь и бакалейный магазин.
