Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
Занятый этими мыслями, Жильбер заметил, что карета переезжает площадь, посреди которой возвышалась конная статуя.
– Должно быть, это площадь Виктории, – в радостном удивлении вымолвил он.
Карета свернула, в окошке кареты показалась голова Андре.
Филипп пояснил:
– Это статуя покойного короля. Мы почти приехали. Карета покатилась под уклон. Жильбер едва не угодил под колеса.
– Вот мы и прибыли, – объявил Филипп.
Жильбер вскочил, бросился на другую сторону улицы и притаился за каменной тумбой.
Филипп первым вышел из кареты, позвонил и, повернувшись, принял Андре в свои объятия.
Барон вышел последним.
– Ну что, эти бездельники собираются нам открывать или нет? – проворчал он.
В ту же минуту послышались голоса Ла Бри и Николь, и ворота распахнулись.
Трое путешественников скрылись в темном дворе, и за ними захлопнулись ворота.
Карета уехала. Лакеи должны были доставить ее в королевские конюшни.
Дом, в котором скрылись путешественники, был ничем не примечателен. Но когда карета проезжала мимо Жильбера, она осветила дом, стоявший на противоположной стороне, и он успел прочитать:
«Отель д'Арменонвиль».
Ему оставалось выяснить, что это за площадь. Он дошел до конца улицы, по которой уехала карета, и к своему величайшему удивлению узнал фонтан, в котором обыкновенно брал воду.
Он сделал несколько шагов в обратном направлении по другой стороне улицы и узнал булочную, где покупал хлеб.
Он не хотел верить своим глазам и дошел до угла. В неясном свете фонаря он прочел на белокаменной стене два слова, которые видел третьего дня, возвращаясь с Руссо из Медонского леса:
«Улица Платриер».
Таким образом, Андре оказалась от него всего в сотне шагов, еще ближе, чем в замке Таверне, где он жил в крохотной зарешеченной комнатушке под лестницей.
Он подошел к своей двери в надежде, что никто не убрал внутрь обрывок веревки, к которому была привязана внутренняя щеколда.
Жильберу опять повезло. На двери болталось несколько шнурков. Он потянул их все разом: дверь поддалась.
Молодой человек ощупью отыскал лестницу, бесшумно поднялся по ней и нащупал замок на двери своей комнаты, ключ от которой ему из любезности оставил Руссо.
Спустя несколько минут усталость взяла верх над тревогой, и Жильбер заснул в предвкушении завтрашнего дня.
Глава 21.
ПАВИЛЬОН
Так как Жильбер накануне вернулся очень поздно, быстро лег и забылся тяжелым сном, он забыл набросить на окно тряпку, скрывавшую его от лучей восходящего солнца.
В пять часов утра солнечный луч упал ему на лицо и разбудил его. Он поднялся, беспокоясь, что проспал.
Жильбер, выросший среди природы, прекрасно умел определять время по солнцу. Он поспешил к окну, чтобы взглянуть на свои часы.
Бледные лучи едва коснулись верхушек высоких деревьев, и Жильбер успокоился: он думал, что проспал, а оказалось, что он поднялся слишком рано.
Стоя возле окна, Жильбер занялся туалетом, размышляя о недавних событиях. Он с наслаждением подставлял пылавший лоб свежему утреннему ветерку. Юноша вспомнил, что Андре остановилась на соседней улице неподалеку от отеля д'Арменонвиль. Он стал гадать, в каком из домов она сейчас находится.
Вид тенистых деревьев под его окном напомнил ему о словах девушки, сказанных накануне.
– Есть ли там деревья? – спросила она у Филиппа.
«Вот если бы она выбрала павильон в саду, в котором никто не живет!» – подумалось Жильберу.
Эти размышления заставили молодого человека обратить внимание на павильон.
По странному совпадению с его мыслями его взгляд привлекли с той стороны необычные шум и движение. Одно из окон павильона, которое, казалось, давно никто не отворял, теперь безуспешно пытались распахнуть изнутри то ли неловкие, то ли слабые руки. Сверху рама поддавалась, но снизу, по-видимому, отсырела и не желала отставать от подоконника. Окно сопротивлялось, отказываясь распахнуться.
Наконец более мощный толчок заставил скрипнуть дубовую раму, и обе створки растворились. В окне показалась девушка, покрасневшая от недавних усилий; она отряхнула пыльные руки.
Жильбер, удивленно вскрикнув, отпрянул. Девушка, с еще припухшими со сна глазами, потягивавшаяся перед раскрытым окном, была Николь.
У него не осталось сомнений. Накануне Филипп объявил отцу и сестре, что Ла Бри и Николь готовят дом. Значит, этот павильон и был тем домом. Сад при доме на улице Кок-Эрон, в котором скрылись путешественники, выходил на улицу Платриер.
Движение Жильбера было таким резким, что если бы Николь не была погружена в праздное созерцание – истинное наслаждение в момент пробуждения, – она бы наверняка заметила нашего философа в ту минуту, как он отскочил от окна.
Жильбер отпрянул тем живее, что ему совсем не хотелось, чтобы Николь увидала его стоящим возле слухового окна под самой крышей. Если бы он жил в первом этаже, а через открытое окно за его спиной виднелись бы дорогие ковры и роскошная мебель, Жильбер не так бы испугался, что его увидят. Но мансарда пятого этажа свидетельствовала о том, что он находится пока на самых нижних ступенях общественной лестницы, – вот почему он постарался остаться незамеченным. Кстати сказать, в этом мире большое преимущество всегда заключается в том, чтобы наблюдать, оставаясь невидимым.
Кроме того, если бы Андре узнала, что он здесь, не оказалось ли бы этого достаточно, чтобы Андре переехала или отказалась от прогулок в саду?
Гордость Жильбера поднимала его в собственных глазах!.. Какое дело было Андре до Жильбера, и разве Андре пошевелилась бы ради того, чтобы быть ближе или дальше от Жильбера? Не принадлежала ли она к той породе женщин, которые не стесняются предстать после купания перед лакеем или крестьянином, потому что не считают их за людей?
Однако Николь к таким женщинам не относилась, и ее следовало избегать.
Вот в чем заключалась главная причина, по которой Жильбер отпрянул от окна.
Однако, отскочив, Жильбер опять решил выглянуть. Он осторожно приблизился к окну и бросил робкий взгляд вниз.
Другое окно, расположенное в первом этаже как раз под окном Николь, только что распахнулось, и в нем появился кто-то в белом: это была Андре в утреннем пеньюаре. Она пыталась отыскать под стулом туфельку, оброненную со сна ее очаровательной ножкой.
Напрасно Жильбер пытался пробудить свою ненависть', вместо того, чтобы дать волю охватившей его любви: каждый раз, как он видел Андре, он испытывал те же чувства; он был вынужден прислониться к стене; сердце его яростно забилось, готовое выпрыгнуть из груди, а в жилах закипала кровь.
Но мало-помалу он пришел в себя и мог размышлять спокойно. Главное заключалось в том, как мы уже сказали; чтобы иметь возможность наблюдать, оставаясь незамеченным. Он схватил одно из платьев Терезы, прикрепил его булавками к веревке, тянувшейся через все окно, и мог из-за этой занавески следить за Андре, не опасаясь быть увиденным ею.
Андре, точно так же, как перед этим Николь, раскинула прекрасные белоснежные руки, отчего ее пеньюар на мгновение распахнулся на груди; потом она свесилась на подоконник и стала с удовольствием рассматривать окрестные сады.
Ее лицо выразило удовлетворение; не привыкшая улыбаться людям, она щедро одаривала улыбкой деревья. Со всех сторон она была окружена тенистыми деревьями и густой зеленью.
Андре окинула взглядом дома, окружавшие сад, и дом, где жил Жильбер, не задержал ее внимания. С того места, где находилась Андре, можно было разглядеть лишь мансарды, так же, впрочем, как и девушку можно было увидеть только с верхних этажей. Итак, дом не заинтересовал ее. Разве юную гордячку могли интересовать люди, жившие наверху?
Проведенный осмотр убедил Андре в том, что она одна, что ее никто не видит и что в ее тихое убежище не заглянет насмешливый парижский ротозей или шутник, которых так боятся дамы из провинции.
Широко распахнув окно, чтобы утренний воздух беспрепятственно мог добраться до самых отдаленных уголков комнаты, Андре подошла к камину, позвонила и стала одеваться, вернее, сначала раздеваться в полумраке комнаты.
Явилась Николь. Она развязала ремни несессера шагреневой кожи времен королевы Анны, достала костяной гребень и распустила волосы Андре.
В одно мгновение длинные пряди и густые завитки рассыпались по плечам девушки.
Жильбер подавил вздох. До чего хороши были волосы Андре, напудренные согласно моде и этикету тех лет! Но в тысячу раз прекраснее была сама Андре, которой небрежность туалета сообщала очарование, недоступное парадной вычурности, когда губы плотно сжаты, пальцы горят, как в лихорадке, а глаза, устремленные в одну точку, теряют присущий им блеск.
Причесываясь, Андре ненароком подняла голову и остановила взгляд на мансарде Жильбера.
– Смотри, смотри, – пробормотал Жильбер, – все равно ничего не заметишь, зато я вижу все.
