1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 - Августин Ангелов
— Пойдем, Вяча, покажу тебе, как мы тут обустроились.
Достав из кармана ключ, он открыл дверь, а потом сразу же захлопнул ее за нами. Тут же он щелкнул выключателем, потому мы не оказались в полной темноте в отсутствии окон. Замок был с защелкой, но Бокий довернул его еще на один оборот для надежности. В круге света тусклой электрической лампочки перед нами оказалась лестница, ведущая вниз. По ее бетонным ступенькам мы и спустились в подвал, достаточно длинный коридор которого, оснащенный дверями по обе стороны, освещался еще парой тусклых лампочек. Внезапно одна из дверей слева открылась, и оттуда высунулся чекист в шинели и с револьвером наизготовку.
— Два дуба, — сказал ему Бокий. Я сразу не понял, нас с ним Глеб, что ли, имеет в виду? Но, это оказался такой пароль, отзыв на который последовал незамедлительно:
— На берегу.
После чего чекист, видимо из кадровых военных, судя по выправке, спрятал оружие, отдал честь, приложив руку к фуражке с красной звездочкой, и приветствовал начальство:
— Здравствуйте, Глеб Иванович.
Я вышел из-за спины Бокия, и чекист, сразу узнав и меня, вытянулся еще сильнее, добавив старорежимное приветствие:
— Здравие желаю, товарищ Менжинский.
— Ну, работает теперь сигнализация? — спросил Бокий.
— Так точно, красная лампочка исправно загорелась, — ответил чекист в фуражке.
А Бокий объяснил мне:
— Это вчера электрик из СПЕКО установил потайной выключатель. Теперь, как только та дверь, ведущая к лестнице сюда, в подвал из усадьбы, откроется, в спецпомещении сразу же загорается сигнальная лампа, чтобы наши чекисты ждали гостей, — объяснил Бокий, когда мы вошли в подвальную комнату, заставленную какой-то аппаратурой.
За столами-пультами сидели три девушки в примитивных черных наушниках. При свете настольных ламп они что-то строчили простыми карандашами на листах желтоватой бумаги. Причем, были заняты настолько, что лишь кивнули нам и улыбнулись.
— Это наши стенографистки прослушки, — пояснил Глеб. И добавил: сейчас звуковое наблюдение ведется сразу по трем каналам. Один микрофон установили в гостиной усадьбы, второй — в столовой Северного флигеля, а еще постоянно прослушивается телефонная линия.
— А почему не используются специальные технические устройства, а только девушки? — поинтересовался я.
Глеб указал на большой аппарат необычной формы, на который я обратил внимание сразу же при входе, сказав:
— Так ведь мы еще только собираемся подключать экспериментальный прибор разработки профессора Шорина, который выполняет запись звуковых колебаний оптическим методом, модуляцией света длиной штриха на обычной кинопленке. А то граммофонные записывающие устройства имеют очень маленькую чувствительность. Да и диски для записи там постоянно менять надо. У нового шоринского аппарата, в отличие от них, одной катушки с пленкой на несколько часов записи хватает. Вот только наши девушки все равно слышат гораздо лучше, чем существующая аппаратура. Да и насчет нового аппарата пока неизвестно, насколько он будет надежен.
— Надеюсь, что не подведет, — кивнул я, вспомнив, что Александр Шорин как раз к этому времени, кажется, уже закончил работу над прототипом своего знаменитого шоринофона, предшествующего массовым магнитофонам с магнитной лентой. Вот только я до этого момента не знал, что он, оказывается, плотно сотрудничал с ОГПУ, создавая и спецтехнику для прослушки.
Совсем недолго пробыв в специальном техническом помещении, предназначенном для прослушивания, мы с Глебом перешли через низкую железную дверь, которую за нами запер служивый, в другую часть подвала, оказавшись в гораздо более длинном коридоре. Бокий поведал мне, словно заправский экскурсовод:
— У прежней хозяйки усадьбы Зинаиды Морозовой-Рейнбот кухня находилась подальше от дома, поскольку эта избалованная особа терпеть не могла запахов готовящейся еды, да и видеть прислугу лишний раз не желала. Потому еду готовили в подвале Южного флигеля, а в столовую господского дома повара доставляли готовые блюда по этому подземному ходу. Вот налево дверь в буфетную, но мы туда не пойдем. А лучше выйдем прямиком к кухне, где можно будет и угоститься чем-нибудь.
Я шел за Бокием по коридору, облицованному белым камнем и освещенному электричеством, вспоминая, что в этом самом месте служил поваром при Ленине дедушка Путина, а в 1928 году он, кажется, обслуживает Сталина. Или же все-таки здесь тоже продолжает дежурить? Но, нет. На просторной кухне нас встретила полная женщина средних лет в белом поварском колпаке и в фартуке, которая и оказалась главной поварихой. И ей помогали две молоденькие девушки. Как шепнул мне Бокий, все трое тоже сотрудницы ОГПУ. А весь прежний обслуживающий персонал уже был принудительно эвакуирован, как только Ульяновы покинули Горки.
По приказу Бокия поварихи принесли нам угощения в подвальную комнатку рядом с кухней, где стоял деревянный стол и две скамьи, и которая, по-видимому, использовалась женщинами, работающими на кухне, для переодевания, о чем красноречиво свидетельствовала женская одежда, развешанная повсюду. Нам подали по тарелке свежего наваристого борща, уже приготовленного к обеду, и по куску черного хлеба.
— Что-то ты, Глебушка, троцкистов слишком даже хорошо кормишь, — проговорил я, отведав вкусное густое варево яркого свекольного цвета.
— Ну, это пока запасы продуктов позволяют, которые Ульяновы не доели. А как только закончатся барские харчи, так и на тюрю с баландой их переведем. А Зиновьеву я еще обязательно плюну в тарелку, потому что это он меня из руководства ЧК Петрограда вышиб, гнида, — сказал Бокий. И тут же спросил:
— А ты что же, Вяча, и вправду хочешь из троцкистов совхоз организовать? Они же к труду не привыкли. Не умеют ничего.
Отхлебнув из ложки и проглотив еще немного горячего борща, я сказал:
— Не можешь — научим. Не хочешь — заставим. Так, кажется, говорят командиры в Красной Армии? Вот и мы будем действовать подобными методами. Даже обезьяну нехитрым сельхозработам научить можно. А эти все-таки немного поумнее обезьян. Я думаю, что справимся. Тем более, что у тебя уже отличный опыт есть с организацией труда ссыльных на Соловках.
Он улыбнулся моей шутке по обезьян, но сказал совершенно серьезно:
— Нет, Вяча. Там дело иного рода. Раньше на Соловецком архипелаге, скорее, поселение для ссыльной интеллигенции было, вроде какой-то дальней северной дачи. Но разные анархисты, эсеры, философствующие особы, да бывшие священники от общественно-полезного труда уклонялись. Потому со временем пришлось завозить туда более простую ссыльную публику из уголовных элементов. Тогда и нашелся хозяйственный руководитель из осужденных по фамилии Френкель, бывший
