Иван Гончаров - Письма (1855)
Е. В. ТОЛСТОЙ
28 октября 1855. Петербург
28 октября 1855.
Я бы ни за что не решился надоедать Вам этим, по счету третьим письмом, если б Евгения Петровна, у которой я вчера провел вечер, и бывшие там Екатерина Павловна (Старушка), Юния Дмитриевна и Анна Ивановна не осыпали меня вопросами, отчего от Вас нет ни письма, ни вести? "Не знаю", - отвечал я. "Не получили ли Вы чего-нибудь?" - "Нет, дескать, не получил". Все заключили, что Вы, вероятно, отдаете письма на обыкновенную почту, отчего они и идут несколько дней, почти неделю, тогда как отдаваемые прямо на станцию железной дороги - до половины одиннадцатого - идут в тот же день, а приходят на другие, много на третьи сутки. Я, на основании своего скептического девиза, подумал, или, лучше сказать, не мог не допустить в голове своей другого предположения, и именно, что, может быть, московские друзья, о которых Вы отзывались с таким добрым чувством, изгладили несколько из памяти здешних, а может быть, и бежавший какой-нибудь отсюда друг отвлекает Ваше внимание от этого, недавно еще Вам милого Петербурга. Но всё равно, что бы там ни было, а это печальное обстоятельство, то есть неполучение от Вас писем, дало мне повод вынуть из бюро Ваш портрет, поставить против себя и вот эдак с Вами беседовать. Доведя до сведения Вашего, нежнейший (по цвету лица, по крайней мере) друг наш Елизавета Васильевна, об этом участии небольшого кружка Ваших поклонников и поклонниц во всем, что до Вас касается, упомяну между прочим и о том, что последний, заказанный Вами портрет уже готов, но только вчера утром мог быть выдан, за отсутствием солнца, в двух экземплярах, из которых один я, по данному Вами дозволению, взял себе, а другой передал Николаю Аполлоновичу, который, по получении от Вас письма, пришлет его к Вам вместе с отданным мною вчера Евгении Петровне браслетом и большою булавкою. Сходства много, но Вы на портрете годами пятью старше - и потом где тут Ваш сияющий умом и добротой взгляд, где мягкость линий, так гармонически сливающихся в волшебных красках румянца, белизны лица и блеска глаз? Этого нет, но всё дополняется памятью сердца, многими неизгладимыми следами Вашего присутствия, словом, Вы живете здесь между друзьями и долго будете жить силою красоты наружной и внутренней. Аминь.
Мы оба с Николаем Аполлоновичем в одно утро, только часом раньше один другого, заходили за портретами, и обоим нам Левицкий горько жаловался на "друга Вашего детства", что он заезжал к нему вечером и "этот мальчишка, какой-то корнетик, фат, дрянь" (его выражения)... тут он назвал также его фамилию, как и я называю, "нашумел, накричал, чтоб ему отдали портреты, заносчиво требовал, чтоб прислали ночью, что работают дурно, зачем это не готово, он едет и т. п.". Левицкий отвечал, что если б портреты и были готовы, то он их не отдаст, потому что, без приказания, женских портретов никому не отдает, что он знает только Майкова да Гончарова, знакомых с нею, и отдаст им, а не ему. "Я не хочу знать ни Майкова, ни Гончарова, - возопил друг детства, - я еду, зачем не готово? Да скажите Майкову, чтоб он прислал мне какой-то салоп. Эти бабы!.." - заключил он с досадой. Это - подлинные слова, переданные Левицким мне и Николаю Аполлоновичу.
"Напишите, пожалуйста, об этом Лизе, если станете писать прежде нас", - сказала мне вчера Евгения Петровна. "Зачем? мне бы не хотелось, лучше Вы сами, если находите нужным". - "Нет, Вы, - настаивала она. - Я сама не скоро соберусь писать". - "Так по крайней мере нельзя ли к этому присовокупить от Вас какой-нибудь совет, чтоб она была осторожнее в выборе поручителей или вообще друзей, что-нибудь такое, а иначе зачем ей знать..." - "Это само собой разумеется". - "Хорошо, я напишу, но прибавлю, что делаю это по Вашему поручению". - "Да". - "Не прибавить ли и того, что в детстве можно шалить вместе, играть, драть друг друга за уши и не иметь ничего общего, выросши?" - "Не мешает". - "Что надо верить не в титул друга, а в личность его, что не надо любви и доверия к друзьям детства обращать в principe, в этом добродетели никакой нет, а удостоивать этих благ достойных, с строгою разборчивостию, что иногда из друга детства, которого лет 10 (минус 10 же) не видишь, мог выйти..." - "Хорошо, хорошо, - говорила она, - что можно быть очень представительным в салоне, на параде, казать себя лицом, как товар, и быть другим в другом месте?" - "Да, да".
Сообщаю Вам об этом единственно по желанию Евгении Петровны и еще более потому, что, может быть, по ее предположению, Вы извлечете из этого для себя маленький опыт. Она, как и все здесь друзья Ваши, не только любят Вас, но и уважают: иначе, ни одною любовью, без уважения, ни одним, конечно, и уважением, без любви, такого общего благоприятного впечатления сделать нельзя, какое сделали Вы. Все тронуты Вашей красотой, изяществом, добротой и умом, всем, чем наделил Вас так щедро le hasard,28 но вместе не менее тронуты и достоинством, с каким это всё Вами поддерживается. От этого, вероятно, Евгения Петровна и дает Вам эти, по ее мнению, нелишние советы и предостережения.
Исполняя желание Евгении Петровны, я излишним считаю присовокуплять, по Вашему уму и такту (Вы однажды за такое предостережение уж рассердились на меня), что обо всем сказанном по поводу "друга детства" не надо рассказывать и писать никому и ничего, потому что Левицкий передавал это, не подозревая нисколько, что это где-нибудь повторится. Не советую расспрашивать и даже подавать вид и самому "другу", и кузине тоже, а примите это только так, к сведению, а письмо уничтожьте.
Не забудьте же написать Евгении Петровне, как и куда нужно прислать портрет: если Вы не знаете их адреса, то вот он: На Большой Садовой, против Юсупова сада, в доме бывшем Адама, ныне - не знаю чей (это всё равно, найдут), вход с Садовой; не забудьте слово черкнуть Юнии Дмитриевне, полслова Старушке, поклон Анне Ивановне (это уже мои советы). Всем им это очень будет приятно. Сделаю даже маленькую сплетню, скажу Вам на ушко, что все немного удивились, что расписка в получении салопа прислана, а письма нет. Я успокоил их, сказав, что кондуктор с салопом, вероятно, торопил Вас, что доказывает и расписка, данная на первом попавшемся клочке.
Сделать еще маленькую сплетню? извольте: для Вас чего не сделаю? Одна очень добрая особа заметила: "Зачем это она едет с ним: мне это не нравится?" Я, в оправдание, должен был сказать, что он, кажется, интересуется видеть другую, а потом прибавил, что ведь она ездила иногда здесь с другим домой или из дома... "По городу, 2 версты, а не 100 верст, и потом не с 20-летним мальчишкой, и наконец..." Тут этому другому сказан был комплимент, который скучно повторять. Надеюсь, Вы не рассердитесь на меня за это эхо, как и за все другие эхи: Вы сами сказали: "пишите всё" - и уверили, что я всё-таки буду "приятен". Посмотрю, так ли это. Надеюсь, что если это письмо и не застанет Вас в Москве, то его перешлют Вам в деревню. Прощайте.
Что если вдруг от Вас завтра письмо придет? Это ничего, что на него опять к Вам скоро придет ответ? Вы скажите откровенно, если это Вам не нравится, я тотчас замолчу и как в воду кану.
Семейство архитектора Штакеншнейдера, которое Вы видели, пожелало, чтобы Евгения Петровна привезла к ним меня: она дала слово и, Боже мой, как убеждает меня ехать в ту субботу: кажется, я поеду: что сказать от Вас горбунье с умным лицом?
Тепляков никак не может добиться, чтоб кто-нибудь пошел к нему: Майковы нейдут, звал меня с Языковым - нейдем, звал Дудышкина, Краевского и меня - нейдут. - У Евгении Петровны воскресенья будут через воскресенье: надоедает каждый раз. - Извините, что так пишу, да просто извините, что пишу: вполне надеюсь на Вашу снисходительную "просвиру" ко мне. Сегодня взял перо единственно затем, чтоб предупредить Вас насчет ожидаемых Майковыми писем. А то, право, реже буду писать, может быть, и совсем не стану, чтоб не наскучить.
Господин с птичьим лицом (по Вашему злому замечанию) - был в воскресенье у Майковых, конечно, в надежде видеть кого-то, но увы! Что это, все сокрушаются о Вас: только я один - ничего. Я сказал Евгении Петровне, что я так и к Вам напишу, то есть что мне одному только не скучно. "Да, поверит она Вам!" - были ее слова.
Ю. Д. ЕФРЕМОВОЙ
28 октября 1855. Петербург
Увы! Обедаю я сегодня у Тургенева, а вечером должен быть у фан дер Флита: две пятницы манкировал. А хотелось бы быть у них, то есть у Майковых, и с Вами в особенности. Теперь не знаю, когда это случится: в воскресенье, кажется, их нет дома. Завтра вечером, только не наверное, постараюсь быть у Вас, если не утащат меня к Языковым. Евгения Петровна, кажется, не совсем здорова, то есть так себе. Прощайте, душенька.
И. Г.
Е. В. ТОЛСТОЙ
3 ноября 1855. Петербург
3 ноября 1855
Вы обещали писать к Майковым в субботу, 22-го октября, а написали ровно через неделю. Письмо получено в воскресенье вечером 30-го октября. Первую мою записку получили Вы в пятницу 21-го и отвечали на нее через десять дней. "Всё мешали писать", - но поневоле спросишь: кто? А Вы не подумали, сколько мучительных вопросов раздалось здесь о Вас: "Здорова ли, жива ли она? Доходят ли до Вас письма etc. etc.?" В субботу Майковы и я были у Языковых. Я, как только мог небрежнее, спросил у Евгении Петровны, есть ли письма от Вас. "Нет", - сказала она. - "Что это значит?" - "Loin des yeux, loin du coeur",29 - отвечала она, глядя на меня насмешливо, а я еще насмешливее поглядел на бывшего тут же "лучшего моего друга" (того, о котором Вы догадывались так пытливо, который присвоил портрет, словом, героя романа) и перевел ему ту же поговорку на немецкий язык: "Aus den Augen, aus dem Sinn". Но поговорка с переводом не утешили его: он был так же мрачен до воскресенья вечера. Он накануне не вытерпел и написал Вам еще третье письмо, в пятницу 28-го октября (по прежнему адресу, в Москву: вытребуйте его оттуда). В воскресенье мы были у Старушки (это было не Евгении Петровны день): я, с другом своим, пришел туда же. Леонид выглянул в переднюю: "Елизавета Васильевна здесь?" - спросил я его на ухо, как, бывало, при Вас. "Нет,-отвечал он на ухо же, - а письмо от нее есть". У друга отлегло от сердца. Он мгновенно сделался весел. Ему дали прочесть письмо, он читал его вслух, шутил, везде, где сказано было: "целую Екатерину Павловну", он вставлял свое имя и, когда прочел, что и по ночам Вам было у Майковых хорошо, спросил Евгению Петровнуну, что Вы с ней делали по ночам. "Да разве Вы не получили ничего от нее?" - спросила Евгения Петровна. "Нет". - "Верно, получите". - "Может быть: она сказала, что ответит, если я напишу ей, а я писал только вчера (разумея то письмо, которое теперь в Москве, а может быть, уже и у Вас), то ответа еще и нет". Я предчувствовал письмо, но оно было еще в департаменте.
