Ты - Алана Инош
Ну, а ты, главная героиня моих ночных волнений, виновато прячешься за спинами ребят. На твоей голове – бейсболка, причём явно чужая, потому что уходила ты без головного убора.
– Ты уж прости, – извиняется передо мной Илья, поблёскивая весёлыми искорками в зрачках. – Давно с Янкой не виделись, вот и посидели маленько…
Я впускаю всех трёх товарищей. Глубоко надвинутая бейсболка не даёт мне понять, есть ли на твоей голове волосы или нет, но когда ты со вздохом её снимаешь…
– Ё-моё, – вырывается у меня.
Сначала твоя бритая голова приводит меня в ужас. Жуткое зрелище! Мне дико видеть тебя совсем без волос, ты сама на себя не похожа с этой «причёской» – а точнее, с отсутствием таковой.
– Не бей, пожалуйста… – Ты шутливо прикрываешься руками.
Бить тебя мне отнюдь не хочется, а хочется от души отодрать за уши, смешно торчащие на круглой голове. А в горле ни с того ни с сего застревают слёзы:
– Ты хоть представляешь себе, какую ночь я пережила?!..
– Прости, птенчик, – шепчешь ты.
Я не сопротивляюсь твоим рукам, которые обнимают меня и гладят по щекам. До меня вдруг доходит, что ты ласкаешь меня при Ване и Илье, и мне хочется сжаться в комочек… Но им, видимо, всё давно известно о тебе, потому что оба подмигивают, а Илья говорит:
– Вот честно, завидую я тебе, Яныч. Красавица у тебя жена. Мне б такую!..
Они любят тебя такой, какова ты есть.
Что мне остаётся? Я завариваю чай. А ребята переглядываются:
– Может, пивка?
Ты твёрдо отвечаешь:
– Нет, мужики, всё. Тут попойку устраивать не будем. Если Лёня сказала – чай, значит, чай.
Когда я закрываю глаза, голоса начинают звучать как будто сквозь слой ваты. Похоже, весь выходной я проваляюсь больная, а значит, не напишу новую главу… Ну да ладно. Главное – ты дома, пусть теперь и лысая. Кстати, твой череп очень красивой и изящной формы, и выглядит это не так уж страшно, как мне показалось сначала.
Жара снова превращает мои волосы в сальную шапку. Шампунь и прохладная вода немного спасают положение, но я ловлю себя на том, что завидую твоей стрижке. Впрочем, сама так подстричься я не решусь, вопреки всем очевидным преимуществам такой «причёски» летом.
Моя ладонь ложится на твою голову. Ощущение – как бархат. И отчего-то в низу живота начинает пульсировать что-то горячее и волнительное. Неземное спокойствие твоих глаз странно сочетается с возбуждённо приоткрытыми губами, с которых срывается тёплое дыхание, касаясь моего рта.
– Утя, я что-то неважно себя чувствую… Давление опять, – бормочу я.
– А мы потихоньку, – шепчешь ты. – Я всё возьму на себя, ты ни о чём не думай и расслабься.
Я утопаю в мягкости твоих губ, в их бархатисто-щекочущей нежности, и к чёрту все мои угрозы лишить тебя секса. К чёрту, потому что это восхитительно. Я даже не подозревала, что новый вид твоей головы может так меня заводить…
Даже не хочется, чтобы наступало двадцатое июля.
6. НА ГРАНИ ПАЛЕВА. АЛЕКСАНДРА
Снова на «машине времени» переношусь в нашу первую осень. Встречались мы тогда не так часто, как хотелось бы: ты работала шесть дней в неделю, а в моём графике на воскресенье не всегда выпадал выходной день. Вечера у тебя тоже часто бывали заняты: ты посвящала их собственному музыкальному творчеству и аранжировкам.
Приходилось выкраивать время. По средам и четвергам у тебя в школе с одиннадцати до трёх были «окна», и если мои выходные выпадали на эти дни, мы спешили на короткое свидание.
Обычно ты ждала меня в скверике у нашего любимого кафе; осеннюю прохладу прогоняла чашка капучино с рисунком на пене, согревая наши руки. Опавших листьев в парке становилось всё больше, и они льнули к ногам, а то и неслись следом, как ласковые собачонки. Я набирала их целыми охапками и осыпала тебя с головы до ног. Смеясь и отряхиваясь, ты добродушно ворчала:
– Ну чисто дитё малое…
Но мне иногда хотелось вернуться в детство. Съесть огромную шоколадку, ни с кем не делясь… ну, разве что, с тобой; посмотреть полнометражный мультик, уплетая мороженое из большого ведёрка; прокатиться на карусели, визжа от захватывающего дух и пузырящегося, как газировка, восторга… Или, расстроившись, пореветь в твой шарф, и чтобы никто не говорил, что я, дескать, уже большая девочка. А потом приходилось возвращаться на работу и снова становиться взрослой и серьёзной.
Но с тобой я могла позволить себе впасть в ребячество. Также я могла и покинуть этот суетный мир на время, растворяясь в тёплых волнах твоего голоса и звоне гитарных струн. Моя кровать, до недавних пор несшая на своём терпеливом матрасе тяжесть лишь моего одинокого тела, удивлённо скрипела, когда на неё в порыве взаимного желания падали уже двое. Жёлтый игрушечный утёнок на книжной полке взирал на нас своими пуговичными глазами в немом шоке: а хозяйка-то выросла – гляди-ка, что вытворяет! Порой мне становилось немного не по себе, как будто за нашими взрослыми страстями подглядывало детство. Не выдержав однажды укоризненного утиного взгляда, я выкарабкалась из-под тебя, собираясь отвернуть игрушку клювом в угол.
– Эй, ты куда это сбегаешь? – Едва я встала с кровати, как твоя рука поймала меня за запястье. – Так не честно!
– Я только утёнка отверну к стене, – смущённо призналась я.
– Какого ещё утёнка? – засмеялась ты.
– Вот этого.
Взяв игрушку с полки, я дала её тебе. Твои пальцы нажали на пушистое утиное пузико, и оно издало смешной жалобный писк.
– Хех, ну и чем он тебя так смущает? – усмехнулась ты.
– Он смотрит, как мы… – Я понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать.
Ты потёрла утёнка о щёку, зачем-то понюхала у него под хвостом. Я с хохотом свалилась на кровать:
– Ты что, это же утиная задница!
Услышав, что я вернулась в постель, ты прильнула ко мне всем телом. Наши ноги сплелись, а утёнок присоединился к нам – третьим. Я фыркнула:
– Убери птенца, это же растление малолетних!
– А сколько ему лет? – спросила ты, разводя мои ноги в стороны и устраиваясь между ними.
– Он у меня с самого детства, – сказала я. – Лет с пяти-шести, наверно.
Твоё дыхание тепло защекотало мой пупок.
– Ну, значит, не такой уж он и маленький. Успокойся.
– Нет уж, – хмыкнула я. – Ещё пернатых вуайеристов нам тут не хватало. Дай сюда.
Отобрав у тебя утёнка, я сунула его под подушку. Так пушистый подглядыватель и не увидел самого интересного, которое вскоре у нас началось. Возможно, ему были слышны какие-то звуки – вздохи, стоны, скрип кровати, но меня это не беспокоило: главное – больше не было его круглых наглых глаз, пялившихся на нас.
– Ты моя маленькая девочка, – прошептала ты, накрывая мой рот глубоким и нежным поцелуем.
Пару раз мы встречались у тебя на даче: однажды, когда выходной у меня выпал на воскресенье, а потом… Во второй раз мы чуть не спалились перед твоей мамой. Теперь об этом смешно вспомнить, а тогда я реально струхнула от перспективы такого нежданного и незапланированного разоблачения.
Был конец октября – самая унылая часть осени: с холодом, слякотью, утренними заморозками. От яркого наряда на деревьях уже почти ничего не осталось, но нас с тобой это мало огорчало. Мы вообще почти ничего вокруг не замечали, поглощённые друг другом. Для шашлыков на открытом воздухе не подходила погода: дул пронизывающий до костей ледяной ветер, то и дело принимался моросить дождь. Мокрый, почти облетевший сад выглядел уныло, и гораздо приятнее было домашнее тепло и потрескивающий камин.
– Блин, как же быть с шашлыками? – озадачилась ты, почёсывая в затылке.
– Можно сделать их в духовке, – нашла я выход. – Получится ничуть не хуже, чем на мангале.
– А ты умеешь? – спросила ты с сомнением.
– Хех, обижаешь, – хмыкнула я. – Спокойствие, только спокойствие! Угадай, кто лучший в мире специалист по шашлыкам в духовке?!
Ты рассмеялась, сразу став раз в десяток очаровательнее: тебе очень шла улыбка. Как светлый лучик солнца.
– Не знаю… Ты, наверно?
– Не наверно, а точно, – заверила я. – Я и шпажки деревянные захватила – как чувствовала, что на открытом воздухе у нас будет облом.
– Ну, тогда давай, орудуй, – усмехнулась ты. – Доверяю тебе, как лучшему в мире специалисту.
Шашлыки получились на славу. Красное вино вскружило нам головы и согрело, и наши губы сами потянулись друг к другу. Крепкие хмельные поцелуи нанизывались на стержень острого и горячего напряжения, приправленные перчинкой запретности и пропитанные сладкой нежностью. И пусть ветер швырял в окно плети холодного дождя – нам было тепло и уютно вместе под одеялом. Можно было вскрикивать от пронзительного наслаждения, не опасаясь, что услышат соседи за стенкой, и не беспокоясь, что кровать слишком громко скрипит – не услышали бы соседи снизу. Здесь можно было упиваться друг другом и соединяться снова и снова с силой и страстью двух изголодавшихся друг по другу половинок. Глаза были не нужны, и я закрыла их, чтобы чувствовать всё так, как чувствовала ты – пальцами, ладонями, ртом, кожей, обонянием и слухом.
