Посланец Солнца, или Молодец из колодца - Владимир Васильевич Радимиров
Тогда волшебница в ладоши хлопнула с оттягом, и вся еда со стола вмиг пропала.
— Браво, Иван! — она произнесла важно, — Поздравляю! Выдержал ты мои испытания… В цветок я тебя превращать не стану, поскольку живёшь ты правильно и к растительному существованию не склонен ни мало. На вот, передай моей сестре это снадобье, пускай она им рожу себе помажет.
И в руках у Ивана тюбик какой-то оказался с нарисованными на нём цветами.
— Да добавь ей на словах, — Красобраза продолжала, — что одного сего снадобья ей будет маловато. Пуская она курить поскорей бросает да кофе пусть вёдрами не лакает. А главное, чтобы она к природе поспешила повернуться, тогда, глядишь, и здоровье себе добудет…
Отворила она Ване двери дворца, и пошёл Посланец Солнца назад. Перешёл он через дивный сад, выбрался за ворота и к осине быстро потопал. А где-то через секунд пятнадцать на белом свете он уже оказался и с Ванею Первым радостно там обнимался.
Когда Иван настоящий прибыл к себе домой и явился пред очи ведьмы Арнольдовны, то удивлению её не было предела. Во все глаза она на Ваню глядела и даже временно онемела. Потом всё же Верана оклемалась мало-помалу, снадобье Красобразино машинально приняла и в дальнюю шуфлятку его кинула. А сама тут же слегла от расстройства видать сильного, и целых три дня она пасынка более не терроризировала.
Ну а у квёлого прежде Вани наоборот — воли и энергии сделалось невпроворот. Во-первых, на уроке физры он всех поразил, когда, стоя в воротах футбольных, все удары он вдруг отразил, чем команде своей пособил выиграть. А на другом уроке и того вышло круче: показал он себя в спринте лучшим, а на поле баскетбольном этакие финты принялся отчебучивать, что одноклассники его рты аж пораскрывали.
Физрук же Брянкин громко оттого крякнул и поставил ему «пять».
А ещё Иван с Ладой стал смело встречаться, никого и ничего более не боясь. Даже на злобного и опасного Курняя ему теперь было наплевать. А как-то однажды гад Эдгашка принялся по старой памяти хлюпика прежнего шпынять, и насилие физическое стал над ним учинять. Только на сей-то раз ничегошеньки у него не вышло, ибо Ваня от бугая ловко уклонился, руку затем заломил ему сильно и заставил прощения у себя ещё просить.
Не иначе, Иван смекает, это Солнечный Посланец так на меня повлиял. И почему это я раньше дурь на себя глупо напускал, он удивляется?
Твердее твёрдого решил Ванёк спортом теперь заниматься. Только вот каким? Склонности и способности проявились в нём ведь различные. Занимайся чем только хочешь — ну всё вроде Ване можно! «Нет, — пришёл он, наконец, к решению осознанному, — игры это конечно хорошо, но настоящий мужчина сильным и ловким быть должен, а ещё вдобавок и выносливым!»
А что лучше всего мужика развивает? Что волю его закаляет и выковывает характер? Конечно же, единоборства различные, что же ещё? Не пинг-понг же, в самом деле, и не шашки с бадминтоном…
И порешил наш Иван записаться в секцию борьбы, выбрав для себя греко-римскую её разновидность. Что ж, нашёл он такую секцию, записался. И пошло это дело у него просто феноменально! Месячишко всего он позанимался там, а уж приёмчиков разных в свой арсеналец понахватал, и возмужал заметно к тому вдобавок.
Тренер дядя Федя вовсю его нахваливал: ты, говорил он, Ваня, если ещё в росте чуток подтянешься, то, возможно, с самими Поддубным, Медведем, Ярыгиным или даже с великим Карелиным тогда сравняешься. Точно, утверждает, меня не обманешь: выдающийся, дескать, у тебя талант!
Ваня же такому авансу вестимо обрадовался и ещё больше рад-то стараться…
А где-то осенью уже поздней, в ноябрьскую промозглую непогоду, пригласил он Ладу свою в кино. На вечерний, значится, сеанс. Посмотрели они комедию какую-то туповатую, естественно американскую, по улице домой возвращаются, дребедень эту аргументировано обсуждают…
И вдруг внезапно, в переулке тёмном и грязном, окружает их Курняевская молодёжная банда!
Сам Курняй к ним вразвалку подваливает, нецензурно при даме ругается и, оттолкнув грубо Ладу, Ваньку за грудки хватает.
— Я же упреждал тебя, хренов ботаник, — протянул он угрожающе, — чтоб от этой самочки ты держался подальше. Она моя и только моя, а ты — тля!
А Ваня вдруг как врежет ему пощёчину справа!
Вмиг от него Курняйка отвял, отпора от «ботаника» ну никак не ожидая. Взревел он бешено, как словно хряк порезанный, и кулак свой выбросил каменный, норовя нехило Ваньку́ им втаранить.
Ваня же юркнул под руку летящую машинально, перехватил Курняя позади кулачины, и до того чисто бросил его через спину, что тот, точно куль, на асфальт шмякнулся и даже от боли квакнул.
Да только перевес численный оказался всё же на стороне его банды. Налетели негодяи на кавалера нашего отчаянного да как почали его толпою-то колошматить! Ваня не сдавался и со всей своей моченьки отбивался, но удача и грубая сила на сей раз не на его сторонушке были. Последнее, что он увидеть успел, был кулачище курняевский, стремительно к челюсти его летящий. А потом только бац! Вспышка такая вдруг яркая!..
И всё потонуло в пелене мрака.
Ну а очнулся защитник наш бравый уже в больничной палате. И едва-то-едва разлепил он свои глаза, ибо они синячищами фиолетовыми плотно закрыты оказались. Глазоньки ж Ванины, в щёлочках еле видные, красные очень были, как словно бы у вампира. И видит он сквозь щёлки сии — Ладушка рядышком с кроваткой его сидит и книжечку, ожидаючи, подле читает.
Вот же он ей и обрадовался!
Поведала ему подруга боевая, как эти злыдни свалили его на асфальт, как лежачего ногами его били, как она, наконец, прочь вырвалась, бандита, её держащего, за руку укусив, как помчалась звать людей на подмогу, как их привела, и садюги тогда прочь убежали…
Слушает её Ваня и ярью благородной наливается. Ну, думает, Курняй, погоди у меня, прохвост — я те устрою ещё куликово поле!
К Ване и участковый в палату наведывался, об обстоятельствах избиения зверского у него выведывая. Да только потерпевший ничего конкретного ему не поведал. Напали, сказал он, некие неизвестные, не видел я их ранее нигде…
Отвалялся Иванушка с недельку в больнице и в отчий дом, наконец, заявился. И тут вспомнил он про волшебное то снадобье, Красобразою Веране данное, достал его из дальней шуфлятки, и лицо себе кремом помазал. И вот же воистину чудеса —
