Божьим промыслом. Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
И тут генерал замечает перемену в своём человеке – он как будто сомневается, не хочет говорить о чём-то, но генерал таких недосказанностей не любит.
- Ну, чего мнёшься, говори. Что там у тебя ещё?
- Так то про графиню… - всё ещё сомневается Ёж. – Болтают сволочи всякое непотребное…
Ну, уж теперь генерал просто не мог не продолжить этот разговор.
- И что болтают?
- Уж извините, господин… но… говорят, что она не графиня… - начинает Альмстад.
И тут всё хорошее настроение, что было пришло к нему, сразу развеялось, словно и не было.
- Говорят, что не графиня? – переспросил генерал.
- Да, говорили, что она вам не сестра, - он опять мнётся, опять извиняется, - вы уж не злитесь, но врали, что она какая-то девка блудная, вы её подобрали где-то, а ещё говорили, что вы её старому графу специально подсунули, а она его приворожила, околдовала, чтобы богатства его прибрать. А я вот думаю, чего ей там колдовать, графине-то, она и без колдовства любому голову вскружит. Вот так, значит, про неё сказывали. И ещё говорил тот человек, что в Вильбурге уже про то знают и что будут дело расследовать.
«А вот тебе и два монаха, о которых епископ сказывал; привезли, значит, из Вильбурга новости».
Волков закидывает голову, некоторое время глядит на потолок. А потом вдруг опускает глаза на своего человека.
- Слушай, Ёж… А чего же ты столько лет имя своё настоящее скрывал? Даже дружку своему – и то тайны не раскрывал?
От такой перемены в разговоре Альмстад даже опешил и с ответом тянул, и тогда генерал сам предположил, поинтересовался, эдак чуть улыбаясь:
- Зарезал, поди, кого?
- Да, не-е… Не зарезал, - наконец отвечает Ёж. – Дубьём подлеца оприходовал.
- По пьяному делу или по делу стоящему?
- Да из-за жены… Да и то не до смерти, - нехотя признается Альмстад, махнув рукой. – Ходил к ней один… Я его раз поймал, так он убежал… Я и жене тогда всё объяснил, поклялась, что более не будет, но всё мне казалось, что это у них не кончилось… Тогда я стал сторожить их и подстерёг его как-то, и уже тогда… Покалечил, в общем. Мослы переломал ему… башку раскурочил… мослы потом срослись плохо. Кривобокий он стал, ногу приволакивать стал… А он племянник одного богатея был, у того все судейские в дружках, а сам он был писарем при городских складах, при деньгах всегда… - Ёж опять машет рукой, и в жесте его читается большая досада, - что же тут мне было делать… В общем, пришлось мне бежать… По городам помыкался, пока с господином коннетаблем не познакомился… А потом… недавно вот, на Крещение, письмецо в Гровен сестре написал, уж столько лет ни слуху ни духу о родне не было, у неё муж помер ещё до моего побега, а она пишет в ответ, что живёт сама скудно, а этот увечный, сволочь, с моей женой проживает, уже два года как вместе живут, и к моим двум детям ещё и своего нажили… Ну, я сестре-то все деньги, что накопил в Эшбахте, и послал… Они мне к чему? А у неё дети… А своих детей я, поди, и не узнаю нынче… - видно, что ситуация эта всё ещё была горька для Ежа. И дальше он ничего говорить не хочет.
И, чтобы как-то утешить его, Волков вспоминает:
- У моей жены тоже был хахаль… - тут генерал усмехается, - тоже был наглый, но я его не покалечил, я его убил… И повесил на заборе, чтобы жена видела… Да и все остальные…
Герхард Альмстад из Гровена смотрит на барона с удивлением, что ли: как, дескать, то раскрывать можно, да ещё и смеяться? То же великая обида всякому человеку. Но генерал опять разговор меняет:
- Слушай, Герхард из Гровена, а кто там болтал это всё про графиню?
- Да мужичок один на рыночной площади.
- Из торговых? – уточняет Волков.
- Нет… - Ёж качает головой. – Не из торговых. Он сам по себе был, в одежде хорошей… Не богатой, но и не как у меня. Сам чистый, говорил хорошо, грамотный, видно. При берете был. Он у столба объявлений стоял, там, где глашатаи кричат. Зазывал людей.
- И что же, людишки его слушали?
- Дюжина, а может, и поболее… - вспоминал Альмстад. – Вокруг стояли, рты поразевали. Кто-то верил, а кто-то говорил, что брехня всё это, что это Малены на графиню наговаривают, чтобы у неё герб отобрать.
Волков задумчиво кивал, глядя мимо собеседника. Ничего в этом нового для него не было, как, впрочем, и хорошего. В том, что это всё давно дошло и до герцога, он не сомневался. Обер-прокурор постарался бы, мимо такого не прошёл бы, но сеньор никогда про то с Волковым речи не заводил. Не заводил-не заводил, а вдруг и заведёт...
«Видно, держит это до случая. И в любой надобный ему момент даст делу ход. Как будто топор над головою занёс – только посмей ослушаться… Это хорошо, что Брунхильда с графом сбежали в Ланн… Там обер-прокурору её на допрос не вызвать. Глупая, глупая, а её, дуру, словно Господь бережёт. Вот дьявол… Как же мне нужен замок! Как нужен!».
Он наконец обращает внимание на Ежа.
- А что прапорщик наш? Ты с теми двумя стражниками, вижу, встречался. Вон как от тебя пивом-то разит…
- Не пришлось, - отвечает Альмстад. – Встретились, как договорились, сначала вроде уже и думали куда пойти, а потом они забоялись чего-то, я и сам не понял чего. В общем, отказались… Так, побалакали малость… А я уже думал, как разговор вести с ними. Но ничего, как говорится, нет худа без добра. Как раз узнал у них, где этот их прапорщик Бломберг жил…
- Жил? – прошедшая форма насторожила генерала.
- Ну да… Жил, а давеча с места съехал.
- Давеча?
- Вчера, - сообщил Ёж. – Хозяин сказал, вчера. Вроде, говорит, день к вечеру пошёл, а Бломберги пригнали телегу и стали вещи собирать. Словно торопились куда…
«Известно почему заторопились. Я в город приехал. Вот и стал он вещички собирать».
- Да, вот… Я, значит, хозяина его дома нашёл, снимал он у него угол, угол хороший, в две комнаты с большой
