Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1971 год
Одновременно накапливался материал, свидетельствующий о том, что наскальная живопись — это лишь часть поистине беспредельной сокровищницы первобытного искусства. Каменные статуэтки, резьба по кости, контурные рисунки, прочерченные на скалах каменным резцом, орнаменты, нанесенные на орудия труда, — все это свидетельствовало о бесконечном разнообразии жанров, стилей, традиций, сюжетов и образов первобытного искусства по всей земле.
Но во всем этом многообразии все яснее и яснее исследователям виделись какие-то общие закономерности развития древнейшего искусства. Закономерности столь устойчивые на протяжении тысячелетий в искусстве людей, разделенных тысячами километров пространства, что, как пишет академик А. П. Окладников, они «наглядно свидетельствуют о неожиданном единстве культуры и художественного творчества людей ледникового времени, о духовном... родстве обитателей Евразии этого времени — от Средиземного моря до Байкала».
До сих пор ведутся споры о смысле тех или иных изображений, о закономерностях, лежащих в основе удивительного сходства «каменных полотен» и многих других произведений искусства каменного века. Но безусловно ясно: перед исследователями — летопись, отражающая медленный и необратимый процесс становления человечества.
Летопись — это не только образное сравнение. Многие исследователи считают, что в палеолитической живописи можно выделить элементы, представляющие подлинные зачатки письма в прямом смысле этого слова. Причем некоторые из этих элементов, замеченные в палеолитической живописи Франции и Урала, столь одинаковы, что производят впечатление одних и тех же «букв» одного и того же «алфавита» — трудно даже отделаться от ощущения, что первобытный художник, живший на территории Франции, мог бы «прочесть» то, что написал его современник в темноте Каповой пещеры на Урале ...и что зачастую все еще остается загадкой для «повзрослевшего» человечества.
В первобытной живописи современный человек прекрасно улавливает эмоциональную и эстетическую стороны, угадывает отдельные смысловые значения рисунков и композиций. Но весь многозначный смысл большинства памятников первобытного искусства, несмотря на их реализм, нам пока неясен. В поисках ключа к этому «языку» исследователи прибегают к помощи этнографических материалов, сопоставляя те или иные сюжеты наскальных рисунков с сохранившимися древнейшими верованиями и обычаями народов, которые еще не перешагнули рубежа каменного века и для которых искусство продолжает служить средством передачи информации.
...Но существует еще один не имеющий письменности великий народ, в поисках которого не надо снаряжать экспедиции, пробираться сквозь джунгли и пустыни, преодолевать горы и пересекать океаны. И как любой другой бесписьменный народ, он обладает высоким талантом передавать в произведениях своего искусства свои мысли, чувства, наблюдения и открытия.
Имя этому народу — ДЕТИ
Рассмотрим простейшие детские рисунки. Неровный круг с двумя точками (или даже без точек), от которого отходят вниз две палочки. Именно таким «головоногом» рисуют человека все дети трех-четырехлетнего возраста — на Кубе и во Франции, Австралии и Гренландии.
На этот феномен детского творчества обратили внимание давно — он очевиден. Известный итальянский искусствовед Коррадо Ричи — один из первых, кто заметил его, — писал, что особенность детского художественного творчества в том, что в раннем возрасте ребенок, по сути дела, не рисует, а описывает предметы, «передает то, что ему подсказывает, постепенно с большей или меньшей точностью, память». И можно сделать вывод, что по каким-то причинам для ребенка этого возраста главное в человеке — лицо, голова и ноги. Поэтому любой сверстник угадает в «головоноге» своего «коллеги» человека.
Но вот рисунок четырехлетнего мальчика: переплетение линий означает, по словам самого «художника», самолет в небе.
Взрослому взгляду здесь самолет не виделся. Но стоило показать рисунок детям, и произошло нечто поразительное.
Почти все ровесники мальчика без тени сомнения отвечали одно — нарисован самолет.
Ребята постарше — на два-три года — не были столь же категоричны. Многим из них угадать замысел «художника» не удавалось.
(Ответы же взрослых, как вы догадываетесь, с истиной не имели ничего общего. По своему приближению к ней они напоминали ответы взрослых на рисунок Маленького принца Экзюпери. Вы, конечно, помните эту сцену:
«Я показал свое творение взрослым и спросил, не страшно ли им.
— Разве шляпа страшная? — возразили мне.
А это была совсем не шляпа. Это был удав, который проглотил слона...»)
Почему, каким образом сверстники практически безошибочно угадывали замысел юного художника?
Ответ напрашивался один: детское художественное творчество не только периода «головоногое», но и более позднее — это в глубинной основе своего рода письменность, построенная на каких-то единых законах. Летопись, в которую жители страны детства записывают то, как они познают мир. Летопись, язык которой мы, взрослые, все когда-то знали, но безвозвратно забыли, как забыло все человечество язык своего «детства», окончившегося десятки тысячелетий назад.
Передо мной три тысячи рисунков детей разных стран и разных возрастов. Все эти рисунки сделаны на одну тему: надо было изобразить «самое красивое и самое некрасивое». Дети из Советского Союза, Японии, Болгарии, Голландии, Монголии, Бельгии рассказывали красками и карандашами о том, что по их представлению является самым красивым в мире и самым некрасивым, безобразным. Рисунки самых маленьких были просты и бесхитростны, как и сами их радости. Кружочек с ножками — «Коля гуляет», «Люся гуляет». В углу листа — обязательно солнце. Но начиная примерно с пяти лет фантазия ребенка буквально взрывается изощренными по своей сложности сочинениями в линиях и красках. Эта фантазия ошеломляет. И не только бесконечным разнообразием сюжетов, но и каким-то обобщенным, я бы назвала даже, философским, осмыслением социальных и национальных традиций общества, в котором живет юный художник.
...Рисунок девятилетнего японца — огромное желтое солнце в оранжевом небе и распустившаяся чаша красного цветка. Токуясу Ямамото — автор рисунка — пояснил: «Самое красивое — это когда лучи восходящего солнца купаются в распустившемся цветке лотоса». Подобный рисунок мог сделать ребенок любой страны. Но в устах ребенка, предположим, из Бельгии подобное толкование рисунка было бы простой красивостью, подсказанной взрослым. Но это сказал японский ребенок.
«Исконная японская религия синто утверждает, — пишет в своей недавно вышедшей книге «Ветка сакуры» В. Овчинников, — что все в мире одушевлено и, следовательно, священно: огненная гора, лотос, цветущий в болотистой трясине, радуга после грозы...» Для маленького японца восходящее солнце — это не просто утреннее солнце, но одновременно и рождающееся живое существо, и символ своей родины — Страны Восходящего Солнца. А распускающийся лотос и лучи, купающиеся в чаше его лепестков, — это не просто красиво, не отвлеченная метафора, но конкретное описание действий живого существа.
И весь этот сложнейший сплав межнациональных символов радостного, красивого — утреннее солнце, распустившийся цветок — и традиционно-национального осмысления этих явлений становится в этом рисунке четким этническим знаком общества, воспитавшего юного художника. Подобных примеров можно привести множество. И все они свидетельствуют об одном — в безбрежном море детского искусства можно выделить такой же достоверности и полноты этнографическую информацию, как в наскальных рисунках бушменов, в культовых африканских масках, в австралийских тотемах.
Но самое удивительное не в этом. Рисунок четырехлетнего мальчика «самолет в небе» его сверстники «читают» практически безошибочно. «Рассказ» же девятилетнего Токуясу его сверстник дословно расшифровать не может — в нем слишком много индивидуального. Но смысл его — «здесь нарисовано красивое» — угадывали практически все дети. Если бы это было случаем единичным, то его можно было объяснить сюжетом — солнце и цветок не могут быть символами некрасивого для любого ребенка. Но, как выяснилось, дети нередко узнают смысл и таких рисунков, где абсолютно не виден графический сюжет.
Часто дети изображают как самое красивое, например, лепестки цветка, „ветер, воду, воспроизводя все это лишь цветовыми пятнами. Сюжет здесь узнать невозможно. И все равно, когда спрашиваешь, что здесь нарисовано — «красивое или некрасивое?» — большинство детей говорят: «красивое».
