Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1971 год
— Битте... битте...
Толстяк, очевидно, больше ничего не знал по-немецки. Зато жесты его были красноречивы. Он держал деньги и тыкал ими плотника в грудь, а другой прикасался то к его куртке, то к шляпе. Я заметил, что никакого пера на ней нет, просто черное сукно прорезано белой матерчатой полоской.
Плотник в изнеможении мотал головой. Нет, он не хочет продавать свой костюм. Назойливые иностранцы ему явно надоели, и я охотно помог бы ему избавиться от них.
Подросток шагнул вдруг вперед и схватил мешок плотника. Женщина испустила хищный возглас и тоже вцепилась в мешок. Вдвоем они заставили плотника снять ношу, опустить на землю. Плотник вздохнул, нагнулся и развязал веревку. Все четверо начали потрошить добычу. Подросток, ухмыляясь, подбрасывал на ладони рубанок. Потом все расступились; гамбуржец, красный от смущения или гнева, кидал в мешок инструменты, узелки, коробки. Затем он выпрямился и оглядел нападающих. Чего-то не хватало.
— Сувенир, сувенир, — выпевала девочка. Она отбежала в сторону, размахивая чем-то продолговатым.
Отец поймал ее, отнял сувенир. От пачки денег — он все еще сжимал их — отделилась одна бумажка, и плотник с досадой кивнул.
Турист вытер лысину. Оглянувшись на меня, он торжествующе показал свое приобретение. То был ватерпас в старинной резной деревянной оправе. Полтора века назад резчик начертал сентенцию — «Коль душа чиста, то и глаз верен» — и вывел дату: «1807».
Плотник между тем впрягся в рюкзак, оправил растрепанную одежду и ушел прочь, не простившись. Я не решился остановить его.
Два года спустя я попал в Гамбург.
Наша «Башкирия» пришвартовалась километрах в восьмидесяти от города, в самом устье Эльбы, широко прорвавшей плоское песчаное побережье Северного моря, усеянное пляжными кабинками и тентами.
Маленький городок Куксхафен словно тонул в людском паводке. Прохладное море — всего плюс двенадцать — не пугает рьяных купальщиков. И наш корабль, да и мы сами оказались в центре внимания присутствующих здесь гамбуржцев.
Разумеется, всех новых немецких знакомых я спрашивал, известно ли им о существовании цеха бродячих плотников.
Вот что я слышал в ответ:
— Есть такие. У них свои обычаи, свои законы. Непосвященные не допускаются.
— Это тайное общество, чисто мужское. Даже жены их не знают, что происходит у них на собраниях.
— Цех владеет домом где-то на окраине Гамбурга. Там заседают старейшины цеха, принимают новых членов. У плотников есть святой покровитель. Как его зовут, не помню. В день этого святого, по обычаю средневековых цехов, устраивают обед.
— Странные люди! Нелепый пережиток!
— Хорошие ребята!
— Вы хотите написать про них? Не выйдет. Ничего они вам не расскажут.
Мне стало грустно. Я вспомнил свои долгие и безуспешные розыски в библиотеках: литературы о бродячих плотниках не оказалось. Видно, и в самом деле прячутся от посторонних.
Несколько утешил меня Гуго — пятидесятилетний гамбуржец, по профессии банковский служащий, а в свободное время немножко поэт, чуть-чуть художник, а также любитель дальних пеших походов. Человек он любопытный ко всему, странствующих плотников встречал не раз, беседовал с ними, но узнал немного. Может, ему попадались неразговорчивые...
— Завтра я могу показать вам Гамбург, — сказал он. — Пешком, если не возражаете.
— Великолепно, — отозвался я.
— Кое-где мы воспользуемся автобусом. Город ведь громадный. Машину я принципиально не держу. Машина — тупик цивилизации. Ну, значит, до завтра! А насчет плотников — я полистаю свои дневники...
Он явился за мной наутро, в условленное время, минута в минуту.
Гладкая равнина приморья, выхоленные рощицы, одинаковые крестьянские дома ровными шеренгами. Нарастающее предчувствие города-гиганта — в его сторону направлены острия дорожных указателей, к нему шагают мачты высоковольтной передачи. Постройки постепенно сдваивают, множат, ряды, это уже не фермы, а пригородные виллы, добротные, опрятные, без фантазии, зато крепкие и чистые. От них, похоже, пахнет туалетным мылом.
Я вспоминаю читанное о Гамбурге — Ганзейский порт, очаг германской индустрии, город Тельмана. Гамбург на баррикадах...
Горизонт между тем каменеет, ровная волна крыш поднялась и движется навстречу. На плоской земле плоский город, здания одного роста, крупные, тяжелые, темно-серые. Город гладких коммерческих, пяти-шестиэтажных кварталов, город без прошлого, будто весь возникший в один день.
Многоугольный «Чилехаус», домина, которому следовало бы в Гамбурге стоять правофланговым, разбухший, кажется, от множества набившихся в него банков, пароходных компаний, не менее заметен, чем ратуша, да и представляет город гораздо лучше — откровенно, хоть и грубо. С чем сравнить это сооружение, слывшее одно время образцом истинно германского зодчества? Скорее всего с охапкой ящиков, опущенных портовым краном на бетон набережной. Стропы уже обмякли, груз слегка раздался в стороны, один бок прогнулся, другой заострился лезвием, как бы обороняясь от непрошеных рук...
Первое впечатление от Гамбурга было бы, наверное, более красочным, если бы я застал гамбуржцев. Ни один город мира, насколько я могу судить, не пустеет так основательно, дочиста, как этот, в выходной день. Мы шагали по пустым улицам, ездили в пустых автобусах. Водители взирали на нас с сожалением, а иногда и с укором, словно мы не подчинились приказу об эвакуации.
— Да, да, — кивнул Гуго. — Мы сами себе создаем правила. Чисто немецкая черта.
Он шутил, старался развлечь меня. Он уловил мою досаду. Где же атмосфера дальних странствий, моряцкой дерзости, рывка в незнаемое? Почему я не ощутил ее в ганзейском Гамбурге, связанном со всеми Гавайями мира?
Гуго вез меня мимо резиденций хозяев города. Здесь, по подстриженным аллеям, не спеша шествуют семейства пароходчиков, экспортеров, владельцев верфей, холодильников, доков. Гамбургская денежная знать, которая иной раз на возглас «хайль Гитлер!» позволяла себе скептически улыбнуться. Знать, состоящая в тесном родстве с деловым Лондоном, с деловым Нью-Йорком, щеголяющая космополитизмом, ежегодно — с оркестром и шампанским — справляющая «Юберзее-таг» — День заморской торговли.
Владения здешней элиты — причалы числом около тысячи, птичьи базары кранов, улицы складов — простираются чуть ли не во все стороны, вверх по Эльбе и вниз, и в ее ответвлениях, прокопанных людьми, в необъятном лабиринте каналов, заводей, регулируемых несметным числом шлюзов.
Колоколообразный памятник Бисмарку над Эльбой, воздвигнутый на века, должен был внушать благоговение, но куда ему против многопалубного лайнера, проплывающего мимо! Железный канцлер сразу становится маленьким, потерявшимся в Гамбурге простонародном, матросском, рабочем. Здесь часто видишь угловатые картузы, знакомые по портретам Тельмана. Советского гостя здесь охотно примут в пивном застолье, поставят перед ним «штифель» — двухлитровую кружку в форме сапога, будут по-дружески расспрашивать на местном отрывистом, смачном, булькающем диалекте.
Гулкая прокопченная Альтона — район верфей и заводов. Тут легко вообразить баррикады, схватки с полицией, красное знамя, вспышку пламени на черноте стен. Вот надпись мелом: «Долой новых фашистов!»
Еще надписи... Альтона тоже обезлюдела в воскресенье, но тихой ее не назовешь, стены кричат, их нельзя не услышать.
Мы завершили нашу прогулку в старом Гамбурге. Да, есть и такой, он ютится на задворках, приезжий вряд ли найдет его без провожатого. Нужно распутать вязь каналов, добраться до квартала, спасенного волей случая от авиабомб. Там непринужденно, прямо из воды, не опоясанные набережной, вырастают перед тобой узкие, островерхие фасады. Медленный мутный поток омывает фундаменты, зеленые от мха.
Таким островком былого предстал перед нами и Дом бродячих плотников.
Мы потоптались у запертой двери. Заглянули в окно — внутри громоздилась темная мебель, стулья на столах, и мерцал цинковым блеском прилавок. Фарфоровые кружки на полках, кофеварка — интерьер обычного пивного локаля, старинного или стилизованного под старину.
Еще рано. Впрочем, откроют ли сегодня, в воскресенье?
Я развернул план Гамбурга, вынул ручку, чтобы отметить место.
— Не стоит, — сказал Гуго. — Помещения братства в глубине, туда все равно не допустят. Посетители локаля — большинство по крайней мере — и не представляют себе, что тут собираются плотники. У них особый ход, свои залы, свои пивные кружки.
— Вам удавалось попасть туда?
— Что вы! Нет, конечно.
Значит, я так и не встречусь с гамбургским плотником? Моя огорченная физиономия тронула Гуго.
— Попробуем, — и он нажал кнопку звонка. — Неловко тревожить человека. Ну уж ладно...
