Цеховик. Книга 4. Подпольная империя - Дмитрий Ромов
— Ладно-ладно. Пошутил. Не капиталист, нет конечно. Ты рука правосудия и страж галактики. На вот держи, три сотни.
Обида моментально проходит и три сотенных бумажки исчезают в руках Рыбкина так быстро, что ему позавидовал бы и Арутюн Акопян. Ловкость рук и никакого мошенства.
— Ну, погнали скорее! — тороплю я. — Ещё ехать вон сколько.
— Не кипишуй, доедем минут за тридцать.
— Ага, ещё скажи за тринадцать. Давай, звони скорей своему начгару.
Вот что за человек? Толковый, понятливый, ответственный. Геннадий Аркадьевич Рыбкин называется. Не пил бы ещё, цены б ему не было. Через полчаса мы уже мчимся на жёлтом уазике в Берёзовский. За рулём сержант Хаблюк, рядом с ним на переднем сиденьи Гена, а сзади я.
Хаблюк упитанный, с красными злыми от водки глазками и сердитым лицом человека, вынужденного постоянно доказывать свою важность. Он уверенно ведёт машину, комментируя действия всех встречных водителей.
Мы летим, несёмся, оглашая окрестности завыванием сирены. Редкие в это время участники движения тут же расступаются, кидаются в стороны, пропуская нас. Приятное чувство. Вызывает привыкание. Но это не точно.
Уже вечер, но ещё светло. В наших краях темнеет поздно — почти белые ночи. Берёзовский я не знаю, не был здесь ни разу, но Хаблюк немного ориентируется и, прибегая к помощи интуиции, а так же знаниям редких прохожих, довозит нас до места.
Дом тот ещё. На улице ошивается шпана, подъездная дверь выбита, сам подъезд загажен. Полный набор радостей из неблагополучного района. Идём на шум, поднимаемся на третий этаж. Рыбкин жмёт на кнопку звонка, но громкая переливистая трель, кажется, не способна привлечь внимание участников вечеринки.
Он несколько раз колотит по двери кулаком и пинает форменным ботинком. К нему присоединяется Хаблюк и тоже колотит по двери.
— А ну, открывайте быстро, милиция!!!
Сразу видно, человек на своём месте.
Наконец, минут через пять дверь приоткрывается и в щёлочку выглядывает тощая и совершенно пьяная женщина, похожая на Голлума. Жидкие рыжие волосы прилипли ко лбу, а мокрое платье, похожее на ночнушку — к отвисшей обезьяньей груди.
— Да пошёл ты на**й, — выдаёт она вместо приветствия и, икнув, расплывается в идиотской улыбке.
Хаблюк грубо отодвигает её в сторону и, распахивая дверь, вламывается в квартиру.
— Где несовершеннолетний Андрей Терентьев? — рычит он.
— А-а-а-а!!! — неожиданно заходится в визге баба.
Хаблюк в сердцах сплёвывает и устремляется вглубь вертепа. Отрабатывает он свою сотню хорошо, с самоотдачей. Мы с Рыбкиным идём следом. На кухне царит дикий кавардак, грязная посуда с недоеденной едой, бутылки, консервные банки, окурки, смрад, насекомые. Жуть. Людей не оказывается, пьяные крики доносятся из комнаты.
Пока менты идут в гостиную на голоса, я заглядываю в спальню. Вернее, пытаюсь заглянуть, но дверь не поддаётся. Я стучу. Никто не отвечает.
— Андрюха! — кричу, перекрикивая шум. — Ты там?!
Снова стучу, но не получаю ответа. Комната, совершенно однозначно, заперта изнутри.
— Андрей! Это я!
Никакой реакции.
— Забираем ребёнка у тебя! — орёт Хаблюк и буквально тащит упирающегося детину. — Где он? Ты слышишь, что я говорю? Где твой сын?!
— А ты кто такой?! — пьяно тянет тот.
— Фельдмаршал Кутузов, б**дь. Где твой сын, тебя спрашивают.
— Вы пид***сы! — орёт алкаш и замахнувшись, пытается врезать Хаблюку по физиономии, но тот неожиданно быстро уклоняется и сам бьёт ему в нос.
Пьяный начинает голосить и, размахивая ручищами, как лопастями мельничного колеса и переть на Хаблюка. Тут подскакивает Гена и пытается сзади удержать разошедшегося выпивоху. Но из комнаты выбегают гости и собутыльники и обрушивают на него свой пьяный гнев.
На меня, впрочем, тоже. Начинается потасовка. Гвалт и грохот стоит такой, что хоть святых выноси. Жесть. Ну и угораздило же. Но блин, уворачиваясь от алкашни, я всё думаю про запертую изнутри комнату. Какого хрена! Если Андрюха там, то он не мог не слышать, что я его звал, да и вот эту всю симфонию не услышать невозможно.
Ладно, частной собственности у нас нет, а на личную плевать. Выбрав момент я с силой пинаю дверь, пытаясь высадить, выбить замок. И у меня получается. Дверь распахивается и я врываюсь в комнату и… да, вижу Трыню, сидящего на полу и прислонившегося спиной к батарее. В руках он держит книгу.
Увидев меня, он вскакивает и непонимающе смотрит на происходящее, пытаясь осознать, что именно происходит.
— Ты чего не открывал?! — удивляюсь я. — Я же тебе кричал. Спал что ли?
Трыня непонимающе хмурится, глядя на меня. И лишь через пару мгновений его лицо проясняется и на губах появляется улыбка. Он кивает и поспешно вытаскивает что-то из ушей. Собственно, ясно что — беруши.
— Ты как здесь? — спрашивает он, не обращая внимания на боевую фантасмагорию в коридоре. Я это… ну, чтоб не слышать просто…
— А неплохо ты тут устроился, — усмехаюсь я оглядывая его комнату.
Собственно, оглядывать-то и нечего. В комнате на зашарканном деревянном полу стоит раскладушка. Из мебели это всё.
— Ага, — соглашается он. — Необходимое превыше избыточного.
— Точно. Ну пошли, философ. Там батя твой разошёлся.
Хаблюк уже вовсю орудует экспериментальной резиновой дубиной, сея вопли и раскаянье.
— Пид***сы! — надрывает глотку, по всей видимости, отец Трыни.
— Твой? — киваю я в его сторону.
— Ага, — грустно подтверждает Андрюха.
— А эта? — показываю я на женщину-Голлума.
— Нет, что-ты, — машет он головой. — Мою уже схоронили давно. Вот после этого и начался весь этот беспредел.
Понятно. Мы выбираемся из квартиры, отмахиваясь от своры колдырей, тянущих руки, как зомбаки, почуявшие живую плоть. Бр-р-р…
— Спасибо, — нехотя цедит Трыня, бросая сумку на заднее сиденье милицейского бобика.
Боится, что кто-нибудь увидит, как он с «мусорами» разъезжает. Крах репутации и всё такое. Но уж лучше так.
— Смотри, — говорю я, когда мы заходим в подъезд. — Нужно уметь находить общий язык со всеми социальными группами. Даже блатные с ментами дела имеют. По необходимости, ясное дело, но всё же. А ты разве блатной?
— Нет, — фыркает он.
— А хочешь стать?
— Да ну тебя, Егор. Не хочу я ничего.
— Ну, а что же ты так застремался дядю Гену? Он мужик нормальный, между прочим, вместо того, чтобы водочку кушать с пельмешами, поехал тебя выручать от родителя твоего горемычного.
О премии в сто, а
