Цеховик. Книга 4. Подпольная империя - Дмитрий Ромов
— Нет, конечно, за мир. Только фонд этот вряд ли миру поможет. Такие вот дела.
Когда захожу домой, мама разговаривает по телефону.
— О, вот и он. Сейчас! Удачно вышло. Егор, подойди, тебя Андрюша к телефону.
— Трыня что ли? — спрашиваю я.
Мама кивает и протягивает мне трубку.
— Алло, Андрюха, здорово! А я вот только с тренировки зашёл.
— Везёт тебе, — грустно вздыхает он. — А я тут на улице чалюсь. Мои там зажигают, полный пипец. В дом не войдёшь. Орут, бухают, курят. Менты каждый день приезжают. Там типа прав хотят лишать.
— И как ты выдерживаешь? Где спишь вообще? Тебе есть куда пойти?
— Да… — неуверенно отзывается он. — Есть. Типа…
— Типа?
— Ну… к бабке могу пойти, но там свои заморочки, короче. Жду, когда эти каникулы уже закончатся.
— Слушай… — я прикусываю губу, задумываясь.
— Да ладно, не заморачивайся, — тускло говорит он.
— Нет-нет, послушай. Приезжай ко мне. Когда последний автобус сегодня?
— Не знаю. Ушёл уж наверно.
— Ну беги на автовокзал да узнай. Есть деньги на билет?
— Деньги-то есть, я от бати заныкал, а то он бы выгреб.
— Ну и всё. Беги скорей. Позвонишь мне оттуда.
— А с родаками чё?
— Скажи, что в интернат возвращаешься. А сам у меня поживёшь.
— Так это… а ты со своими-то поговори сначала…
— Да не парься, поговорю. Всё нормально. Беги давай.
Я опускаю трубку на рычаг.
— Я, конечно, могу понять, — говорит мама довольно строгим голосом, — что у Андрея проблемы, но, прежде чем приглашать его пожить у нас, ты бы мог сначала со мной и с отцом посоветоваться.
— Мам… тут такое дело…
Я замолкаю. Блин, нехорошо вышло, надо же было подготовить как-то, а не так вот сразу с бухты-барахты…
— В общем, — помолчав, продолжаю я, — мне на фабрике общежитие дали. Хотел вот посоветоваться с тобой и с папой. Как думаешь, наверное мне пора уже в самостоятельное плавание выходить?
В это время раздаётся звук поворачиваемого в замке ключа. Отец. Что-то он поздно сегодня. Мама замирает, превратившись в античную статую. От неё исходит такой ужас, что даже Раджа не лает, приветствуя отца, а стоит понуро опустив хвост.
— Что случилось? — спрашивает папа, входя в комнату и меняясь в лице, заметив маму. — Что?!
— Тебе же ещё и восемнадцати нет! — со слезами в голосе восклицает она и, обхватив руками голову, опускается на диван. — Андрей, он хочет переехать в общежитие!
Резкий звонок телефона во вмиг сгустившейся тишине производит эффект разорвавшейся бомбы. Даже я вздрагиваю и, выйдя из короткого оцепенения, подхожу к аппарату.
— Алло.
— Егор! — почти кричит Трыня, сквозь шум и грохот. — Меня короче не пустят…
— Ну ты так, без спросу давай.
— Ах ты, сучёныш! — вклинивается пьяный голос. — Я тебе щас башку на*уй оторву. Дай сюда телефон бл*дь! Сюда-на…
После этого я слышу только звуки борьбы, крики и многоэтажный мат. На заднем плане звучат пьяные голоса, раздаётся женский визг и переливаются трели дверного звонка. Да, влип Андрюха, похоже.
— Андрей! — кричу я. — Трыня!
Он не отзывается, но через короткое время трубка оживает и тот же хриплый пьяный голос зло произносит:
— Я тебя пи**раса, вы*бу, ты понял? Пи*ор, ты понял нах? Чтоб к моему пи***нышу близко не подходил-на! Петух конченный!
Трубка с грохотом падает на рычаг и я слышу короткие гудки.
— Чего там? — спрашивает мама.
— Да, похоже ничего хорошего, — отвечаю я, набирая Рыбкину.
Только бы не набухался ещё.
— Слушаю, — раздаётся голос участкового, вроде бодрый.
— Дядя Гена, привет.
— Здорово, Егорий, коли не шутишь.
— Блин… Опять ты за старое. Ладно, дело есть.
28. В спорте нет врагов
— Какое дело на ночь глядя? — ворчит Рыбкин. — Сейчас у нас только одно дело может быть. Пельмени, водка и баю-бай.
— Магазинные?
— Нет, Наташка налепила перед отъездом.
— Ясно, — торопливо говорю я. — Не пей пока, я сейчас подбегу.
— На тебя не рассчитывал, — угрюмо отвечает Гена.
— Не претендую.
Я бросаю трубку и подскочив к серванту выдвигаю ящик.
— Ты чего ищешь? — удивляется мама.
— Да от Трыни открытка приходила. Ты не видела? Такая, с видами Берёзовского.
— А, да, она там. А зачем тебе?
— Адрес. Там адрес обратный, я его Гене скажу. Пусть пошлёт коллег, а то у Андрюхи прям побоище какое-то. Родители алкаши. Выручать надо.
Я выскакиваю из дома и бегу к Рыбкину.
— Ну, чего хотел? — спрашивает он.
— Хотел тебе дать сто рублей, дядя Гена.
— Давай, — как ни в чём ни бывало говорит он и протягивает руку, будто я ему каждый день по стольнику отщёлкиваю.
— Не просто так. Надо в Берёзовский сгонять.
— Чего?
Он смотрит на меня, как на сумасшедшего и, видимо, чтобы у меня точно не осталось никаких сомнений, крутит пальцем у виска.
— Да-да, ради ста рублей придётся зад поднять.
— Ты повыступай ещё, — недовольно бросает он. — Чего хочешь-то? Говори.
— Короче, нужна патрульная машина, на которой мы поедем в Берёзовский за Трыней. У него родители забухали и чинят над ним домашнее насилие. Избивают, не кормят и всё такое прочее, за что обычно родительских прав лишают.
— Прав лишить не так уж и просто, — рассеянно говорит Гена, обдумывая вводные данные.
Я нетерпеливо слежу за работой его мыслительного аппарата.
— Нет, — наконец, выдаёт он своё умозаключение. — Не выйдет.
— Должно выйти! Почему не выйдет?
— Мало. Не хватит ста рублей. Одному только Хаблюку за прокат нужно будет не меньше сотки отдать. А начгар? Ну… начальник гаража то есть. Ему тоже надо… Минимально пузырь, а максимально полтинник, а то и всю сотню. Короче, давай три.
— Блин, дядя Гена, какой же ты меркантильный. Там пацанёнка мучают, а ты бабки считаешь. Капиталист.
— Ну, знаешь, — обиженно парирует участковый, — сам ты капиталист! Я ж тебе по-человечьи объясняю. Расход. Помочь ведь пытаюсь, а ты, тоже мне, «капиталист». Это я-то капиталист? Да я с тобой после этих
