Клятва на огне - Ирина Игоревна Голунцова
— Если Старатель начнет передо мной извиняться, я, скорее, испугаюсь, мне даже представить это сложно.
— Появление Тои… точнее, осознание, что он жив, и стал… таким, какой он есть сейчас, еще сильнее повлияло на него.
— Дети, оказавшиеся без семьи, наедине с жестоким миром, наполнены ненавистью.
Фраза спонтанно пришла в голову и явно застала парня врасплох.
— Ну, я к тому, что Даби… Тоя и Аямэ очень похожи, возможно, это также помогло им найти общий язык. Пробыв это время с ними, пообщавшись с сестрой, увидев, какой она стала… Первое время мне было больно от того, как она со мной обращалась, и я была близка к тому, чтобы возненавидеть ее. Но… даже после того, что она со мной сделала, я не могу ненавидеть ее, мне ее жаль.
— Но она хотела тебя калекой сделать. Она фактически отдала тебя Лиге злодеев.
— Я… могу ошибаться, — зажавшись и крепче обняв руку парня, лежавшую у меня на груди, я привела в порядок мысли, прежде чем озвучить их. — Семья Юмемия строго придерживалась традиций, внутренних правил. Мою маму отдали отцу в знак мира между Юмемия и ее кланом, словно вещь, ценное приобретение. Отец… любил нас, своих детей, но в какой-то степени он держал любовь в ежовых рукавицах, первостепенно заботясь о клане. Главой должен был стать Якуши, мой младший брат, поэтому он был любимцем отца, я помню, как он радовался его рождению. Меня, как единственного цербера, готовили к участи… ну, скажем так, ценного козыря, товара, черт его знает. Поэтому мама больше всего жалела меня, она понимала, как сложно мне придется, через какой ужас я пройду, поэтому очень много времени проводила со мной и баловала. И так вышло, что Аямэ…
Помолчав, я даже не знала, как лучше продолжить, потому что могла и ошибаться в догадках. В какой-то степени хотелось умолкнуть, однако, начав мысль, нужно ее закончить. И Шото словно почувствовал мою растерянность, погладил меня по руке.
— Аямэ, старший ребенок в семье, отец возлагал на нее много задач, растил, как главу, но явно не хотел передавать бразды правления. Он воспитывал Аямэ, как опору для Якуши, и она очень старалась, и теперь я понимаю, как ей было тяжело. Она вкладывалась в семью, беспрекословно исполняла все задачи и трудилась, но в итоге… отец видел лишь своего сына, а мама заботилась и уделяла больше времени мне. Аямэ жаждала быть любимой, хотела заслужить уважение и признание родителей. Для нее клан был превыше всего, поэтому она подавляла зависть и злость. И после того, как Старатель сжег нашу семью, для Аямэ предстала цель — восстановить клан, вернуть меня. У нее в голове не укладывается, как я могу идти против семьи… Она любит меня, потому что так надо, но и понимает, что я стала предателем. Она сделала все, чтобы заслужить одобрение родителей: несмотря на события десятилетней давности, она возродила Юмемия из пепла. И для этого ей пришлось продать свою душу Все-за-Одного, стать частью Лиги злодеев.
— Ты оправдываешь ее?
Чего-чего, а такого вопроса я не ожидала услышать. По интонации поняла, что логика рассуждения не пришлась по вкусу Шото, мне стало неловко и в то же время обидно.
— Я хочу сказать, что понимаю Аямэ.
— Она оставила у тебя на спине бомбу, продала Лиге злодеев. Я такого не могу понять. Ничто не может оправдывать насилие, особенно насилие над близкими тебе людьми.
Ясно. Сколько бы я ни пыталась объяснить чувства, Шото будет проецировать их на свою семью. Быть может, он прав, и я подхватила вариацию стокгольмского синдрома, цепляясь за призрачный образ семьи из прошлого. Но я действительно понимаю чувства Аямэ. Сейчас, отпустив ненависть и предрассудки, понимаю, почему она обозлилась на меня, ведь ее воспитывали с единой целью — стать опорой для клана Юмемия. Она не была ни любимой дочерью отца, ни матери.
— Все это время, которое тебя не было с нами, я не знал, что мне делать. Мне было страшно, и в то же время я не мог позволить себе показывать это. Я отказывался даже представлять, что будет, если ты погибнешь… Ты ведь… тоже моя семья, Наги.
Мне бы хотелось спокойно отреагировать на услышанные слово, но я невольно сжала руку парня и крепче обняла ее. Семья, да? Как мне это понимать? Я не знала, что ответить, и мое молчание могло быть обидным, и в царящем полумраке не удастся спрятаться.
— Я хочу сказать, ты дорога мне. Я… привык к тебе, и не могу представить жизнь без тебя, ведь ты всегда была рядом.
— Шото… пожалуйста, скажи уже прямо, не ходи вокруг да около, ты меня сейчас запутаешь.
— Но я говорю то, о чем думаю, — несколько растерянно констатировал парень. — Ты для меня также дорога, как Нацуо и Фуюми. Я также не могу представить, что будет, если кто-то из них погибнет, это слишком тяжело.
— Ты… нет, нет, — замотала я головой, пытаясь выбросить из головы неудачную мысль, которая и смешила, и пугала, и вводила в еще больший ступор. — Не важно.
— Что?
— Нет, я не хочу слышать ответ. Забудь.
— Теперь мне любопытно. Я не понимаю.
— Просто… ты так говоришь, — зажмурившись, я мысленно перекрестилась, — словно воспринимаешь меня, как свою сестру. А это… ну…
— А что в этом плохого?
Ох, мама…
— Ну… давай подумаем вместе, — обернувшись, чтобы поймать искренне недоумевающий взгляд Шото, я все же дала ему шанс одуматься, однако святая наивность так и не поняла подвох. — Ты вот тоже постоянно лезешь к своей сестре обниматься? И целоваться?
— Нет, конечно, — замешкался Шото, а затем, похоже, на него снизошло озарение. — А-а… о-о. Я… понял.
Осознав, что сравнивать мягкое и теплое не лучший вариант, он, более чем уверена, смутился, опустил взгляд и, уткнувшись лбом мне в затылок, притянул меня ближе.
— Прости, я не то имел в виду. Вот и зачем ты это сказала…
Стало забавно, я не отказала себе в удовольствии тихо засмеяться, чем сильнее задела Шото. Он редко смущался, и в такие моменты выглядел невероятно мило. Но обратная сторона таких провокаций не всегда заключалось в смиренном принятии, она словно дразнила парня. Он недовольно и шумно дышал мне в затылок, и это еще можно было простить, но когда его рука перестала спокойно лежать у моей груди, а начала поглаживать ее и спускаться ниже, я напряглась.
— Ты, кажется, помирал.
— Ну…
— Шото, если не ты помрешь, то я. Ты и так едва сесть можешь,
