Как закалялся дуб - Борис Вячеславович Конофальский

— Не сопру, — пообещал Буратино и вошёл в дом.

Внутри было достаточно уютно: занавесочки разные, изысканный сервант с хрусталём, слоники, статуэточки дешёвые и другие произведения искусства. В общем, всё как у людей. Но Буратино всё это не понравилось.

— Какая пошлость, — сказал он, оглядевшись, и пошёл в спальню, где и нашёл журналиста.

Тот спал или, вернее, делал вид, что спит. Но Пиноккио не собирался с ним миндальничать, он как следует дёрнул его за ногу и произнёс:

— Синьор Понто, если не ошибаюсь?

Синьор Понто открыл глаза, с трудом сел на кровати и несколько секунд разглядывал мальчишку. После чего ответил:

— Вот я сейчас как встану, как дам тебе по башке, — тут силы покинули журналиста, и он повалился на подушку.

— Синьор Понто, не время спать, — продолжал теребить ногу журналиста Пиноккио. — У меня к вам серьёзный разговор.

— Какой ты нудный, — простонал Понто. — Не можешь прийти попозже, что ли?

— Не могу, дело не терпит отлагательств.

— А кто ты такой вообще? — журналист снова сел на постели и протёр свои красные глаза.

— Я друг синьора Стакани, — ляпнул Буратино, не подумав.

— Ага, — обрадовался журналист, — друг вонючки Стакани. Ладно, это хорошо.

С этими словами он стал слезать с кровати, и у Буратино не осталось и тени сомнения относительно намерений журналиста.

— Дружок Стакани, говоришь? — продолжал Понто, недвусмысленно сжимая и разжимая кулаки.

— Эй, полегче, — предупредил Пиноккио.

— Полегче? — переспросил журналист. — Будет тебе полегче.

И Понто кинулся на мальчишку. Но Буратино был готов к такому развитию событий и, ловко юркнув в дверь, ведущую в коридор, быстро закрыл её за собой. Журналист с разбега врезался в закрытую дверь, очевидно, упал и ударился:

— Ах ты, носатый змеёныш, — послышалось из спальни, дверь открылась, и журналист в одних кальсонах выскочил в коридор. — Поймаю, нос отломаю, — пообещал он и снова бросился на Буратино.

«Поймает и, вправду, отломает», — подумал Буратино, выскакивая на улицу в надежде, что Понто в одних кальсонах на улицу не побежит. Но его надежды были напрасны, Понто, как истинный журналист, пренебрёг всеми нормами этики и эстетики. Он выскочил на улицу в исподнем и погнался за мальчишкой.

Буратино, конечно, мог бы посоревноваться с Понто в беге, как на короткие, так и на длинные дистанции, но ему не повезло, он споткнулся и, теряя равновесие, пробежал некоторое расстояние и всё-таки упал.

«Эх, носик, мой носик», — думал Пиноккио, уже не надеясь, что сей предмет лица не пострадает. Но тут Буратино услышал знакомый и даже родной голос прямо над собой:

— А чего это вы, синьор, в таком виде за мальчиками гоняетесь? — голос принадлежал, естественно, Рокко, и в голосе его слышалось какое-то подозрение насчёт Понто. — Людей бы, что ли, постыдились, а то в одних кальсонах за мальчиками бегаете как неизвестно кто.

Буратино встал и увидел своего приятеля и братцев, которые крепко держали бедного журналиста за руки. Несмотря на это, Понто довольно грубо ответил:

— Не твоё собачье дело. Хочу, гоняюсь за мальчиками, хочу, не гоняюсь, хочу в кальсонах, хочу без них.

— Серджо, будь любезен, — вежливо попросил Чеснок, — садани ему поддых.

— Сделаю, — ответил Серджо и врезал туда, куда надо.

— Ох, — только и сказал журналист Понто, сгибаясь пополам.

— А жена у вас есть? — продолжал Рокко.

— Нету, — просипел журналист, приходя в себя после удара.

— Теперь мне ясно, почему вы, голый, за мальчиками гоняетесь.

— Ты не очень здесь намекай, — обиделся Понто. — Я не в плохом смысле за ним гонялся.

— А что, в хорошем, что ли? — спросил Буратино, отряхиваясь. — Кто обещал мне нос отломать?

— Так ты сам виноват, — буркнул представитель свободы слова.

Тут вокруг наших знакомых и журналиста стали собираться прохожие, любопытствовали, а одна женщина дала совет:

— Вы его хоть обуйте, земля-то, чистый лёд, а он у вас босый, простудится ещё. Обуйте, а потом бейте.

— Давайте-ка в дом пройдём, — предложил Пиноккио, — Надеюсь, синьор журналист нас пригласит?

— На кой чёрт вы мне там нужны, — отозвался журналист.

— А если по почкам? — спросил у него Рокко.

— Тогда пойдёмте, — согласился Понто, и все пошли в дом. И когда оказались уже в тепле, журналист спросил: — Чего вам от меня нужно?

— Статья нужна, — ответил Буратино.

— Статья, — обрадовался Понто. — Двадцать сольдо и пишу любую статью. Могу кого хош в порошок стереть. А кого хош в ангелы вывести. Десять сольдо вперёд, десять после публикации. Могли бы, между прочим, сразу сказать, а не бить под дых. Я и без битья под дых могу статьи писать.

— Что-то больно дорого, — вставил Рокко.

— Я так и знал, — вздохнул Понто, — но дешевле не могу, профессиональная этика не позволяет. Дешевле нельзя, а то начнётся деградация профессии.

— Нас устраивает цена, — сказал Буратино, — и ваш деловой подход. Статья нужна про Стакани и его геройскую борьбу с гангстерским цыганским синдикатом.

— Про Стакани писать не буду, — покачал головой журналист, — скотина он.

— А если мы вам предложим тридцать? — спросил Пиноккио.

— Всё равно не буду.

— А если больше?

— А сколько?

— Не «сколько», а что?

— Ну, и что же это?

— Свободу.

— Без надобности мне ваша свобода, — ответил Понто, настораживаясь, — у меня вон своих аж две. Одна — моя личная, другая — свобода слова.

— Скоро у вас останется только свобода слова, — произнёс Буратино, — будете у себя в камере сидеть и осуществлять свободу слова сколько угодно.

— Причём с клопами, — вставил Чеснок, — потому что больше никто вас там слушать не будет.

— А чего это я там забыл, в камере-то? — спросил журналист.

— А то, что все там делают. Будете там сидеть, — ответил Пиноккио, — и сидеть долго.

— А за что?

— А за то, что вы при добром десятке свидетелей избили околоточного. Мало того что избили, ещё и нанесли тяжкие телесные. Он уже и справочку