(Не)пара - Эллин Ти
Опускаюсь на корточки перед кроватью и кладу ладони на острые коленки, но Лиза не вздрагивает и не пугается, только плакать сильнее начинает. Значит, всё-таки слышала меня.
— Лиз, — зову тихо, поглаживая пальцами нежную кожу. Не знаю, что говорить и как вообще сделать из уродской ситуации романтичную. Никак. Извиняться надо, долго извиняться, пока не простит и в сердце пожить навсегда не пустит. — Лиз, прости меня.
Я не умею просить прощения, не знаю, что правильно говорить девчонкам, когда пытаешься склеить разбитое сердце. Мне всегда плевать было на слёзы и обвинения меня в том, что я мудак, я молча разворачивался и уходил прочь, забив на все.
А сейчас мне так больно на слёзы Лизы смотреть, что хочется на коленях перед ней ползать, пока не простит. Продолжаю гладить ножки, щекоча кожу пальцами, но Лиза дёргается и отползает ближе к стене, отстраняясь, но голову так и не поднимает. Вот и приехали.
— Уходи, — мычит в игрушку, окончательно сердце мне разбивая. Не знаю, как правильно, может, действительно лучше уйти и не травмировать больше эту коротышку красивую, но нифига это не лучше. Не уйду я.
Сажусь на кровать перед ней и тяну на себя игрушку, не без усилий отвоевывая медведя. Бросаю его на пол, а подбородок коротышки обхватываю пальцами, голову поднимая, чтобы в личико смотреть.
Глаза красные до ужаса, губы припухшие, щеки мокрые, а ресницы слипшиеся от слез. Она смотрит прямо на меня, убивая своей искренностью сейчас. Красивая. Даже вся в слезах и с красным от слез носом красивая, так сильно, что зацеловать её бесконечно хочется.
А я смотрю на неё и слов подобрать не могу. Только руку от подбородка не убираю и бегаю глазами по лицу как одержимый какой-то, каждый сантиметр запомнить пытаясь.
— Зачем ты приехал, Тём? — спрашивает охрипшим голосом, а потом убирает мою руку и колени к груди притягивает, не хочет, чтобы я трогал. Больно. Но она хотя бы больше не плачет, только всхлипывает от прошедшей истерики.
— К тебе, — поднимаю руки к лицу и стираю пальцами слёзы. Она не хочет, чтобы я трогал, но не могу, пальцы сами тянутся, я их не контролирую. — Нечего там делать, когда ты здесь.
— Ты нашел, чем заняться, — шипит маленькая и кривится, а потом отворачивается, чтобы на меня не смотреть. — Уверена, тебя все ещё ждут там, так что езжай и не теряй времени здесь со мной. Тебя проводить?
— Если только путь к своему сердцу покажешь, коротышка, — усмехаюсь, когда Лиза хмурится и смешно смотрит на меня, как будто подвох ищет. А я что? Вот такой дурак, тугодум, нет другого. Вчера в любовь не верил, сейчас готов хоть каждую секунду признаваться в этих чувствах, только бы простила меня и за дверь не выставила.
— Это очень дерьмовые шутки, ты же понимаешь?
— Я не хочу больше шутить, Лиз, я за всеми шутками не заметил, как влюбился, кому это надо? Не понимал, что со мной в последние дни, а как понял, так сразу к тебе поехал. Ты со мной случилась, я слишком дохера времени потратил, чтобы понять, но теперь не уйду точно, мы и так многое потеряли.
— Это не ты говоришь, — качает головой, а губа опять дрожит, предвещая слёзы. — Не умеет Артём так красиво говорить.
— Да я сам в ахуе, веришь? Но сейчас хочется только так говорить, чтобы ты поверила, что кроме тебя мне нахер никто не нужен.
— И курица та, которая шею тебе облизывала?
Вижу, как ей неприятно, но поговорить обо всем нужно на берегу, чтобы отпустить боль и недопонимания и просто жить. Вместе, желательно.
— Она особенно, сто раз пожалел, что позволил всё это. Но, видимо, это нужно было для того, чтобы я понял, что от других меня тошнит, даже член на других не встаёт. Одна только коротышка красивая сидит под ребрами, а остальные больше не интересуют. Ни одна из них, вообще похер, смотреть даже не хочется.
Маленькая молчит и снова губы кусает, а меня так и тянет самому укусить, с трудом держусь. Опять руки на коленки кладу, не могу не трогать, хочется сильно погреть ее, дрожит вся.
— Что, прям не встал, да? — щурится, разрушив молчание.
— Прям совсем, — улыбаюсь. Вот она, коротышка моя. Острая на язычок, дерзкая.
— Так тебе и надо.
Хохочу и присаживаюсь рядом, совсем осмелев.
— Согласен, — и обнимаю малютку за плечи, крепко к себе прижав. — Ты не замерзла?
— Нормально.
— Нет, ты замёрзла, — усаживаю крошку к себе на руки и обнимаю так крепко, как только можно. Она не сопротивляется и как обезьянка меня руками и ногами обнимает, часто так делает, нравится ей, а я лбом в плечо утыкаюсь и как придурок улыбаюсь, чувствуя в руках мою девочку.
Никогда не думал, что могу так влипнуть, к отношениям скептически относился, крутил у виска на тех, кто вокруг девчонок вился. А сейчас что? Сам сижу с ней на руках и радуюсь как одержимый, что дорвался, что мое, и отпускать не хочу совсем.
— Лиз, я люблю тебя, — говорю, и буквально ощущаю, как воздух в комнате тяжелее становится. Коротышка даже всхлипывать перестает, замирает на руках, не дышит.
— Замолчи, Артём, — говорит со злостью, и отчаянно отстраниться пытается. Не пускаю, размечталась.
— Нет, Лиз, не замолчу. Я тебя…
Закрывает мне рот ладонью, крепко прижимает, чтобы сказать не смог. Глаза опять слезами блестят, мне дико не нравится, что она столько плачет из-за меня, и я беру запястье в свою ладонь, отстраняя руку от лица, и заканчиваю фразу:
— Люблю. Тебя. Я. Понятно?
— Зачем ты всё это делаешь, а? — она с трудом сдерживает истерику, это видно. Предпринимает ещё одну попытку встать с моих рук, но когда дело заканчивается провалом, расслабляется. Ну не отпущу я больше, неужели непонятно? — Зачем, Тём, ты скажи мне, пожалуйста, потому что у меня уже голова кругом. Ты же ушел на заочку, мы видеться перестали, все так хорошо было, я пыталась тебя забыть, а теперь приходишь и делаешь всё вот это, чтобы что? Чтобы мне ещё больнее было, да? Да мне с бабой не так больно было тебя увидеть, чем сейчас все это слышать, зная, как ты на самом деле к любви относишься. Зачем всё это сейчас, Тём, если завтра тебе снова надоест? Чтобы я опять плакала, да?
— Чтобы любить тебя, Лиз, — говорю честно, но она не верит. Ёжится, на коленках ёрзает, встать снова
