Война менестреля - Владислав Адольфович Русанов
Паромщик, до этого прислушивающийся к их разговору, махнул рукой и пошёл вдоль очереди к берегу Уна. Менестрель его больше не интересовал.
— Конечно, где уж нам, деревенщине немытой, — буркнул лоддер. — Знаменитые менестрели грают для королей и великих герцогов. А нам и дудочник из харчевни сгодится. — Он сплюнул на обочину. — Идёмте, винишка хлебнём, а, братцы?
Ландскнехты дружно кивнули. Лже-Ланс перестал их интересовать. Альт Грегор даже вздохнул с облегчением. Он боялся, что выскочку просто изрубят на куски здесь же, не отходя от дороги. Но, видимо, матёрые рубаки решили не пачкать руки. И ведь они правы по-своему. Этот, выдающий себя за менестреля, пран не может вызывать гнева. Только смех и презрение. И всё же Ланс не собирался за здорово живёшь прощать ему. Кто знает, какие дела тот уже наворотил, прикрываясь именем последнего прана из Дома Багряной Розы.
— Не хотите играть, не надо, — усмехнулся он, расправил пальцем усы. — Принуждать вас никто не будет. В Райхеме говорят — даже ребёнок может привести коня к водопою, но сотня воинов не заставит его напиться.
— Благодарю за понимание, — в глазах самозванца промелькнуло облегчение. — Чувствуется благородный пран.
«Который с наслаждением воткнул бы тебе между рёбер пару локтей отточенной стали, — подумал Ланс. — Только не велика честь — марать клинок о смешного недоноска?»
— А ответьте, пран Ланс, — сказал он вслух вместо этого. — Вам очень надо попасть на тот берег уже сегодня?
— Очень, — довольно искренне кивнул лже-Ланс.
— Тогда готов вам уступить место в очереди, — Ланс хитро прищурился. — За небольшое вознаграждение.
— Что вы имеете в виду? У меня не так много серебра, а золота и вовсе нет.
— Что вы⁈ Кто говорит презренном металле? Я хочу поменять место в очереди на вашу лютню.
— На мою лютню?
— Что вас удивляет? Вы — известный менестрель, наверняка вам не составит труда получить награду за выступление в одном из Высоких Домов и купить себе новый инструмент. Кстати, я слышал, что Ланс альт Грегор владеет цистрой, ксилофоном и двумя старинными скрипками. А я — человек небогатый. Возможно, благодаря вашей лютне я смогу хотя бы чуть-чуть прославиться. Конечно, и речи нет, чтобы сравняться с известностью великого альт Грегора, но я и не гонюсь за всемирным успехом.
— Если бы вы знали, как тяготит этот успех… — лже-Ланс постепенно возвращался к привычной роли пресыщенного жизнью, усталого от славы менестреля.
— Тем более. Уступите мне лютню. И вы попадёте на левый берег Уна уже сегодня до наступления сумерек. Ну, же? Решайтесь!
Лже-Ланс задумался, какие мысли роились у него в голове, вряд ли мог сказать сторонний наблюдатель. Взвешивал ли он доводы, прикидывал ли стоимость лютни… Насколько веская причина погнала его в путь да ещё так быстро? От кого скрывался он и что скрывал под личиной менестреля? В том, что странный человек, встреченный на дороге, очень и очень слаб в магии, и вряд ли превосходит того же дудочника из харчевни, Ланс не сомневался. Вот только перевесит ли желание побыстрее убраться отсюда или победит всё-таки жадность?
— Берите! — выдохнул самозванец. — Лютню я себе ещё добуду, а вот доброе имя могу утратить, задержавшись в Трагере.
«Ты и доброе имя? — чуть не расхохотался альт Грегор, принимая мешок с инструментом. — Это как браккарец и верность слову…»
Широким жестом указав на своё место в очереди, менестрель толкнул коня шенкелями и направил его в сторону постоялого двора. Не прощаясь. К чему эти манеры, проявление вежливости, когда наказал мерзавца и, вдобавок, не остался в убытке? А он пусть попробует притворяться знаменитым альт Грегором, не имея под рукой никаких доказательств.
Глава 8
Ч. 1
Впервые за время знакомства Коло видел отца Сабана в таком расположении духа. Обычно спокойный и даже отрешённый от мира сего священник вскочил и заходил из угла в угол, взволнованно повторяя:
— Я должен ей помочь! Я обязан ей помочь! Мне необходимо её увидеть!
Он раскраснелся, седые волосы, обрамлявшие тонзуру, топорщились. Сухонький кулачок рубил воздух, словно в нём зажат рейтарский палаш.
— Где, вы говорите, находится замок Дома Ониксовой Змеи? — священник остановился напротив главнокомандующего вожеронской армией и пристально посмотрел ему в глаза.
— В нескольких днях пути, — пран Пьетро развёл руками. — Но это в мирное время. Сейчас положение обострилось. Армия Маризы пошла в наступление и теснит нас по всем направлениям. Не сегодня, так завтра будет оставлен форт Аледе. Я просто не могу обречь на смерть его гарнизон, поэтому подготовил приказ к отступлению. А форт Аледе — важное стратегическое укрепление…
— При чём здесь это? — удивился отец Сабан.
— Кто владеет фортом Аледе, тот держит под присмотром дорогу из Вожерона к замку Ониксовой Змеи, — вздохнул Пьетро. — А его могут вот-вот окружить.
Он не стал рассказывать, что потеря из Аледе является, в сущности, бедойЮ которая может привести к поражению.
Приняв на себя командование армией, он поразился, насколько вяло и беззубо велась эта война. Казалось бы, повстанцы должны сражаться зло и отчаянно, цепляясь за любую возможность нанести противнику урон. Но подразделения вожеронского ополчения, за редким исключением, занимались обустройством позиций, заготовкой фуража и провианта и в бой вступали только тогда, когда деваться некуда. Войну они оставили для Вольных Рот. Мол, вам за это платят, вы и кровь проливайте. Само собой, что наёмников не устраивало такое отношение, они роптали и, если не протестовали открыто, то исключительно из-за огромного уважения, которым пользовались в их среде предводители отрядов.
Посоветовавшись с праном Жероном и другими кондотьерами, Пьетро взялся наводить порядок. Сколько проклятий обрушивалось на его голову, даже помыслить страшно. Конечно, за глаза. Возмущаться напрямую местные дворяне опасались. Хотя были среди них и те, кто с радостью принял изменения и нововведения. Например, пожилой Жиль альт Даран из Дома Перламутровой Стрекозы. Он не только поддержал Пьетро, но и сделал всё, чтобы вожеронские праны перестали отсиживаться по кустам, а занялись наконец-то армией. Стыдил, убеждал, едва ли не проповедовал.
Насколько стычек со столичными войсками показали, что боеспособность армии Вожерона возросла. Тыловики перестали воровать и притворяться, что у них нет ни еды, ни фуража. Командиры полевых отрядов поняли, что нужно
