Крысолов - Мара Вересень
Капюшон был откинут. Прежде Рому не приходилось видеть настолько старых эльфов. Он вообще не думал, что эльфы бывают старыми, что кожа темнеет и морщинки бегут. Взгляд странный, будто этот эльф слегка не в себе. Не сумасшедший, а будто одновременно и тут и где-то еще.
– Вечера, эльве.
– Как приятно, когда твое домашнее имя с общим поименованием совпадает практически за вычетом одного звука. Кажется, куда ни войди, все как родного встречают. Чудно, правда?
– Простите, я не совсем…
– Я тоже часто не совсем, – улыбнулся гость, подошел, присел на стул напротив, только стол-прилавок разделял. Облокотился голову тонкой рукой подпер, прямо в душу посмотрел. – Письмо ваше, мастер получил. Нервов хватило только то, что на конверте прочесть, особенно последнее. Сам приехал. Расскажете, что внутри?
Конверт лег на стол нераскрытым. Ром сообразил, что без чая не обойдется и пригласил внутрь. Заодно и шкаф покажет, может, если получится и бусы, и шкатулку с тишиной, которую ему посыльный вернул, и хаулитовую сферу.
Говорить пришлось долго. Показать удалось только шкатулку и бусы. Сферу шкаф так и не открыл, хотя Ром пересмотрел все ящики раза по три. Пока Хаэльвиен Фалмарель, настойчиво присивший звать его дедушка Эльви не взмолился.
– Пожалейте уже мои уши. Так скрипит, сил нет.
И Ром прекратил дергать ящичик.
– Спроси уже, перейдя на фамильярный тон вдруг сказал старый эльф, не просто старый, если разобраться, один из самых долгоживущих среди дивных, если не самый-самый. – Вижу, что хочешь спросить, аж чешется.
– Как же вы, танэ вот так сына оставили. Не искали даже. А ведь…
– Правильный вопрос. Больной очень, но правильный. Я ведь поверил, что их нет. Дом был пуст, словно из него жизнь ушла, только в детской наверху тишины немного осталось. Но я струсил и не пошел. У меня сердца не стало, мастер Ром. А когда сердца нет, откуда храбрость взять? Как людей друг от друга отличать? И жить дальше незачем. Нельзя жить без сердца. Я уйти хотел. Вот такой как сейчас оттуда, из Иде-Ир вернулся. Меня даже не узнали сразу. Там, откуда я пришел в этот мир, подобные мне уходили вслед за своим светом, сначала гасли, потом уходили. А я видишь, погас, но так и остался. Теперь-то понятно почему, но тогда я не знал. Хран, что я при себе носил с каплями крови жены и сына, был мертв. А значит и они тоже. Эта магия не врет. Мой Вейн действительно умер, а возродился уже немного другим. Так и вышло. Если бы он только решился написать мне… Но я его понимаю, мастер Ром. Я кругом виноват. И тут вдруг письмо. Очень мудро было спрятать его от ненужных глаз. Я его потому и получил. Взялся разбираться и оказалось, что ваше письмо не единственное. Мне еще другие приходили. Дважды от Арен-Хола. Одно от старейшины Драгул. Так невежливо вышло. И опять я кругом опоздал.
Потом танэ долго перебирал бусы, слушал и думал.
– Уйду с рассветом, – наконец сказал он. – Хороший дом, правильный. Пусть бусину бережет. Вейн не зря ему пел. Жил здесь, любил. В бусине часть его души.
– А эти бусы? Я все переживал, правильно ли сложил. Вдруг испортил? Я ведь не могу слышать, как он. А вы? Можете?
– Могу. Но его сердце и свет была права. Можно складывать в любом порядке, он сделал самое сложное – собрал их вместе. А она потом принесла самую правильную нить. Пусть пока так побудут. Все равно им недолго вместе осталось. У каждой своя судьба, хоть они и переплетены. Ближе всего вот эти. Далеко сидят, но если вот так свернуть, начинают звучать. Очень хорошо звучат. правильно.
Эльф улыбался завибрировавшим бусинам, жемчужной, янтарной и двум опаловым, потом посмотрел на гранатовую и погрозил пальцем.
– Танэ. А как же портреты ваши в газетах? Вы там вон какой, а на самом деле…
– Все врут, – вздохнул старейшина.
– А сын? Тот что на портретах с вами?
– Моей жены. Но не мой. Я просто согласился, что мой, чтобы они от меня отстали уже. А что похож так… Не так уж нас и много. Где ту разнообразия наберешь. Да. Если снова барышня приставать начнет, продай, так быстрее все в нужные руки попадет.
– Что?
– Дом, – улыбнулся Хаэльвиен и морщинки от глаз разбежались лучами-паутинками. – Оба дома. Мне пора, а то меня наверняка уже хватились и по всему городу с воплями и квадратными глазами ищут. Представляешь эльфа с квадратными глазами? Жуть.
Послесловие 3. Флейта
Крайние дома таяли, растворялись в тумане. Там, где раньше были аккуратные заборчики, торчали кривые черные ветки и скрюченные стволы. Мостовая сглаживалась, и в серую муть ныряли уже не камни, а деревянные доски настила, вдоль которого тянулась вереница вешек. Между ними на невидимой нити покачивались бумажные фонари с тлеющими внутри гнилушками огоньков. Зеленоватые, тускло-синие, желтые… Будто болотные манки внутрь посадили. Едва я шагнула в сторону от фонтана, улица растаяла полностью, остался только настил из влажных сырых досок с неровными краями и зеленоватых на стыках.
Под настилом мерзко хлюпало. Гадко и лениво. Доски прогибались, в щели проступала темная вода пополам с тиной и грязью, по бокам от края, потревожившего зыбкий ковер мха, чахлых цветов и травы, расходились волны.
Болото, топь… Багна… Я где-то слышала такое слово.
Плеснула и растеклась по доскам гнилая вода, а я босиком. Должно бы быть холодно… Мерзкое ощущение между пальцев есть, а холода нет. Зато от фонариков – тепло. Я протянула руку…
– Ма… – и вспыхнуло ярче, подавшись навстречу, и соседние светляки, вспыхивая следом, качаясь и расшатывая вешки, зашептали не то дразнясь, не то откликаясь на это первое «ма», разнося над топью самое главное во всех мирах слово.
– На тропинке ни души.Поспешите, малыши.За дорожкой огоньковВы найдете новый дом, – пело из тумана, и следом вступала флейта.
Не разобрать, где заканчивается одно и начинается другое, так прекрасны они были. И голос и флейта.
Настил внезапно пропал, я стояла на твердом, чувствуя траву под ногами.
Плоский холм, круг из камней. Туман низом, такой плотный, что кажется, ступаешь по вате. И он, тот что пел флейтой и голосом, стоящий спиной. Опустил флейту, молчал, и я откуда-то знала
