Артефакт острее бритвы - Павел Николаевич Корнев
Грянуло так, что донёсшиеся с улицы отголоски боевых чар меня едва в стену не впечатали.
— Бегом! — скомандовал Шалый, но Беляна не сдвинулась с места, лишь вытянула к лестнице правую руку и зажмурилась.
Сорвавшийся с её ладони сгусток лунного сияния упорхнул прочь, и тотчас раздался вскрик, полный ужаса и боли. Определённо — предсмертный.
— Чисто! — объявила после этого черноволосая пигалица, и священник ринулся вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней разом. Беляна бросилась следом.
Прижимая окровавленную ладонь к простреленному боку, я поспешил за ними и тут же наткнулся на мертвеца с полностью сожжённым лицом и запёкшимися провалами пустых глазниц. Рядом валялся револьвер со стволом в добрую пядь длиной, я нагнулся и поднял его.
Взял попользоваться, не насовсем. Мне чужого не надо!
А иначе никак — решительно все силы сейчас уходили лишь на то, чтобы просто не захлебнуться кровью.
— Замерли все! — донёсся из общего зала рёв отца Шалого, и одними лишь словами священник не ограничился: когда я спустился на первый этаж, не успевшие разбежаться посетители ошалело замерли среди перевёрнутых столов и опрокинутых стульев.
Совсем как мы тогда — в каюте парохода.
— Быстрее! — просипел отец Шалый. — Долго я их не удержу!
Дядька с кустистыми бакенбардами пошевелился, и я немедленно взял его на прицел.
— Замер! — попытался крикнуть, но вместо этого закашлялся и сплюнул кровью.
Но ничего — хватило и одного только угрожающего жеста. Пузатый живчик испуганно вздрогнул и шустро поднял вверх пустые руки. Тайнознатцем он не был, действие обездвиживающих чар нейтрализовал магический амулет. Это я ощущал со всей отчётливостью.
Дальше со второго этажа прибежали ученицы школы Призрачных волков: Ласка — взъерошенная и растрёпанная, Лиска — в чём мать родила и с перепачканной в крови рукой. Я лишь покосился на них и перешёл на другое место, откуда мог контролировать весь зал и при этом иметь возможность укрыться за каменной колонной. Беляна что-то забормотала себе под нос, от неё начали исходить ощутимые энергетические вибрации, а потом распахнулась дверь, с улицы крикнули:
— Свои! — И к нам заглянул один из двух отставших монахов.
Второй брат ордена Небесного меча мелькнул у него за спиной и тут же пропал из виду. Недавний трамтарарам рядом с пивной устроили, надо понимать, именно они.
Тем временем фигура Беляны окуталась мягким лунным сиянием, оно легко перекрыло свет, испускаемый масляными лампами, и что-то неуловимым образом изменилось. Точнее — кто-то.
Высокий бледнокожий блондин родом с северных окраин Поднебесья вдруг сделался высоким краснокожим брюнетом-аборигеном. Он сразу понял, что раскрыт, выдернул из-под одежды нож с каменным клинком и одним решительным движением всадил его себе в грудь. Но не умер и не упал, а продолжил расширять разрез, ещё и запустил в него левую руку. Лицо чернокнижника разом посерело, глаза ввалились, а по коже разбежались красные ниточки разрезов.
Свет в пивной сделался алым, и я дёрнул пальцем спусковой крючок — просто так, лишь бы только не бездействовать.
Грохнуло!
Пуля чиркнула по виску демонопоклонника и вырвала клок скальпа, голова его мотнулась, но сам он даже не пошатнулся, и тогда шумно выдохнул замерший у входной двери монах. Возникший над чернокнижником меч рухнул вниз голубой молнией, та рассекла череп от макушки и до нижней челюсти, ещё один искрящийся синевой неба клинок ударил наискось и перерубил левую руку, а дальше вперёд шагнул отец Шалый. Он метнул в демонопоклонника какую-то магическую печать, и того швырнуло спиной на стену, а на пол рухнуло уже обугленное тело, в котором не осталось ни капли магии.
Все разом отмерли, и я взвёл курок, снова пальнул — на сей раз в потолок.
Мне бы гаркнуть «ни с места!» или «руки вверх!», только и без того дышу неглубоко и через раз. Ладно хоть ещё с заднего двора прибежал брат Смурной, и посетители пивной самую малость присмирели.
Отец Шалый оглянулся на голую Лиску и приказал:
— Оденься! — После спросил у Беляны: — Третьего не заметила?
Девчонка отрицательно покачала головой, ухватила со стойки кружку с пивом и надолго к ней приложилась.
— Надо у буфетчика узнать, кто ещё с ними был! — через силу выдавил я из себя. — Может, только двое заселились или третий не из аборигенов!
— Найди его! — велел священник, оглядевшись.
Найди? Я перегнулся через стойку, там буфетчик и обнаружился. Мёртвый, мертвее не бывает. Из груди его торчала рукоять разделочного ножа.
Тут-то мне поплохело окончательно.
Кто-то из посетителей возмутился и потребовал объяснений, но Шалый ничего даже слушать не стал.
— Девок в угол! — приказал он монахам. — Остальных осмотреть, у кого на одежде кровь — ставьте к дальней стене. Смурной, обувь проверь! Ботинки там самые обычные были, без набоек…
Только проще оказалось сказать, нежели сделать. Народ в пивной подобрался бывалый, началась свара.
Я смахнул со стойки всю посуду и взгромоздился на неё, пусть даже для этого и пришлось упереться коленом в высокий табурет.
— Подлатай меня! — попросил Беляну, укладываясь на спину, и девчонка выронила кружку с пивом.
— Подстрелили? — ахнула она, округлив глаза. — А чего молчал⁈
— Остановил кровь, — сипло выдохнул я и с трудом подавил кашель. — Просто затвори рану…
— Рехнулся⁈ — Девчонка отвесила мне пощёчину. — Не смей глаза закрывать!
Перед лицом вспыхнуло ярчайшее сияние, укололо даже через смеженные веки, запрыгало из стороны в сторону, не позволяя провалиться в забытьё. Точнее — сделать это мешая.
Зря, зря, зря. Когда Ласка запустила в меня свою ставшую полупрозрачной руку и стиснула призрачными пальцами засевшую в лёгком пулю, боль скрутила так, что Беляна и Лиска едва удержали, не позволив сверзиться со стойки на пол.
Потом меня вроде бы чуток подлечили, но на какое-то время я сознание всё же потерял. Более-менее очухался лишь на обратной дороге в верхний город — это меня на кочках растрясло. Каждую прочувствовал.
Разговор с отцом Шалым тоже никакого удовольствия не доставил. Тот был откровенно не в духе, да оно и немудрено: человека потерял, двух подозреваемых прикончили, а третий и вовсе скрылся. Ещё и с заявившимся в пивную приставом разругался в пух и прах — увы и ах, церковь в заморских землях пользовалась прискорбно низким авторитетом.
— Держи язык
